- В этом вся проблема, - сказал он вдруг куда мягче, - ты не можешь понять, что не всем нужно что-то взамен. Не хочешь понять, что не все хотят причинить тебе боль. А пора бы, Максим. Ты мог позвонить мне, Яру, Витиному отцу, да хоть бы и Павлу… Ты бы всем нам облегчил жизнь, если бы сказал, что с Витей. Ты - единственный, кто был рядом с ним и видел всё сам. Тот, кого он подпустил ближе всех. Но ты предпочёл взять всё на себя, даже не подумав о том, что мы все сходим с ума от неизвестности. Что нам всем так же нужно помочь ему, как и тебе – не ради него или тебя, а ради нас самих. Потому что невыносимо бездействовать, когда близкий человек в беде. Почему ты никогда не думаешь, что другие могут быть такими же людьми, как и ты? Что у других тоже есть сердце?

- Пас, - выдохнул я. В горле стоял ком. – Не знаю.

- Пора бы узнать. Вот этого в самом деле никто не сделает за тебя.

Ян снова отвернулся к окну. Наверняка прекрасно знал, какой эффект произвели его слова. Я бессильно сжимал кулаки, но ответить ничего не мог.

- Я возьму ещё кофе, - сказал он вдруг, оборачиваясь и делая шаг в сторону коридора, - тебе принести?

- Лучше чай.

- Хорошо. С мелиссой и липой?

Я кивнул.

- Андрей считает, – сказал я, когда он уже отошёл на несколько шагов, - что я никогда не любил его. Ты тоже так думаешь?

Ян остановился и посмотрел на меня через плечо.

- Я вообще не верю в любовь. Просто хочу, чтобы у него всё было хорошо.

========== Глава 67 ==========

- Я боюсь.

Мы сидели в полумраке коридора, перешедшего на ночной режим.

Витьку оперировали уже второй час.

Ян покосился на меня и снова уставился на дверь.

- Я тоже. Но говорят, что шансы на успех почти сто процентов.

- Я не про это, - я сглотнул и отвернулся к двери. – Я знаю, что должен думать о том, как пройдёт операция, но не могу.

- Плохо, - Ян всё-таки повернулся ко мне, - но в сущности нигде не написано, когда и о чём надо думать.

- Ты прям как священник.

Ян усмехнулся.

- Давай, договаривай. Я тоже не могу думать о том, что от меня всё равно не зависит.

- Ты спросил, почему я не думаю о том, что у вас тоже есть сердце… Так вот, я боюсь… Андрей считает, что я боюсь поражения. Наверное. Но я никогда так не думал. Я боюсь… ответной реакции.

- Ты думаешь, что если всё будешь делать правильно, это защитит тебя от агрессии?

- Не знаю… Это глупо. Может быть. Но я не об этом. Я боюсь поверить, что оно есть. Ведь тогда я могу разочароваться, как… в детстве.

Ян слабо улыбнулся.

- Мы все разочаровываемся, поверь.

Я отвернулся, уже не желая продолжать разговор. Вот этого я и боялся больше всего – пренебрежения.

- Знаешь, как я переехал в Москву? – спросил Ян вдруг.

Я покачал головой, радуясь, что мы, кажется, меняем тему.

- Я с четырнадцати тусовался со стритрейсерами в Саранске. Меня туда привёл парень, и мне понравилось. Казалось, там настоящая жизнь. Не то, что дома. Сам я гонял, но в гонках не участвовал, боялся. И не людей, а тупо аварии. Я же всегда был воспитанным мальчиком, и отец мне внушил, что в мире очень много опасных вещей. А вот Рим гонял на четверть и иногда в уличных заездах. Однажды ночью был такой чек-пойнт. Рим участвовал, а я просто ждал у финиша. Я помню, как показалась первая машина и с другой стороны улицы какой-то парень на дешевой мицубишке. Хер его знает, как его к нам занесло. Он не участвовал в гонке. Просто встретился бампером с нашим победителем. Дальше… было по-настоящему страшно. Пацанов смело как метёлкой. Через минуту уже никого не было. Я не знал, что делать. Мицубиси стоял на месте и непрестанно сигналил. Водитель оставался внутри. Подъехал Рим, открыл дверцу и крикнул мне, чтобы я забирался к нему. Он тоже явно собирался валить.

Ян перевёл дыхание.

- А я не мог. Просто не мог. Послал Рима нахер и побежал к этому мицубиси, на ходу уже набирая скорую. Водитель пострадал, но не сильно. И спасибо, конечно, не сказал. Да и медики смотрели волком – как на преступника. А у отца на носу как раз была предвыборная компания, и тема со стритрейсингом естественно всплыла. И всем уже пофиг было, участвовал я или нет, меня реально записали чуть ли не в убийцы. Крутили информацию об этой аварии в каждом выпуске новостей так, будто это я того парня сбил. И отец, конечно, взбесился. Стал орать, что и так слишком много мне позволяет. Установил слежку, хотя следить уже незачем было – мне на Рима не хотелось даже смотреть. Потому что он свалил. А я по-прежнему считаю, что поступил правильно. Я плюнул на это всё и уехал в Москву поступать. Даже не знаю, следили за мной потом или нет… Пофиг.

Ян вздохнул и посмотрел на меня.

- Я очень хорошо запомнил, как Рим мне сказал, когда мы прощались, что я лох. Не надо было лезть в чужие дела, и сам бы не влип. А я никогда и не думал, что влип. Хотя обидно было, конечно. Ты, наверное, сейчас думаешь, что я равняю яичницу с постным маслом, и у тебя всё было куда круче и больнее, но я тебе скажу, что если ты поговоришь с Яром, он тебе расскажет тоже немало. У него очень сложные отношения с отцом. И весь его выпендрёж не на пустом месте. У нас у всех есть прошлое. Нам всем трудно начать доверять людям. Но я не предлагаю тебе верить в розовых пони. Я предлагаю тебе осознать, что мы все… люди. Мы все встречались и с предательством, и с ложью. Но редко кто из нас хочет зла другим. Обычно мы просто не видим, что причиняем кому-то боль.

Я невольно стиснул зубы.

- Полагаю, Артём тоже не хотел зла?

Я даже не сразу понял, что говорю с ним о том, чего он знать не может и не должен, но Ян вдруг ответил:

- Я думаю, Артём просто видел совсем мало. Его история была слишком короткой, чтобы он мог научиться задумываться о людях. Не знаю, что с ним теперь, но если он не осознал, что сломал свою и чужие жизни ради секундной прихоти, то он в самом деле неандерталец. И вот в этом вся разница – учимся ли мы на своих ошибках или нет. Витя учится. Учился. И Пашка тоже, хотя есть вещи, которые он так и не смог понять. А ты кем хочешь быть? Тем, кто принимает свой опыт и двигается дальше, или тем, кому всегда будет шестнадцать лет?

- Мне не шестнадцать лет.

- Не уверен.

Я мрачно посмотрел на Яна.

- Именно в шестнадцать лет обычно полагаются только на себя и в каждом видят врага.

- Я не могу по-другому.

- Можешь. Просто представь, что мы все люди.

Я встал и прошёл по коридору из конца в конец.

- Я не такой, как тогда, - упрямо повторил я.

- Тогда и не бойся, что с тобой поступят как с тем, кем ты уже не являешься.

Я резко развернулся, вдруг осознав.

- Он рассказал тебе.

- Да.

- Когда?

- Давно. Максим, он рассказал, потому что ему тоже нужно было с кем-то поговорить. А ты бросил его. Ты ушёл решать свои проблемы в одиночку, как делал это всегда, но ты не подумал о том, что ему тоже больно, пусть и иначе. Он, может быть, до сих пор винит себя. По крайней мере, винил очень, очень долго.

- Я давно уже сказал ему, что он не виноват. Он и не должен был меня защищать. Я его об этом не просил.

- Этого мало сказать. Ты продолжаешь вести себя так, как будто наказываешь его.

- Я его не наказываю!

- Нет. Ты наказываешь себя. Ты раз за разом загоняешь вас обоих в ту ночь. Вы вместе загоняете. Но так вы никогда не искупите своей вины. Пока вы не перестанете решать эту проблему по отдельности друг от друга, пока не перестанете закрываться и врать друг другу… Вы не переломите судьбу, которую пишете сами для себя.

- Я не бросил его, - сказал я тихо, - в этот раз не бросил.

- И это хорошо. Осталось только прийти к нему и позволить помочь тебе. И самому помочь ему.

Я закрыл глаза и рвано вздохнул.

- Если бы я мог… Прямо сейчас.

Ян отвернулся и ничего не сказал. И только возвращаясь на своё место по правую руку от него, я увидел, что в глазах у него стоят слёзы.