В Неаполисе было меньше бесплатных терм, где больные купались вместе со здоровыми.

Но было и ещё одно объяснение, пожалуй, самое главное.

Имперский легат в провинции Кампания Септимий Туллий Фортунат был мудрым и опытным руководителем, и за свою жизнь он повидал немало.

Начав свою карьеру с простого легионера, он участвовал во многих военных походах, и к старости дослужился до этой должности, равнозначной сенатору.

Он много раз бывал на Востоке: в Месопотамии, Азии, Армении, а один раз даже чуть не утонул в кишащем комарами и змеями болоте.

Он был знаком с этой страшной болезнью.

Фортунат обратил внимание, что солдаты, любившие лук и чеснок, заболевали чумой намного реже тех, кто им пренебрегал.

Однажды его легион вошёл в город, который в течение нескольких лет был непобедимым бастионом мятежников.

В те времена ещё не было принято вывешивать чёрный флаг над зачумлённым городом.

Его жители не встретили солдат "радостными приветствиями" в виде потока стрел с вершин крепостного вала, и никто не вышел к ним с объявлением о капитуляции и просьбой о милости к побеждённым.

Город был мёртв, и даже врата его были не заперты!

Повсюду валялись непогребённые трупы, которые грызли одичавшие собаки.

У самых свежих, которые ещё не успели разложиться, были все признаки "моровой язвы".

А самое главное, что запомнил тогда Фортунат: это полчища крыс вокруг мертвецов!

Они сновали мелкими стайками туда и сюда, отгоняя от недоеденного куска мяса на тухлом скелете какого-то защитника крепости всех грифов-стервятников, превосходящих их размерами во многие разы.

Эти мерзкие животные опередили его, тогда ещё молодого трибуна, и лишили заслуженной победы и положенного за этим триумфа.

Это они уничтожили город, который он собирался взять штурмом!

Он всегда презирал этих грызунов, а с тех пор возненавидел их до глубины души.

Фортуната не радовали даже те несметные сокровища, которые можно было унести отсюда в качестве трофеев: медные и серебряные кувшины, золотые медальоны и ожерелья.

Они наверняка несли на себе заразу и проклятье!

.* * * * *

Едва эта болезнь появилась в соседних с Неаполисом поселениях, о чём ему доложили очень скоро, Фортунат принял чрезвычайные меры.

Он сразу же отменил все праздники и коллективные жертвоприношения Богам, хотя это было неслыханным святотатством.

Все пышные свадьбы тоже должны были проходить только за пределами города.

Более того: он приказал временно закрыть бесплатные термы!

На всех площадях были выставлены большие корзины с чесночными головками, которые раздавались бесплатно, а закупались они по всей Италии за счёт городской казны.

Все иногородние, следующие в Неаполис со стороны суши, тут же останавливались, непосредственно у городских ворот.

Группа воинов из числа его гвардии сопровождала всех "гостей" до специального лагеря, где их первоначально заставляли раздеться догола и высоко поднять руки, и это касалось всех, в том числе женщин и детей.

Если у кого-то обнаруживались подобные пятна, беднягу тут же убивали на месте.

Его можно было бы просто не пускать в Неаполис, но Фортунат, очевидно, решил позаботиться о здоровье и всей остальной Италии.

Если явных признаков чумы у путников не было, их оставляли в живых, но все они были обязаны провести не менее десяти дней в палатках вместе с такими же другими гостями города.

Палатки, выделенные им, были очень маленькими: в каждой размещалось не более восьми человек.

Декурионы строго следили, чтобы "старожилы" не жили вместе с "новичками", и переселение из одного "места заключения" в другое запрещалось под страхом смерти.

Даже законные супруги или родители с детьми, в силу разных обстоятельств вынужденные попасть в Неаполис с разницей всего в один день, здесь воссоединению не подлежали.

На все жалобы декурионы сухо отвечали:

- Одиссей двадцать лет возвращался к Пенелопе. Не помрёт и ваш Телемах за это время. Приказ Септимия Туллия Фортуната не отменит сам Император!

С этими словами они оголяли мечи, и все возражения тут же испарялись.

Располагались все эти "временные помещения" на расстоянии пятидесяти шагов одно от другого, а круглосуточная охрана контролировала перемещения любого, вышедшего наружу для отправления естественных потребностей в специально вырытых для этого ямах.

Женщины размещались с женщинами, мужчины - с мужчинами, а семьи - с семьями.

Прогулки группами не более трёх человек иногда разрешались, но никто не имел права приблизиться к другой палатке ближе, чем на двадцать шагов: снайперы-лучники всегда были наготове!

Всю еду и питьё этим бедолагам передавали, словно прокажённым, оставляя на безопасном месте в пяти шагах от входа в их пристанища.

Питание их было очень скромным: пшеничные лепёшки, сыр и вода, но на каждого "узника" выделялось не менее одной головки чеснока в день.

"Иммунитетом" не пользовались даже патриции и всадники, разве что таким подавали вместе с хлебом вино, фрукты и мясо, но уже за их счёт.

На все угрозы пожаловаться на него в сенат, или самому императору, Фортунат только усмехался:

- Я пережил уже семерых цезарей, а мой чин равнозначен сенаторскому. Уж как-нибудь отобьюсь от гнева этих бездельников!

По истечении десяти дней всех задержанных, если у них не проявлялись признаки заражения, наконец-то освобождали и впускали в город.

Вся посуда, которой они это время пользовались, складывалась в особые ящики, где её заливали известью и выдерживали так не менее месяца.

Но если в палатке умирал хотя бы один человек, и у него обнаруживались эти язвы, участь всех остальных её обитателей была тоже незавидной.

Вместо питья теперь им выдавали чашу с цикутой.

Если там находился хотя бы один гражданин благородного сословия, у входа в палатку втыкали короткий меч.

Декурион ставил рядом с ним песочные часы и отходил назад, громко извещая всех о приговоре легата: "Смерть"!

Все обречённые могли воспользоваться или мечом, или ядом: по своему выбору.

Те же, у кого не хватало сил совершить самоубийство, выходили из палатки и поднимали руки к небесам, обращаясь с последней молитвой к Богам.

Как только последняя песчинка из верхней колбы часов падала вниз, лучники хладнокровно поражали их стрелами.

Тогда наступала последняя стадия этого "карантина".

Сначала рабы, которых жестокий легат Фортунат выбирал из числа христиан, приговорённых к смерти за отказ отречься от своей религии, крючьями затаскивали все тела назад.

И его инструкции, и религиозные запреты "назореев" в этом случае полностью совпадали: они не прикасались к трупам ни единым пальцем.

Вслед за этим уже другие рабы обкладывали палатку по её периметру вязанками дров.

Это были пленники из других концов Империи: маркоманы, карпы, аллеманы и другие варвары.

Они с явным удовольствием участвовали в этой процедуре: убийство, или даже простое захоронение любого римлянина доставляло им глубокое удовлетворение.

Декурион сам зажигал костёр, а лучники зорко следили, чтобы из огня не выбрался никто, везависимо от возраста и пола.

Но таких всегда было мало: детей обычно умерщвляли их родители или опекуны, сразу же после оглашения вердикта.

Как только догорали последние угольки кострища, за дело опять принимались осуждённые христиане.

Рядом с этим пепелищем они выкапывали ямы и сгребали туда всё, что оставалось от бывшей "темницы", а атем заливали их известью и засыпали сверху песком или землёй.