Докладная записка Г. Жукова в ЦК КПСС, 12 августа 1955 г.; Докладная записка Г. Жукова и В. Соколовского в ЦК КПСС 9 февраля 1956 г. // Источник. 2001. № 5. С. 122–128.

А. А. Фурсенко. Россия и международные кризисы. Середина XX века. М.: Наука, 2006.

А. А. Александров-Агентов. От Коллонтай до Горбачева. М.: Международные отношения, 1994.

О Юссила, С. Хентиля, Ю. Невакиви. Политическая история Финляндии. 1809–2009. М.: Весь мир, 2010.

Пробуждение общества, новые сомнения и вопросы, вызванные потрясениями и переменами 1953 г., нашли себе выход, как уже не раз это бывало в России, в литературе и литературной полемике. В конце 1953 г. в литературном журнале «Новый мир» появилась статья никому не известного Владимира Померанцева «Об искренности в литературе». Автор, работавший после войны в СВАГе – советской администрации в Восточной Германии, – писал, что современная советская литература занимается «лакировкой», а не отражением действительности. Померанцев обращался к традициям русской классики и призывал повернуть литературу лицом к правде жизни. Простота мысли и стиля статьи произвели ошеломляющий эффект на фоне помпезной лжи и пошлой писанины того времени. Дискуссии о статье захватили не только литературных критиков, но и широкие массы читателей, студенчество.

Статья не случайно появилась в «Новом мире». Редактор журнала Александр Трифонович Твардовский, талантливый поэт и баловень советской власти, лауреат нескольких Сталинских премий, был из раскулаченной семьи. В 1953 г. он, еще переживая смерть Сталина, которого считал вторым «отцом», начал мучительную моральную переоценку своей жизни и, через себя, жизни всего советского общества. Твардовский начал писать поэму «Теркин на том свете», где его знаменитый герой, русский крестьянин и солдат, попадает в царство мертвых, в котором читатель с изумлением узнает бюрократическое и омертвевшее общество сталинского социализма.

Весной 1954 г. появилось и еще одно литературное произведение, принадлежавшее другому видному литератору и пропагандисту сталинского времени Илье Эренбургу. Самым примечательным в нем было его название «Оттепель». Эренбург угадал первые признаки пробуждения в обществе. Всё вместе порождало в узких кругах образованной элиты, прежде всего Москвы и Ленинграда, смешанные настроения надежд на либерализацию режима и неопределенности. За «оттепелью» могла последовать весна, но могли грянуть и новые морозы. Оказалось, что последнее. Литературные дискуссии вызвали опасения идеологических цензоров и чиновников от культуры. Руководство Союза советских писателей, а затем и партаппарат сделали выволочку Твардовскому. В июле 1954 г. Секретариат ЦК осудил «ошибки» «Нового мира» и предложил Твардовскому уйти с поста редактора журнала. Твардовский, оставаясь «верным солдатом партии», беспрекословно подчинился.

В конце 1954 г. состоялся Второй съезд Союза советских писателей. Он происходил после двадцатилетнего перерыва и явил собой ужасную картину гибели русской литературы. Сотни писателей и поэтов, участвовавших в Первом съезде 1934 г., были арестованы, погибли или разложились духовно и творчески, многие спились, перестали писать. На съезде, широко освещавшемся печатью, заседали постаревшие литературные чиновники, сотрудники госбезопасности, циничные аппаратчики. Историк С. С. Дмитриев, наблюдавший за съездом, записал в дневнике, что лучше всего было бы «распустить союз писателей, не создавать другой и прекратить созывать съезды писателей вообще». Тем не менее, в литературных кругах, особенно среди коммунистов-идеалистов и людей, задетых борьбой с «космополитизмом», теплились надежды, что в какой-то момент партия и правительство протянут им руку и призовут их к совместной работе «на благо социализма». В этой среде ходили по рукам ненапечатанные стихотворения Бориса Слуцкого, Леонида Мартынова, Наума Коржавина, осуждавшие сталинизм и воспевавшие «социализм с человеческим лицом». Вскоре лидером этого литературного направления стал молодой поэт Евгений Евтушенко.

В сентябре 1954 г. коммунистический режим совершил одно из страшных преступлений против человечности. Маршал Жуков, который в то время был первым заместителем министра обороны, приказал во время учений на Тоцком полигоне под Оренбургом осуществить настоящий атомный взрыв и сразу же после того бросить в атаку через эпицентр сорок тысяч солдат и офицеров. Из участвовавших в этом броске три четверти вскоре умерли от непереносимых доз радиации. Жуков, никогда не ценивший человеческой жизни, бестрепетно посылавший солдат в атаку через неразминированные поля, на этот раз в жестокости превзошел все мыслимые границы. Но ответом на это преступление стали не разжалование и суд, а назначение в феврале 1955 г. на должность министра обороны и избрание членом Президиума ЦК КПСС. Человеческую жизнь коммунистический режим продолжал считать ничтожно малой величиной.

Между тем на вершинах власти, втайне от общества действительно происходили серьезные перемены. 4 января 1954 г. были созданы центральная комиссия (во главе с Аверкием Борисовичем Аристовым) и местные комиссии по пересмотру дел людей, осужденных за контрреволюционные преступления и содержащихся в местах лишения свободы. Почему Президиум ЦК занялся вопросом о реабилитации жертв сталинских репрессий?

Прежде всего, это было связано с ликвидацией ГУЛАГа и необходимостью пересмотра дел тысяч и тысяч заключенных. В 1955–1958 гг. численность армии сократилась с 5,3 до 3,2 миллиона. Миллионы людей, включая студентов, не призывались теперь на военную службу или служили два-три года вместо прежних пяти-шести. В 1954–1956 гг. были выпущены на свободу 2,5 миллиона спецпоселенцев, в том числе бывшие кулаки, украинцы и прибалты, а также репрессированные народы – немцы, крымские татары, чеченцы, ингуши, карачаевцы, калмыки и другие. Большинство из них смогли вернуться на прежнее место жительства. По предложению Г. К. Жукова, были амнистированы тысячи людей, попавших в немецкий плен во время войны. К январю 1956 г. ГУЛАГ, в качестве экономической системы, построенной на рабском труде, был в значительной мере демонтирован. Численность заключенных в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ) и колониях уменьшилась до 781 630.

Из лагерей, тюрем и ссылок стали возвращаться близкие родственники и друзья членов Президиума и других руководителей, репрессированные военные, руководители зарубежных коммунистических партий. Нарастал поток обращений в ЦК родственников репрессированных.

Произошло то, о чем говорила А. А. Ахматова: две России – та, что сажала, и та, которую сажали, – взглянули друг другу в глаза. Освобожденные рассказывали о пытках и истязаниях во время следствия, о нечеловеческих условиях содержания в лагерях. Расследование «дела Берии» подтвердило, что все «признания», на которых строился террор, были сфальсифицированы, получены избиениями и пытками. Микоян, который отправлял просьбы семей репрессированных генеральному прокурору, был удивлен, что «ни разу не было случая, чтобы из посланных мною дел была отклонена реабилитация».

Верхушка, сама натерпевшаяся страху в годы произвола, начала реформы правоохранительной системы. Они включали прокурорский надзор, ревизии судебных органов, смену старых кадров молодыми юристами, возрастание роли адвокатуры и элемента состязательности адвоката и прокурора в судебном процессе. В то же время суды оставались полностью зависимыми – правда, теперь уже не от органов госбезопасности, а от партийных комитетов и бюро.

Хрущёв первым поставил политический вопрос – об ответственности Сталина за террор. Но в июне 1955 г. он еще говорил – «Сталина не допустим ронять» (Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 48). Что же побудило его изменить свою позицию? Сам он в своих воспоминаниях объяснял это желанием «восстановить справедливость». Он пишет, что был возмущен тем, что Сталин обманул и уничтожил многих «честных» членов партии, включая большинство «ленинской старой гвардии». На Хрущёва подействовали письма и рассказы людей, которых он знал – большевиков А. В. Снегова и О. Шатуновской. И все же возмущение совести смешивалось у Первого секретаря с личным и политическим расчетом. Микоян вспоминал, что он говорил с Хрущёвым «один на один» и предостерег: если мы сами не расскажем о репрессиях и роли Сталина на следующем съезде партии, тогда это сделает кто-то другой после съезда – и тогда «все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за происшедшие преступления».