Я хмурюсь.

— Ты же не собираешься навлечь на него проблемы, не так ли?

Его подбородок напрягается.

— Ленни достаточно взрослый и достаточно суров, он сам накликает на себя проблемы без моей помощи.

— Но ты же не заманиваешь его ни в какую ловушку? — продолжаю настаивать я.

Его лицо смягчается.

— Это не ловушка. Это всего лишь бизнес.

И я совершенно четко понимаю, что он говорит правду. Я не знаю Шейна, но почему-то доверяю ему.

— Ладно, я тебе верю.

— Хорошо.

— Во сколько в пятницу? — интересуюсь я.

Он запрокидывает голову и смеется, торжествующем, довольным смехом, и мой взгляд невольно скользит по его сильной, загорелой шеи. В нем есть что-то особенное. И я вдруг понимаю, что мы не собираемся быть просто друзьями, и давно моя мама предупреждала о таких мужчинах, сторониться их всеми силами. «Мужчины, которые слишком красивы, имеют слишком большой выбор. А мужчины, слишком легко обольщающие женщин, как свиньи валяются в грязи, причем валяються будут весь день».

Нам приносят еду, и Шейн наблюдает за мной, я не беру ни вилку, ни нож, разрывая тонкий правой рукой нер досаи, затем окунаю его в карри с курицей и подношу к своему рту.

— Если есть руками, то лучше будет на вкус? — спрашивает он с кривой ухмылкой.

На самом деле, да, именно так и будет.

— Ты можешь помыть руки в мужском туалете.

— Нет необходимости, — говорит он, разводя пальцы перед собой. У него красивые руки, большие и мужские, с квадратными ногтями. — Я ел с пола и выжил.

Я наблюдаю, как он отрывает нежный белый досаи, макает его в карри и кладет в рот. Он задумчиво жует, потом приподнимает одну бровь, явно под впечатлением.

— Хорошо, — произносит он.

Я улыбаюсь.

— Я так и думала. Это блюдо из Мангалора.

— Ты часто сюда приходишь?

— Да, часто, насколько могу.

Он смотрит по сторонам опустевшего ресторана.

— Это место всегда такое мертвое?

— Да, каждый раз, когда я бываю здесь. Много посетителей приходят вечером. Но, честно говоря, оно мне нравится таким, своего рода vellichor.

Он потягивает пиво.

— Vellichor?!

— Место, которое обычно занято, теперь оказывается свободным. Знаешь, похоже на странную тоску, когда ты попадаешь в книжный магазин. Пыльные корешки книг, оставленные на полках, как бы кричат, ожидая новых хозяев.

Его губы расплываются в улыбке.

— И тебе это нравится?

Я пожимаю плечами.

— Это подходит мне… это мой образ мыслей.

— Ты очень странная девушка, Сноу Дилшау. Но ты мне нравишься.

Бог знает, почему, но я вспыхиваю, чуть ли не всем телом.

— Расскажи мне о себе, — просит он, прикончив первую тарелку и потянувшись за второй.

— Что ты хочешь узнать?

— Все. Начнем с того, где ты родилась.

— Я выросла в Индии. Моя мать англичанка, отец — индус.

Он крутит левой рукой, чтобы я продолжала.

— Должно быть, у тебя было удивительное детство.

Я пожимаю плечами.

— Просто другое.

— Расскажи мне, на что оно было похоже, — спрашивает он.

— Мой отец был очень успешным промышленником. Он много путешествовал, и моя мама настаивала, что ей необходимо везде его сопровождать, поэтому двух старших детей и меня оставляли на попечение многочисленных слуг. Пока мне не исполнилось почти пять лет, я думала, что моя няня Читра была моей мамой. Она готова была сделать все для меня. Я даже прокрадывалась к ней в комнату и спала в ее кровати, когда уезжали мои родители.

Он поднимает брови в немом недоумении.

— Вау, ты думала, что твоя няня была твоей мамой?

— Да, думала. Я очень сильно любила ее.

Шейн смотрит на меня с каким-то шоком и недоверием, очевидно, он вырос в очень дружной семье, в которой явно не возникало таких сомнений, кто их мать.

— Печально, — говорит он.

— Да, узнав, что красивая, надушенная блондинка с холодными глазами и белой ниткой жемчуга, которая терлась о ее шелковую блузку, была моей настоящей матерью, я очень испугалась. Конечно, я была в восторге от нее. Все были в восторге. В стране, где все население черноволосое, с темной кожей, она казалась особенной. Независимо от того, куда мы шли все обращали на нее внимание.

— Я помню, как однажды мы вдвоем ожидали, когда нас заберет водитель у магазина, а мимо проходило уличное шествие. Оно было разным — там шли школьники, учителя, солдаты... одна из групп пела и это были слепые попрошайки, поддерживающие друг друга. Но когда они проходили мимо нас, один из этих слепых, вдруг поднял свои очки и просто в открытую пялился на мою мать.

Шейн хмурится.

— Поэтому, несмотря на то, что она была особенной, я никогда не гордилась, что я ее дочь. Мне даже кажется, еще будучи маленькой, я уже ощущала отсутствие ее любви. Иногда мне даже казалось, что она с трудом находилась в одной комнате со мной.

— Прости. Это должно быть было ужасно, — тихо говорит Шейн.

— Не знаю с чем это было связано. Но, когда растешь в фаталистическом обществе спокойно воспринимаешь совершенно неприемлемое более легко. Однажды я спросила Читру, почему моя мать не любит меня. Она посмотрела на меня своими большими грустными глазами и сказала: «Возможно она была твоим врагом в прошлой жизни».

Глаза Шейна распахиваются.

— Вау! Это полное дерьмо.

— Не скажи. Читра индуска, и она верит в реинкарнацию. По ее словам, даже если у тебя нет никаких воспоминаний о своих прошлых жизнях, твой дух распознает врагов и людей, которые тебя любили, из других жизней и реагирует соответствующим образом.

— Что насчет твоих братьев или сестер? Их это тоже касалось?

— Если я была врагом моей матери в прошлой жизни, то мой брат Джош был ее великой любовью. Когда мне было шесть, я услышала, как она сказала ему: «Я мечтала о тебе каждую ночь, когда ты был у меня в животе». Джош все делал правильно, не правильно к нему просто не относилось. Однажды он залез на обеденный стол и стал писать по всему залу, специально распыляя струю. Он даже попал на нашего повара и ей пришлось бежать к себе в комнату, мыться и переодеваться. Но когда моей матери сказали об этом, она просто сделала вид, что как бы ругает его. Он убежал к себе в комнату, обидевшись и надувшись. Я до сих пор помню, как мама ушла наверх и сидела у него целую вечность, уговаривая его спуститься вниз на ужин.

— Дай угадаю, он превратился в капризного маленького мальчишку, который таскал тебя за волосы и заставляя плакать?

Я улыбнулась.

— Таскал меня за волосы? Он пошел немного дальше. Он поджог их. Это был единственный раз, когда я видела, как мой отец потерял контроль. Он потушил огонь голыми руками, а затем оторвал ветку от дерева и выпорол моего брата, мама выбежала с криком в истерике из дома и бросилась к Джошу. Я все еще помню, как мой отец стоял над ним, тяжело дыша с дикими глазами. Но хватит обо мне, что насчет тебя? Расскажите мне о себе, — прошу я.

— Мы — цыгане. Моя мама из цыганской семьи, отец — ирландец-путешественник.

— Ух ты! Это очень интересно. У тебя должно быть тоже было удивительное детство.

— Было. У меня было замечательное детство. По крайней мере, пока не умер отец. Потом все развалилось на некоторое время.

— Прости, — говорю я.

— Это было давно, — отвечает он и быстро меняет тему, возвращаясь ко мне. — Итак, как же ты оказалась в Англии?

— Я сбежала из дома, когда мне было девятнадцать, — коротко говорю я.

Его глаза наполняются любопытством.

— Сколько же тебе сейчас?

— Двадцать.

Он хмурится.

— Ты в этой стране только год.

Я киваю.

— Как ты связалась с Ленни?

Я отрицательно качаю головой.

— Я не могу сказать.

Он смотрит на меня, в его глазах видится лед, и я отвожу свой взгляд.

— Но ты с ним по собственной воле.

Я киваю.

— Я хочу, чтобы ты запомнила мой номер телефона и адрес.

Он говорит его и заставляет несколько раз повторить.