Так и произошло. Юный Одиссей приехал за обещанными дарами, и Автолик с сыновьями приняли его щедро и гостеприимно, а его бабушка Амфитея обняла его и поцеловала в лицо и глаза. Автолик велел своим сыновьям позаботиться об обеде. Они поспешно пригнали пятилетнего бычка, ободрали его, разделали и разрубили на маленькие куски на шашлык. Мясо они нанизали на вертела, положили на уголья, подали на стол. До заката все пировали и ели до отвала. Когда солнце село и опустился мрак, они улеглись и приняли дар сна.
Когда проснулась Заря Розовые Пальчики, сыны Автолика вместе с Одиссеем отправились на охоту, взяв свору псов. Они поднимались вверх по крутым лесистым склонам Парнаса, и вышли на голые альпийские луга поближе к вершине, где дуют ветры. Когда солнце вынырнуло из гладкоструйного и глубокого потока Океана, и его лучи озарили пашню, загонщики дошли до лесистой лощины. Псы рванули вперед, учуяв запах зверя. За ними мчались сыны Автолика, и с ними Одиссей бежал по пятам собак с копьем в руке.
В густой, заросшей чаще, куда не проникал влажный ветер, не попадали лучи солнца, и дождь не просачивался, а земля была усеяна опавшими листьями, устроил себе логово огромный дикий вепрь. До него докатился гром погони. Когда вепрь услыхал топот людей и псов, он вышел из логова, ощетинившись и пылая красными глазами, и бросился на охотников. Одиссей бежал первым. Он бросился вперед, и занес копье в могучей руке, чтобы поразить кабана. Но вепрь оказался быстрее, и пропорол его ногу сбоку. Клык вошел в ляжку выше колена, глубоко, но не до кости. Удар Одиссея также достиг цели. Копье вошло под правую лопатку кабана и вышло из брюха. Вепрь упал в прах, хрюкнул, и жизнь его покинула. Сыны Автолика ободрали кабана, а затем мастерски перевязали рану отважного богоравного Одиссея. Заклинаниями они остановили поток черной крови, и быстро вернулись домой, под кров своего отца.
Автолик и его сыновья излечили Одиссея, одарили многими дарами, очаровавшими очаровательного гостя, и возвратили в установленный срок на родную Итаку. Отец и мать приветствовали сына, расспросили о его приключениях, и в особенности о ране. Одиссей рассказал им о блестящем клыке вепря, пропоровшем его ногу, когда он охотился на Парнасе вместе с сынами Автолика.
Эвриклея коснулась шрама[85] и сразу узнала его. Она резко выпустила ногу Одиссея, и та ударила по зазвеневшему тазу. Таз перевернулся, и вода пролилась на пол. В сердце Эвриклеи боролись радость и смятение, глаза наполнили слезы, и горло перехватило от волнения. Она коснулась бороды Одиссея и прошептала:
— Мой мальчик, Одиссей, это ты! А я и не догадалась, пока не коснулась тела моего короля!
Она обратилась к Пенелопе, чтобы возвестить ей о возвращении любимого супруга. Но Пенелопа не заметила ее взгляда и не поняла, что хочет сказать старая няня, потому что Афина отвлекла ее внимание. Одиссей быстро схватил правой рукой старуху за глотку так, что она не могла и пикнуть, а левой прижал к себе и прошептал:
— Ты что, хочешь моей смерти, няня? Ведь ты вскормила меня! Да, я вернулся домой после двадцати лет горя и забот. Раз уж, по божьей воле, ты узнала меня, молчи и никому ни слова. Иначе, поверь, — а ты знаешь, что со мной шутки плохи, — если небеса дадут мне победу над кавалерами, я тебя не пощажу, не посмотрю, что ты моя старая няня, а разделаюсь заодно с прочими служанками.
— Мой мальчик, — возразила мудрая Эвриклея, — какие ужасные вещи ты говоришь! Ты ведь знаешь, что мой дух несокрушим и упрям. Я тверда как камень или железо. И запомни, если тебе удастся сокрушить заносчивых кавалеров, спроси меня, и я скажу, какие женщины опозорили твой дом, а какие невинны.
— Это ни к чему, — ответил находчивый Одиссей. — Я и сам могу решить, кто виновен. Занимайся своими делами, а судьбу оставь богам.
Укрощенная, старая няня принесла еще воды и домыла ноги хозяина. Умытый и умащенный елеем, Одиссей подтащил скамейку поближе к огню, тщательно скрывая шрам под лохмотьями.
Мудрая Пенелопа вновь заговорила:
— Странник, у меня к тебе вопрос. Скоро наступит время сладких снов, умеряющих печаль людей. Лишь мне небеса послали печаль безмерную. Днем я плачу и тоскую, но приходится присматривать за служанками и заботиться по дому. Но наступает ночь и весь мир засыпает, я ложусь в постель, и рой докучливых мыслей окружает мое сердце и сводит с ума несчастную. Ты знаешь, как дочь Пандарея, лесная соловушка, прячется ранней весной в густой листве, как ее горло выписывает полнозвучные трели в тоске по любимому сыну, Итилу. Она родила его королю Зету и ненароком погубила собственной рукой. Мои раздумья выписывают такие же трели и виражи. Оставаться ли мне с сыном и сохранить свое добро, служанок, наш дом с высоким коньком, чтить ложе моего супруга и общественное мнение? Или уйти с самым достойным из соискателей моей руки, предлагающим бесценные дары? Пока сын был ребенком, я не могла оставить его и уйти с новым мужем. Но сейчас он вырос, стал мужчиной и умоляет меня покинуть дом, — так он печалится о добре, которое расточают ахейские лорды-женихи.
«Выслушай же и истолкуй мой сон. Я держу во дворце два десятка диких речных гусей. Они приучились клевать мое зерно, и я люблю следить за ними. Внезапно из-за гор прилетел огромный орел с крючковатым клювом и убил их всех. Тела гусей лежат грудами по всему дому, а орел улетает в божьи небеса. И во сне я горько зарыдала, а прекрасноволосые, роскошно одетые ахейские дамы утешали меня, пока я оплакивала моих гусей, убитых орлом. Но внезапно орел воротился, сел на выступающую черную балку стропил и заговорил человеческим голосом, уняв поток моих слез: «Утешься, дочь Икария, — сказал орел, — это не сон, но явь, которая скоро сбудется. Гуси — твои кавалеры, а я был орлом, но сейчас — твой муж, я вернулся домой и погублю их страшной смертью». И тут я проснулась и увидела своих гусей, клюющих как всегда, зерно из корыта во дворе,
— Леди, — отвечал Одиссей, — такой сон двояко не истолкуешь. Сам Одиссей сказал тебе во сне, что ни один из кавалеров не избегнет своей участи, им всем суждена гибель.
— Странник, — ответила мудрая Пенелопа, — сны — штука сложная, не просто их понять, да и не все сны сбываются. Двойные врата хранят страну сновидений, одни сделаны из рога, а другие — из слоновой кости. Сны, приходящие сквозь врата из слоновой кости, обманывают нас пустыми обещаниями, которым не суждено сбыться. Из роговых ворот выходят вещие сны. Боюсь, что не из них вышел мой сон, как бы мне и моему сыну этого ни хотелось. Вот что я тебе скажу. Наступает злосчастный день, когда мне придется покинуть дом Одиссея. Я решила устроить состязание в стрельбе сквозь секиры. Одиссей, бывало, выстраивал в ряд двенадцать секир, как опоры под килем корабля на верфи, и издалека пускал стрелу сквозь ушки. Я испытаю женихов. Тот, кто натянет тугой лук и пошлет стрелу сквозь ушки двенадцати секир, уведет меня с собою. Я уйду за ним и покину дом, куда пришла невестой, благородный дом, полный добра и прелести, дом, который будет мне часто сниться.
— Почтенная жена Одиссея, — отвечал ей находчивый Одиссей, — назначай, не медля, состязание в главном зале. Не успеют кавалеры тщетно попытать счастья, не успеют натянуть великий лук и пустить стрелу сквозь железные секиры, как явится коварный Одиссей.
— Странник, — сказала мудрая Пенелопа, — если бы ты сидел со мной и занимал разговорами всю ночь напролет, мои глаза не закрылись бы до рассвета. Но смертные не могут вечно обходиться без сна, боги посылают сон на плодородную землю. Пойду к себе, на свое печальное ложе, орошенное потоками слез с тех пор, как Одиссей уплыл в этот проклятый город, само упоминание которого меня рассТроит. Я пойду прилягу, а ты отдыхай здесь, в зале. Положи шкуру на пол, или вели постелить настоящую постель.
Пенелопа поднялась в свою яркую опочивальню, сопровождаемая фрейлинами. Поднявшись на ложе, она оплакивала своего любимого мужа Одиссея, пока Афина не одарила ее утешительным сном.
