- Странно, такой зверский аппетит, - бормочет он, смущаясь, - не пойму, что на меня нашло. Отходняк какой-то.

Шерлок кивает:

- Это стресс. Наверное, надо было как-то заранее тебя предупредить о нашем визите, просто я боялся, что ты тогда сбежишь. Извини, но я не могу тебя снова потерять.

Джон облизывает вилку, с сомнением глядя на остатки карри, затем переводит взгляд на Шерлока и прищуривается:

- Ты же не собирался никуда уходить, так? Чертов манипулятор! – произносит он насмешливо. – Как я мог забыть, кто такой Шерлок Холмс! Твои методы добиваться своего, знаешь ли, отвратительны… - Джон опять смотрит в тарелку и все же решает доесть – Шерлок улыбается.

- Джон, я уже был без тебя, больше не хочу, - говорит он негромко, - если бы мог, потащил бы сразу в мэрию, но боюсь, ты будешь долго от меня отбиваться и плеваться. А еще чего доброго побьешь, хотя заполучить тебя в мужья – самая большая мечта. Конечно, я никуда бы не ушел, это маленькое представление было рассчитано на твое чувство сострадания, - Шерлок умалчивает, насколько в тот момент был близок к отчаянию. - Теперь не выгонишь, - он нагло ухмыляется. – Когда мы вернемся на Бейкер-стрит…

- Я не вернусь на Бейкер-стрит, - прерывает Джон дрогнувшим голосом, откладывая вилку, - не вернусь в Лондон. Наш диван никогда не будет прежним. Как и квартира. Там все… - Джон сглатывает, - испорчено. Я не смогу вернуться. Мне тут спокойнее, - он отворачивается от Шерлока, и его плечи поникают.

- Хорошо, - покладисто соглашается Шерлок, - тогда здесь останемся. Ты знаешь, я все на счет свадьбы… - он смотрит на Джона пристально, и Джон поднимает голову в какой-то полубезумной надежде, во все глаза глядя на Шерлока, - может быть, организуем еще раз? Если ты выбросил кольцо, я пойму, не обижусь, куплю новое. У тебя другие документы, я тоже могу поменять свое имя. Мартин, тебя же теперь так зовут? Я могу назваться Полом или Джорджем, ты же любишь этот свой «Битлз»? Видишь, я все-таки запомнил их имена. То, что ты не хочешь возвращаться в Лондон вообще и на Бейкер-стрит в частности – не существенно. Ну, тогда мы с Джоном Уильямом Хемишем останемся здесь или в любом другом месте с тобой. Я давно собирался заняться пчеловодством. Купим дом, разобьем сад. Ты согласен? – Джон удивленно моргает на такой длинный и нервный монолог Шерлока, который он начинает полушутливым тоном, а заканчивает, явно боясь услышать отказ, но всеми силами пытаясь этот страх скрыть.

- Бен, - неожиданно говорит Джон, - мне нравится это имя. У меня в приюте была любимая игрушка Бен – заяц, у него одного уха не было. Тебе пойдет это имя.

- Ладно, - легко соглашается Шерлок, - пусть меня зовут Бен. Это Бенджамин или Бенедикт?

- Бенедикт, - тихо откликается Джон.

Шерлок кивает:

- Буду Бенедиктом, как папа римский. А хочешь, мы можем и Джона Уильяма Хэмиша переименовать, - предлагает он, и Джон тут же качает головой.

- Не надо, - улыбается он, - Уильям мне нравится. Я буду звать его Уилл, если ты не возражаешь, - Шерлок пожимает плечами – на самом деле ему не очень удобно звать сына всеми именами – слишком длинно, и он ждал именно этого – признания Джона, его утверждения главного имени, и отныне и навсегда их сын – Уильям.

- А что стало с зайцем? – спрашивает Шерлок, потому что чувствует, с зайцем не все так просто, иначе Джон не сглатывал бы так, произнося его имя, замирая на мгновение, будто прогоняя воспоминание,

- Его… сожгли мальчишки-альфы из гимназии рядом с приютом, - говорит он торопливо, и тут же переводит разговор на другую тему: - Как там Уилл, пойду, проверю его? Помоешь посуду?

- Только сегодня, - соглашается Шерлок, - и даже чай заварю, - он провожает сбегающего из кухни Джона задумчивым взглядом и в который раз делает вывод о том, что неприязнь Джона к альфам вполне обоснована.

Шерлок переживает, что тогда, в детстве, его не было рядом с любимым, чтобы стоять спина к спине и отбиваться от обидчиков. Им не хватало друг друга всю жизнь, и они оба – дураки беспросветные, раз позволили идиотской случайности развести их в стороны. Девять месяцев – это же целая жизнь!

Шерлок смотрит на грязную посуду и просто сгружает ее в раковину, не собираясь даже пачкаться. Он ставит на огонь чайник, достает купленную в магазине заварку – то, что есть у Джона в запасах – сено, споласкивает чайник и заваривает самый вкусный в мире чай. С двумя кружками дымящегося великолепия он входит в спальню и видит Джона, лежащего рядом с Уиллом. На мгновение Шерлоку кажется, что Джон плачет, но он позволяет убедить себя, что это всего лишь игра света и тени. Он ставит чашки с чаем на тумбочку и ложится рядом с Джоном, обнимая его одной рукой. Джон вздыхает едва слышно:

- Надо уложить Уилла, он хорошо заснул, - выпутывается из недообъятий Шерлока и склоняется над малышом, вглядываясь в него. – Спит, маленький, - произносит каким-то особым бережным тоном, берет на руки и прижимает к себе.

Уилл причмокивает и утыкается носом в предплечье Джона. Джон перебирается через Шерлока и долго возится, укладывая ребенка в переноску. Надо будет завтра купить малышу колыбельку. Ее можно поставить у окна или ближе к кровати, это пока они не переедут в более благополучный район. Если Джон, конечно, захочет. Шерлок ухмыляется – Джон захочет, из него получится отличный папочка. С помощью Уилла перед Шерлоком открывается широкое поле для манипулирования, пожалуй, эмоции все-таки его сфера, хотя бы в некоторых случаях.

- Ты что-то задумал, - удовлетворенно замечает Джон, который уже некоторое время сидит на краешке кровати и смотрит на Шерлока. – Ты что-то задумал, чертов Холмс! – Шерлок удовлетворенно хмыкает и рывком притягивает Джона к себе.

Некоторое время они просто прижимаются друг к другу – Шерлок водит носом по линии скул, по шее, утыкается в межключичную ямочку и втягивает в себя такой знакомый мятный запах Джона, от которого голова кружится, как в первый раз их близости. Возбуждение накатывает волной, захлестывает всего, мгновенно, каждую клеточку в теле Шерлока, которая жаждет одного – соединиться с Джоном. Продолжая вжиматься друг в друга, они перекатываются в центр кровати и яростно целуются, не особо стараясь доставить наслаждение, скорее напоминая о себе, воскрешая прошлое. В какой-то момент возбуждение обоих плавно перетекает в стадию неконтролируемых действий, когда разум отходит в сторонку, уступая место жажде обладания. Они движутся в одном ритме, синхронно, словно в каком-то необузданном танце, когда один из танцующих предвосхищает желания партнера, слишком близко, кожа к коже, еще ближе, еще глубже, предельно близко. В воздухе колышется густое марево взаимного желания, от которого в голове вспыхивают молнии и какие-то разноцветные кляксы, будто взрывается радуга. Шерлок движется, шепчет имя Джона, перебирает жетоны, ласкает его кожу, рот, грудь, член, наслаждаясь каждым вкусом, каждым запахом, узнавая, ликуя от возможности владеть и распоряжаться. Джон покОрен, податлив, мягок, пластичен, он лишь стонет, выгибается навстречу рукам, зубам и поцелуям, подставляет губы и шею, ахает, когда Шерлок вбирает губами сосок и чуть прикусывает, он задыхается, просит еще, короткие пряди липнут ко лбу, по виску катятся капельки пота. Шерлок собирает их губами, целует колючую щеку, и больше не может сдерживаться – прелюдия закончилась. Он разводит ноги Джона, почти резко, проводит ладонью по мошонке, члену, кружит пальцами у сжавшегося входа и надавливает. Джон вскрикивает, слишком узкий, тесный, у него никого не было все это время, радостное удовлетворение собственника шибает по мозгам, не то чтобы Шерлок этого не понял сразу, как увидел Джона, но удостовериться еще и таким способом просто восхитительно – все альфы – собственники. Шерлок пытается растягивать Джона, но оба они нетерпеливы в желании соединиться, а потому после нескольких торопливых пальцев и рваных толчков, Джон отпихивает руку и властно командует: