Плацдарм для новой палатки был готов.

Такие лагеря были на всех дорогах, ведущих в Неаполис.

Угрозы заражения со стороны моря практически не существовало: болезнь всегда шла со стороны суши, и обычно с востока, а на всех кораблях, если там обнаруживался больной чумой, его сразу же бросали за борт.

Это было давней морской традицией, а на всех суднах, прибывавших в Неаполис, постановлением легата это на долгие годы стало законом.

Несколько лет спустя, когда эпидемия уже прошла, один сенатор, который приехал в "имперскую здравницу" из грязной столицы, попытался было упрекнуть легата в чрезмерной жестокости.

Но Фортунат ему гордо ответил:

- Зато я не пустил в мой город чуму!

С той поры минуло четырнадцать лет.

"Солдатские императоры" сменяли друг друга каждый год, а иногда и чаще, и в том столетии лишь одному из них удалось умереть естественной смертью.

Но однажды Боги даровали Риму передышку, когда императору Галлиену, что правил этим государством сейчас, повезло находиться у власти целых пятнадцать лет.

Николаос, которому теперь помогали Деметриос и Дамианос, как и прежде, занимался разведением винограда и изготовлением из него "самого божественного нектара для людей".

Вино из Кампании в Империи ценилось не хуже кипрского, и Николаос продавал его не только владельцам местных таверн, но и многим заезжим купцам.

Почему-то именно его напиток мог сохраняться и в глиняных амфорах, и в простых деревянных бочках месяцами, а изделия всех его конкурентов, при прочих равных условиях, за это время непременно превращались в уксус.

Оно отличалось особым ароматом, который больше всего ценили римляне, и необычайной крепостью, но секрет его изготовления отец скрывал даже от сыновей.

Несмотря на то, что пятьдесят лет назад император Каракалла, жестокий и тупой правитель, однажды вознамерившийся, по примеру Цезаря и Августа, назвать один из месяцев своим именем, даровал всем грекам и этрускам римское гражданство, не все эллины к тому времени полностью романизировались.

Этруски, от которых римляне переняли традицию гладиаторских боёв и многие приёмы воинской стратегии, вскоре утратили и свой язык, и национальную самобытность, а многие греки всё это сохранили, и их язык в империи по-прежнему оставался "языком межнационального общения".

И, в отличие от этрусков, греки старались избежать службы в чуждой им римской армии.

.* * * * *

Сегодня Дамианос шёл к Учителю.

Этот человек жил в районе Неаполиса уже много лет, и обитал он здесь ещё задолго до того, как Фортуната назначили управлять Кампанией.

Какой он был народности, каких Богов он почитал, никто в этом городе не знал

Но знали его все мужчины старше четырнадцати лет, и все они его звали только так: "Учитель".

Он был чуть выше среднего роста, и имел атлетическое сложение.

Выглядел он лет на сорок, не носил ни бороды, ни усов, с греками говорил по-гречески, с иудеями - на арамейском, а с римлянами - на латыни.

Все, беседующие с ним, были уверены, что разговаривают со своим соплеменником, потому что он говорил с ними именно на их диалекте.

У него не было своего дома, но где он ночевал - никому в этом городе не было известно.

Учитель приходил в Неаполис с первыми лучами солнца, а покидал его всегда на закате, нигде не оставаясь на ночлег, даже на единственную ночь, как бы его ни просили.

Его не пугали ни ночные разбойники, которые могли убить любого всего за десяток сестерциев, ни проливной дождь, который не позволял видеть путь дальше одной стадии.

Даже зимой он ходил в летних сандалиях и лёгком плаще, но почему-то никогда не простуживался.

.* * * * *

Уже многие сотни лет в Римской Империи действовал принцип "ротации кадров", и сенат мог в одночасье перебросить любого своего гражданина в другое место, поручив ему заниматься делами, в которых тот ничего не смыслил.

Известный адвокат мог моментально стать полководцем, а не менее популярного трибуна, прирождённого воина, они могли заставить управлять вполне спокойной провинцией, и наблюдать за тем, как там мирно отправляют грузы с драгоценными приправами к столу императорской фамилии и его прихлебателям.

Самым главным для всех таких деятелей была задача грамотно составить отчёт сенату о своей деятельности, изобразив там все поражения неслыханными победами, а провалы - достижениями.

Так делали многие умные люди, во все времена, и они знали ту планку, выше которой не стоит прыгать: иначе можно приземлиться не на мягкий песок, а на частокол из бывших дружеских копий.

Но Фортунат был немного другим: он любил и себя, и свою семью, и этот новый город Неаполис, которым его назначили руководить.

Септимий Туллий Фортунат никогда не был "бессеребреником" или аскетом.

Его много раз пытались "купить", и довольно часто, сравнив "цену вопроса" со всеми "pro e contra" какого-то решения, он демонстративно отказывался от взятки.

Но иногда он принимал весьма щедрые подношения, руководствуясь при этом единственным принципом: здравым смыслом!

За одобрение небольшого отклонения в дороге от Неаполиса на Брундизиум от прямолинии, в результате чего сохранились неразделёнными многие земельные наделы, патриции тех земель преподнесли ему несколько сот тысяч сестерциев.

При этом существенно уменьшилась и стоимость строительства дороги: зачем надо долбить какую-то скалу, если её можно просто обогнуть?

Зачем надо показательно обезглавливать проворовавшегося подчинённого, если тот может возместить весь ущерб городской казне, а заодно и указать на вполне справедливые источники поступления новых доходов?

Местная община иудеев просит защитить их от регулярных погромов со стороны непримиримых приверженцев их же секты, зелотов?

"Так это же ваши соплеменники, и я думал, что вы сами давно с ними справились, лет сто назад! Устройте вокруг своего поселения крепкие стены, тодько за свой счёт, и назовите это место "еврейским кварталом". Я даже готов вам выделить для этого охрану, но она будет полностью оплачиваться вашей общиной. Итак?"

Получив всю мзду, он скрупулёзно подсчитывал её, а затем делил на несколько частей.

Какую-то сумму он оставлял себе и своей семье, ещё одну жертвовал храмам, хотя его разум уже давно подсказывал: либо Богов никогда не было, либо они отвернулись от Рима навсегда.

Десятую часть взятки он показательно раздавал беднякам: все более-менее умные правители делали так, ради дешёвой популярности.

Какую-то долю Фортунат отсылал "наверх", в казну цезаря.

Его личная гвардия тоже не оставалась в обиде,

Поэтому и в случае "внезапного раскаяния взяткодателя" легат ничем не рисковал: он поделился со всеми заинтересованными сторонами.

Но даже после всех этих вычетов всегда оставалась довольно круглая сумма.

Её он прятал в особом месте, и только его старший сын знал, где были захоронены эти деньги.

Зачем он это делал?

Септимий Туллий Фортунат, несмотря на незнатное происхождение, всегда учился: и у жизни, и у книг.

Если даже великих Императоров могли иногда обезглавить, протащить их тела по улицам Рима и затем выбросить в Тибр, а голову отослать в бани для игры в мяч, то с легатами могли сделать даже намного хуже.

А "деньги не пахнут", как говорил своему сыну Титу мудрый император Веспасиан.

Они могут оказаться вполне полезными его родственникам, если всё имущество очередного "врага народа" будет конфисковано.