В атмосфере корпоративного противостояния, с одной стороны, врачей-теоретиков, имевших университетское образование и институционально специализировавшихся на «внутренних болезнях», а с другой стороны, университетски не образованных врачей-практиков (хирургов, лекарей, цирюльников), призванных врачевать «внешние болезни», интерес к теории Брауна, как показала Нелли Цуёпулос, сопутствовал протесту радикально настроенных врачей-«интернистов» против традиционного разделения теоретической и практической медицины. В теории адаптация браунизма осуществляется в терминах натурфилософии и новейших физиологических концепций стимуляции, метаболизма и регенерации. Объяснение физиологии и патогенеза адаптируется к инновативным понятиям «формирующего влечения» (Bildungstrieb) и «возбудимости» (Erregbarkeit), заменяющим традиционную терминологию витализма (прежде всего кардинальное для него понятие «жизненная сила» – Lebenskraft) [Tsouyopoulos 1989: 63–74][216]. На практике нововведения браунистов выразились в определенном ограничении характерной для предшествующей медицины абсолютизации методов «прочищающей» терапии [Tsouyopoulos 1990: 101–117], но общая ситуация остается прежней: не говоря об инерции практических навыков неискушенных в теории лекарей и цирюльников, терапевтические предписания самих браунистов не исключают ни кровопускания, ни клистира, прописываемых в ряду ослабляющих (астенических) средств.

Необходимым условием оздоровления организма по-прежнему мыслится своевременное удаление избыточных и «испорченных» телесных жидкостей, а общим тезисом, объединяющим интерпретационное многообразие гуморальной медицины, – представление о самом теле как о жидкостном (или нервно-жидкостном) резервуаре. Именно этот тезис роднит концепции Шталя, Гофмана, Кэмпфа, Штоля, Брауна, репрезентирующих гуморальную теорию преимущественно в качестве энтимем – выводов, полученных на основании несформулированных в явном виде теоретических посылок. Практикующие врачи руководствуются общетерапевтическим убеждением, обязывающим «прочищать» тело и поддерживать в нем соответствующий жидкостный баланс. Н. Максимович-Амбодик предваряет изложение «Врачебного веществословия» (1783) напоминанием о том, что «человеческое тело есть механико-гидравлическая машина» [Максимович-Амбодик 1783: 2]. Максимович, как кажется, цитирует здесь Г. Шталя: «Тело… есть не что иное, как гидравлическая машина» (см.: [Sutter 1988: 135]). В «Правилах для соблюдения здоровья», изданных П. Богдановичем в 1788 г., отдельный раздел посвящен целительной пользе «истребления мокрот из тела чрез нарочно делаемые раны»: достаточно не давать таким ранам заживать, и «вязкие мокроты» будут удаляться с крово- и гноеистечением [Богданович 1788]. В 1794 г. в перечне терапевтических наставлений, регулярно печатавшихся на страницах «Санкт-Петербургских врачебных ведомостей», указывается на чрезвычайную пользу испражнений и «непреметной испарины»: «Если удержано будет долгое время то, что должно быть извержено из тела, то не только приключаются от сего многокровие, но и соки принимают различные вредные свойства» [Санкт-Петербургские врачебные новости. 1794. № 42. С. 127]. В изданном тогда же «Деревенском врачебнике» штаб-лекаря X. Роста основные меры врачебной помощи также ограничиваются «кровопусканием, перевязыванием ран и поставлением промывательного» [Рост 1793][217].

В начале XIX в. практика прочистки кишечника и кровопускания остается универсальной[218], хотя венесекцию отчасти оттесняет венепункция – ланцет медика все чаще уступает место лечебным пиявкам, а среди медицинских инструментов появляется специально сконструированный для кровоизвлечения шприц (т. н. искусственная пиявка)[219]. Исторически первые письменные упоминания о лечебном применении пиявок в европейской медицине также относятся к Античности: Никандр Колофонский (II в. до н. э.) посвящает ему стихотворные строки в дидактических поэмах, посвященных противоядиям и целебным средствам (Theriaka, 930; Alexipharmaka, 495–500). Плиний Младший рекомендует ставить пиявки при «ломоте и всякой лихорадке». Отдельное сочинение о пиявках приписывается Галену (De Hirudinibus) [Brain 1986: 148, 150; Marderasian 1999: 1–12; Upshaw, O’Leary 2000: 313–314]. Торжество гуморальной теории и «очистительных» практик терапии в XVII–XVIII вв. возвращает античным методикам прежнюю жизнь: кровопускание с помощью пиявок – бделлотерапия (греч. βδέλλα – пиявка), или гирудотерапия (лат. hirudo), – рекомендуется при заболеваниях сердца, печени, легких, желудочно-кишечного тракта, гинекологических нарушениях (доводы в пользу соответствующего лечения черпаются, между прочим, из трактата Иеронима Нигрисоли «О приставлении пиявок к внутренним частям матки», 1665), при туберкулезе, мигрени, эпилепсии, истерии, гонорее, лихорадке, геморрое, импотенции и т. д. В начале XIX в. приверженцами бделлотерапии были ведущие российские медики М. Я. Мудров, И. Е. Дядьковский. Тогда же пиявок начали исследовать лабораторно: проф. К. Дьяконов в 1809 г., исследуя кровь, находившуюся в желудке пиявки от одного дня до двух месяцев, в статье «Изменение человеческой крови в пиявке» предположил, что «несвертываемость крови и растворение кровяных шариков указывает на существование в кишечном канале пиявки какого-то растворяющего деятеля». (Спустя восемьдесят лет догадка Дьяконова была подтверждена: в 1884 г. Хайкрафт получил из тела пиявки антикоагулирующий экстракт, названный герудином, замедляющий свертывание крови и предотвращающий ее гниение.) 1820–1840-е гг. могут быть названы апофеозом бделлотерапии: в это время в России использовалось до 30 млн пиявок в год, а около 70 млн вывозилось в Западную Европу, особенно во Францию, где употреблялось от 80 до 100 млн пиявок в год [Graf 2000: 147–153]. Практика поддерживается медицинской теорией: один из наиболее авторитетных клиницистов эпохи, французский врач Франсуа Бруссе (Broussais, 1772–1838), доказывал, что большинство болезней вызывается воспалением тканей от избыточного аккумулирования крови в тех или иных частях тела [Adam 2001: 65]. Общим или местным кровопусканием посредством пиявок лечили воспаление мозга, болезни почек и печени, болезни суставов, туберкулез, эпилепсию, истерию, гонорею и ряд других болезней. Известно, что умирающему от заражения брюшины Пушкину Н. Ф. Арендт предписывает клистир и пиявки[220]. Диагностических противопоказаний к кровоизвлечению нет; пиявки ставятся, как правило, прежде, чем формулируется сам диагноз. В 1840 г. врач Гласс описывал лечение больных, которым при поступлении в госпиталь назначали до 80 пиявок («Друг здравия», № 44). Н. И. Пирогов в монографии «Начала общей военно-полевой хирургии» (1881) подсчитал, что иногда он ставил от 100 до 200 пиявок единовременно: «Даже в простых переломах, где только замечалась значительная опухоль, тотчас же ставились пиявки». Врач А. Тарасенков, лечивший Гоголя накануне смерти, вспоминал, как консилиум авторитетных московских врачей (профессоров А. И. Овера, А. Е. Эвениуса, Клименкова) пытался спасти умиравшего от истерической анорексии писателя насильственным проставлением пиявок: