— Шейн, — шепчет она.

У нее небольшая и вполне сформировавшаяся грудь, соски — застенчивые бутоны роз. Она смотрит на меня огромными глазами, ресницы мокрые, и ее сладкие губы распухли и стали красными. Я вычерчиваю дорожку из поцелуев по ее шеи, и она наклоняет голову в сторону, подставляя мне свое горло. Это призыв к спариванию, так волчица поднимает свою морду и хвост, показываю самцу, что у нее течка. Мой язык прокладывает путь вниз по ее шелковистой коже. Я проделывал это тысячу раз раньше, но на этот раз мои движения порывистые, из-за срочной потребности в ней.

Я укладываю ее на прохладные плитки и захватываю губами ее сосок. Она вздыхает и закрывает глаза. Моя рука скользит вниз по ее телу, двигаясь к бикини. Я подцепляю пальцами ее бикини и вхожу в нее пальцами, и вдруг она начинает натягивать назад купальник. Я в удивлении поднимаю голову.

Она усиленно старается прикрыть свою грудь.

— Мне так жаль, — говорит она.

Я чувствую, как меня накрывает волна жгучего раздражения. Что за чертовая херня. Я слишком стар, чтобы играть в игры с динамщицами. Я хватаю ее за запястья и удерживаю их высоко над ее головой, теперь ее грудь выставлена на мое обозрение. Она не сопротивляется и не останавливает меня. Затем я смотрю в глубину ее напуганных и возбужденных глаз.

— Ну, а я, бл*ть, не сожалею, — рычу я. Я не скрываю свой дикий голод в глазах, мой взгляд бродит по всему ее телу, с вожделением задержавшись на груди, словно это мое. И своими мозгами я точно представляю, что это мое. Она будет моей, даже если это последнее, что я сделаю в этой жизни. — Я получу тебя, Сноу Дилшоу. Бл*дь, прими это в расчет. Не сегодня, но ты будешь моей. И ты прекрасно это знаешь. Ты просто тянешь время. Но ты мокрее, чем когда-либо была, не так ли?

Она молчит, только смотрит на меня.

Итак, я скольжу пальцами под клочок ткани, разъединяющий меня и ее, и провожу по ее половым губам. Они, бл*дь, такие мокрые. Я улыбаюсь и кладу пальцы в рот, начиная их сосать. Ее глаза расширяются от удивления.

Что в ней есть такого особенного? Она не похожа ни на одну женщину, которые у меня были. Даже в такой момент, я не могу злиться на нее. Единственное, что мне хочется сделать — это укутать своими объятиями и сказать ей, что все будет хорошо.

Я поднимаюсь и тяну ее за руки, возвращая в вертикальное положение. Я поднимаю ее халат, надеваю на нее и завязываю поясок. И в этот момент со мной происходит странная вещь. У меня стояк и все же в этот момент, у меня такое чувство, словно я надеваю халат на маленькую Лилиану. Я ощущаю такое сильное, даже жесткое чувство покровительства к ней. Если кто-нибудь попытается ее тронуть или обидеть, и если хоть один волос упадет с ее головы, я переломаю им все ноги.

Наступит день, когда я буду дергать ее за волосы, и она не будет этого бояться, и того, что произойдет дальше. Она будет выкрикивать мое имя, сжимая свои мышцы вокруг моего члена, когда я буду глубоко входить в нее. Она моя. Она просто еще не знает об этом.

— Пойдем, я покажу тебе твою комнату, — говорю я.

Мне необходимо получить некоторое пространство между нами. Я не доверяю себе. Мне нужно взять себя в руки.

Потому что ее единственную стоит охранять.

 Я просыпаюсь, смущенно разглядывая великолепие комнаты. И тут я вспоминаю, где... и что произошло прошлой ночью. И с удивлением дотрагиваюсь до своих губ. Никто никогда не целовал меня так, как он. Как доминант и собственник, будто я принадлежу ему. И я никогда не чувствовала себя такой живой, такой возбужденной. Как-то раз я выпила слишком много микстуры от кашля, тогда у меня тоже было такое чувство. Вчера у меня между ног было жарко и мокро, я жаждала его, и все же остановила.

Я вспоминаю слова Ленни: «Прежде чем я закончу с любым мужчиной, который дотронется до тебя, он будет умолять меня, чтобы я убил его».

Эти слова заставляют меня повернуться и зарыться головой в мягкую, душистую подушку. Острое чувство вины растет во мне, рисуя перед моими глазами картинку, чем все может обернуться. Я предаю Ленни, который был добр ко мне, когда я была полностью надломлена, и еще усугубляю положение, ставя под угрозу Шейна.

Ленни сожрет его на завтрак. Шейн плейбой, Ленни — психопат. Прямо сейчас, всего лишь лежа на этой исполинской кровати, я изменяю Ленни, так как нахожусь в доме Шейна. Прошлой ночью... Боже, если бы он знал.

О Боже.

«Прояви, в конце концов, Сноу, свою чертовую силу воли».

Я подскакиваю на кровати полная решимости. Нет, я не предам целый год доброты Ленни за одну тайную ночь удовольствий. Я забочусь о Ленни, как могу и никогда не забуду, что он для меня сделал. Я не буду так с ним поступать. Я уйду от него по-хорошему. Так что могу гордиться даже собой, что не предам его. И никто не пострадает.

Я чувствую в себе новые силы от моей решимости. Я не буду заниматься сексом с Шейном. В конце концов, я не какая-нибудь шлюха, не способная себя контролировать. Сегодня я постараюсь быть очень внимательной, чтобы больше не попадать в такие ситуации, когда мы оказываемся полуголыми.

Сегодня, я буду более осторожна.

Но от принятого решения я чувствую себя загнанной в ловушку. Будущее видится каким-то совсем безрадостным и бессмысленным. Невыносимым, на самом деле. А что насчет того, чего хочу я? Узелок нервов внутри меня болезненно сжимается. «Не думай об этом сейчас, Сноу».

Я выбираюсь из ароматных простыней, направляясь в ванную комнату. Я вхожу в сказочное помещение, отделанное мрамором с зелеными вкраплениями. Вода прыскает из блестящих золотых кранов в ванную, сделанную из камня под старину.

Я бросаю горсть пахучей соли и наблюдаю, как она пузыриться и с шипением растворяется. Воздух наполняется ее ароматом. Тоска по недостижимому чувствуется как ослабевающая душевная боль. Я привыкла к этому чувству. Я чищу зубы, пока ванна заполняется водой. Раздеваюсь и скольжу в теплую, шелковистую воду.

— Аааа...

Я отклоняю голову назад и вздыхаю. Я отгоняю все мысли, не позволяя им роиться у меня в голове. Вода остывает, и я выхожу, вытираясь мягким с запахом лимона полотенцем и натягиваю на себя зеленую цвета яблок футболку и зауженные джинсы. Я смотрюсь на себя в позолоченное зеркало. Цвет моей футболки делает более яркими мои глаза.

Я заправляю кровать, выхожу из спальни, спускаюсь вниз.

Я спускаюсь вниз по великолепным ступенькам, пытаясь представить, как себя ощущают те, кто живет здесь. Существует только одно слово, способное описать окружающую обстановку — великолепие. Интересно, кто еще живет в этом огромном дворце. Ведь кто-то должен убираться, чистить бассейн, ухаживать за территорией вокруг. Кем бы они ни были, они проделали просто замечательную работу. Нигде не видно не пылинки.

Как только я схожу с последней ступеньки, из арки, ведущей в другой конец дома, появляется неулыбчивая женщина. У нее черные волосы с седыми прядями, аккуратно завязанные в пучок на затылке, на ней черное платье и громоздкие ботинки с блестящими пряжками, которые похожи на обувь времен королевы Виктории.

— Bonjour, mademoiselle, — приветствует она. Ее голос такой же строгий, как и весь ее наряд, а губы едва шевелятся.

Я понимаю, что она говорит «Доброе утро», и что ответ должен быть «Бонжур, мадам», но я не знаю, что сказать потом. Мой французский состоит всего из ничего — «Бонжур», «Бон нуит» и «Мерси».

— Извините, я не говорю по-французски, — признаюсь я, виновато пожимая плечами и улыбаясь.

— Ah, oui. Monsieur Eden est à l’extérieur, — говорит она официально и указывает в направлении бассейна.

— О, мерси, — говорю я.

— Je vous en prie, — отвечает она, полагаю это «Пожалуйста» на мое «Спасибо».

Я вежливо улыбаюсь.

Она кивает все также официально и отступает в тень за аркой.

Я выхожу к бассейну. При дневном свете он утратил свою магическую притягательность. Бассейн кажется более современным, более богатым, но все равно выглядит потрясающе красиво. Я обхожу столб и вижу Шейна без рубашки, работающего в саду. В лучах утреннего солнца его тело выглядит просто великолепно. Я направляюсь к нему.