Новые разоблачения сталинских преступлений были важны для тех, кто хотел верить в необратимость десталинизации. В то же время они не вызвали таких общественных потрясений, как в 1956 г. Сложилось неустойчивое равновесие между консервативным, просталинским большинством в аппарате и «либеральным» меньшинством – сторонниками «возврата к Ленину» и построения «социализма с человеческим лицом». Омоложение руководства и аппарата не ослабило позиций сталинистов. Шелепин (прозванный среди интеллигенции «железный Шурик»), к примеру, восхищался Сталиным и активизировал борьбу КГБ с «разлагающими влияниями» среди молодежи и творческих элит. Руководство комсомолом перешло к В. Семичастному, а затем В. Павлову, которые стояли на таких же позициях.
5.1.18. Вторая «оттепель». Пределы хрущёвской «либерализации»
Кратковременный энтузиазм конца 1950-х гг. стал спадать, и проницательные умы уже видели идеологический тупик хрущёвской «либерализации». Сквозь иллюзии «оттепели» проступали все те же черты партийно-государственного деспотизма.
Свидетельство очевидца
Профессор С. С. Дмитриев записал в своем дневнике 29 марта 1961 г.: «Хрущёв всем надоел. Его поездки и бессодержательно-многословные словоизвержения приобрели вполне законченное идиотское звучание. Вообще всё чаще чувствуется в общественно-политической атмосфере какая-то совершенная прострация, сгущающаяся пустота, топтанье в пределах всё того же давно выбитого пятачка, круга… Лица неподвижны, мыслей и движения нет…» – Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева // Отечественная история… 2000. № 5. С. 176.
В печати появлялось некоторое количество искренних, честных произведений литературы. В то же время не были отменены репрессивные сталинско-ждановские постановления 1946–1948 гг. о «социалистическом реализме» и «партийности» в искусстве. Не ослабевала цензура и произвол партийных чиновников в области культуры на всех уровнях.
Историческая справка
В декабре 1960 г. Василий Гроссман отнёс в журнал «Знамя» свой новый роман «Жизнь и судьба». Рукопись была обсуждена и осуждена в отсутствие автора и передана главным редактором журнала В. Кожевниковым в КГБ. 14 февраля 1961 г. агенты КГБ провели обыск на квартире Гроссмана, изъяли все экземпляры рукописи, черновики, рукописные наброски и даже листы копировальной бумаги, которые использовались при печатании романа на машинке. Суслов ответил решительным отказом на просьбу писателя, обращенную к Н. С. Хрущёву, вернуть ему арестованную рукопись романа и в личном разговоре заметил Гроссману, что такой роман в СССР сможет быть напечатан лет через 200–300. Гроссман, пережив тяжкое потрясение, умер от рака в сентябре 1964 г. Рукопись романа, восстановленная по копиям, заблаговременно розданным друзьям, была напечатана в 1980 г. в Лозанне, а в 1988 г. – в России журналом «Октябрь». – С. Липкин. Жизнь и судьба Василия Гроссмана. М.: Книга, 1990; F. Ellis. Vasily Grossman: The Genesis and Evolution of a Russian Heretic. Providence, R.I.: Berg, 1994.
В 1961 г. комсомольские дружинники и КГБ разогнали «островок свободы» у памятника Маяковскому в Москве, где молодежь читала свои стихи, знакомилась и обменивалась мыслями о происходящих событиях.
Мнение историка:
«Поэты стали символом российской молодежи, принадлежавшей к тому же самому поколению. Поэтические выступления, всегда пользовавшиеся популярностью в России, стали массовым явлением. Тысячи людей выходили на улицы, чтобы читать свои стихи в Дни поэзии, и их выступления собирали на стадионах аудитории в 30–40 тысяч человек» – The Soviet Union: The Fifty Years. / Ed. H. Salisbury. P. 127.
И все же период с весны 1960 г. вошел в историю под названием «вторая оттепель». Он был связан, прежде всего, с выходом на общественно-культурную арену новых талантов, которые не могли до этого открыто заявить о себе. В общественно-культурном авангарде принимали участие и молодые, и ветераны-фронтовики, и даже люди более старших поколений, стремившиеся сбросить с себя груз молчания, неискренности и сотрудничества с террористическим режимом. Поэты Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадулина, Роберт Рождественский, Юнна Мориц собирали громадные аудитории восторженных слушателей. Их запрещенные к публикации стихи расходились в тысячах копий и читались равно в студенческих «общагах» и в салонах просвещенной коммунистической знати, позволявшей себе отклонение на несколько градусов от «линии партии». Вышел альманах «Тарусские страницы» с рассказами Константина Паустовского, Булата Окуджавы, стихами Марины Цветаевой, Давида Самойлова.
19 сентября 1961 г. в «Литературной газете» была напечатана поэма Евтушенко «Бабий Яр» об истреблении евреев Киева нацистами в 1941 г. В журнале «Юность» появились повести В. Аксенова и А. Гладилина о «сердитой» молодежи, недовольной окружающим ее лицемерием. Журнал «Новый мир», вновь под руководством Твардовского, стал флагманом «искренней» литературы, где начали печататься Борис Можаев, Виктор Астафьев, Владимир Войнович, Георгий Владимов и др. Рязанский учитель и бывший «зэк» Александр Исаевич Солженицын направил в «Новый мир» свои первые рассказы. В кинематографе работали над фильмами о современниках Г. Чухрай, М. Хуциев, Михаил Ромм, вырастали новые таланты (Арсений Тарковский, Андрей Кончаловский, Георгий Данелия, Леонид Гайдай, Эльдар Рязанов). В живописи, скульптуре, музыке происходила проба новых форм и стилей, раздвигались границы «социалистического реализма». Начал распространяться самиздат – литература, публицистика, религиозные сочинения – в рукописных списках или перепечатанные «под копирку» на пишущих машинках.
СССР называли самой читающей страной в мире, ссылаясь на астрономические тиражи книг. Но советское книгоиздательство в большой мере работало на выпуск макулатуры: «классиков» марксизма, сборников партийных решений, «классиков» советской литературы – то есть писателей, чьи книги вышли тиражом более 1 млн. экземпляров.
Большинство людей стремилось достать произведения русской и мировой классики, интересных современных писателей, мыслителей. Такие книги были в дефиците. Поэтому еще в 1950-е гг. возникли книжные барахолки, где люди покупали или обменивали интересующие их книги. Там можно было купить и запрещенную литературу, в том числе изъятую при обысках. Показателем спроса была цена. В 1970 г. издававшийся НТС журнал «Посев», нелегально ввозимый в СССР, стоил 25 руб., книги издательства «Посев» от 30 до 50 руб., а Библия, которую нельзя было приобрести в храме, в начале 1980-х поднялась в цене до 65–70 руб. (0,7 средней месячной зарплаты). В магазине один том собрания сочинений Ленина стоил 55 коп. Но спросом он не пользовался.
Помимо книжных барахолок были и музыкальные, где продавались западные пластинки (с запрещенной рок-музыкой) или их копии, сделанные на рентгеновской пленке, а также магнитофонные ленты с записями отечественных бардов (Визбора, Галича, Городницкого, Высоцкого, Кима, Окуджавы). Магнитофонная кассета, очень дефицитный товар, стоила 4 рубля по госцене и 7–15 рублей у продавца-«фарцовщика». Милиционеры разгоняли такого рода частную торговлю, но барахолки неизменно возникали вновь.
Число людей, охваченных этим общественно-культурным подъемом, было невелико – прежде всего, столичные литературные круги, образованные слои крупных городов, университеты, основные научно-технические центры. Но ясно ощущались страшные последствия культурной катастрофы 1920–1940-х гг. – подавляющее большинство этих людей были преданы «социалистическому выбору», были воинствующими атеистами и искренне верили, что большевицкий переворот открыл новую светлую эпоху в жизни России и мира. Вместе с тем, можно говорить о появлении – впервые со времен войны – общественных и культурных сил, которые внутри России стремились освободиться от государственно-партийной диктатуры, изменить господствующий режим.
