Водители то и дело друг друга подрезали, перестраиваясь из ряда в ряд, из-за чего приходилось напрягаться и судорожно бить по тормозам. Машина из-за этого шла юзом на скользкой дороге. Подъехав к школе Ирис обнаружила, что от напряжения болят и руки, и ноги, и спина.
Она безнадёжно опоздала. Первый урок уже перевалил за половину.
В огромном холле входа царил полумрак и пустота, как в фильмах ужасов. Каждый шаг громким staccato рассыпался по стенам.
Ирис скинула в раздевалке подбитый мехом жилет и присела переобуться на специально расставленные для этой цели вдоль стен, обитые дерматином, пуфы.
Освещение в раздевалке вспыхивало ярче на тех участках, где датчики улавливали человеческое тепло, но в целом здесь царил интимный полумрак, создающий иллюзию расслабляющей уединённости.
Ирис успела поставить сапоги в отсек своего шкафчика, как звякнула колокольчиком входная дверь в раздевалку.
– Не уверен, что идти в школу в таком правильно состоянии.
– Если бы мы не свалили, наше состояние было бы ещё хуже.
Услышав второй голос, Ирис поспешно юркнула на место, съёжившись на пуфике, прячась за чужой одеждой. Этот голос она узнала бы из тысячи, потому что он принадлежал Энджелу.
В зеркалах, опоясывающих раздевалку по всему периметру, можно было видеть отражения обоих юношей. Парни тоже могли бы увидеть Ирис, если бы не были так заняты друг другом.
Спутника Энджела Ирис тоже узнала. Она видела его однажды в «Астории» – Ливиан… забыла Как-Его-Там-Дальше. То ли Стаффорд, то ли Страфорд?
– Глупо заваливаться в таком виде на урок. Они решат, что ты под кайфом…
– Пусть решают, что хотят, – отмахнулся Энджел.
Как только Ливиан отнял руку Энджела довольно круто занесло. Он был вынужден опереться о стену.
– Ну как хочешь. Я тебе не нянька. Уговаривать не намерен, – процедил Ливиан, отступая.
– Ты и так явил чудеса милосердия, дотащив меня сюда, – насмешливо протянул Энджел.
Голос его звучал приглушённо и с придыханием. Так же разговаривал Альберт, когда Ирис помогала ему вытаскивать пули из ран.
При воспоминании об этом девушка поморщилась. На душе сделалось тяжело и неприятно.
Когда Энджел поднял голову Ирис поразило, насколько бледным было его лицо. Куда там ей или Катрин? Рот казался запёкшимся. Глаза напоминали два провала, две тёмные ямы.
Неожиданно Энджел, двигаясь изящно и интимно, как любовник, придвинулся к Ливиану так близко, вплотную, что Ирис замерла.
Сердце её билось часто и взволнованно, как от испуга.
От искр, что рождались между этими двумя, становилось тяжело дышать. Было только не понятно, злость тому причиной или – страсть? Ирис от души надеялась, что первое.
Энджел провокационно ухмыльнулся и, чуть повернув голову, коснулся губами чуткого уха.
Он прошептал, положив руки на грудь противника:
– Ты такой же зверь, как и наш отец. Чужая боль тебя заводит, правда? – Энджел поднял на Ливиана вопрошающий, провоцирующий и словно бы искушающий взгляд. – Или тебя заводит именно моя боль? – призывно облизнул он губы перед тем, как приблизить их к губам застывшего, словно соляной столб, собеседника. – Ты ведь хочешь меня, Ливиан, признай? Хотя бы – так? Ну, раз уж всё остальное ты в себе принять боишься.
– Ты придурок, Энджел. Придурок с поломанной психикой. Тебе повсюду мерещатся собственная неотразимость и чужая похоть.
– Не стану отрицать то, что всем известно, – кивнул Энджел. – Я такой, какой есть. Что поделать?
– Для начала можно перестать гордиться тем, чего бы следовало стыдиться, – ухмыльнулся Ливиан.
– Я – бесстыдно, ты – стыдясь, но какая разница, раз мы оба барахтаемся в одной и той же луже?
– Мечтай. Я, в отличие от тебя, хотя бы не шлюха, – хлёстко бросил Ливиан.
– Лучше быть шлюхой, чем садистом, – парировал Энджел.
Ирис уже сто раз пожалела, что не заявила о своём присутствии сразу же. У неё было такое ощущение, словно кто-то занимается любовью, а она подглядывает за ними в замочную скважину.
Горькое чувство, на самом деле.
– Мы оба знаем истинную причину моей распущенности и твоей воздержанности, любимый братец…
Голос Энджела звучал шелковой удавкой, гладкой и приятной на ощупь, но таящей смертельную угрозу.
– Ты находишь эту тему поводом для шуток?
– Поводом для шуток? Да разве я шучу? Я ж серьёзен.
– Заканчивай кривляться. Это отвратительно. Чего ты добиваешься?
– Хочу, чтобы ты отбросил свою фальшивую сдержанность и показал своё настоящее лицо.
– И на кой чёрт тебе это надо?
– Хороший вопрос. Считай это личным бзиком и капризом.
– Плевать мне на твои капризы. Ты мне надоел, братец. Ступай-ка лучше на урок. Тебе давно пора.
– Не пора. И как не крутись, я всё равно тебя заставлю говорить со мной на ту неприятную тему, которую ты так избегаешь.
– Хочешь поговорить об Артуре? – так зло рыкнул Ливиан, что даже невидимка-Ирис вздрогнула на своём пуфике.
– Отлично. Давай поговорим. Возможно я даже сочту, что ты не такая глупая, бесчувственная и бессовестная скотина, какой хочешь казаться.
Энджел снова рассмеялся. На этот раз в его смехе явственно звучали истеричные нотки:
– Проблема-то в том, что мне нравится быть бесчувственной и бессовестной скотиной. Ну да не об это речь! Вернёмся к нашим баранам? Вернее, к одному бедному барашку. Тебя бесит или удивляет, что я не интересуюсь твоим драгоценным младшим братцем, в этом всё дело, да?
– Нашим братцем, Энджел. Нашим милым младшим братцем, если уж на то пошло. И да – меня это бесит! Ещё как. Меня в этом конкретном случае бесит абсолютно всё, начиная с того, что ты запудрил ему мозги, заставив влюбиться в себя и заканчивая тем, что, окончательно свихнувшись, он решил из-за тебя свести счёты с жизнью.
– Я вообще-то предупреждал, что ни черта у него с этим не выгорит. Зня он меня не послушал.
– Уж ты-то мог заставить его услышать себя. Если бы захотел. Но ты даже не пытался! Не удивлюсь, если идея сигануть с небоскреба тебе и принадлежала.
– Ну… – снова засмеялся Энджел, – он всё время ныл и ныл, что ничего не действует: ни яды, ни пистолеты, ни кинжалы. Я действительно подкинул идейку, мол, прыжок без парашюта с трехсотфутовой высоты может оказаться решением всех проблем…
– Ах ты… – Ливиана схватил Энджела за ворот пальто и сжал его с такой яростью, словно хотели удушить стоявшего перед ним кривляющегося паяца. – Решением проблемы? Подлая мразь! Что ж ты не прыгнул сам?!
– Убери от меня руки. Сам же знаешь, жест эффектный, да толку – чуть.
– Если ты такой смелый да наглый, что же за все эти месяцы ни разу не зашёл навестить бывшего любовника, а? Уверен, Артур был бы рад тебя повидать! Ему как раз не хватает общества. Ведь кроме меня желающих с инвалидом общаться нет.
– Ну и в чём проблема? Он весь твой. Забирай.
– Ты – мразь!
– Есть новость поновее?
– Всё играешь?! Это для тебя игры?! Чтобы ты там о себе не мнил, ты просто малодушный трусливый подонок. Чтобы ты тут не говорил, дело-то в том, что у тебя просто силенок маловато прийти и посмотреть Артуру в глаза. И ты прав. Зрелище, доложу тебе, паскудное. То, что мне удалось отскрести от асфальта, не умирает, но и не живёт. Знаешь, на кого сейчас похожа твоя любимая игрушка? Полудохлая кукла, не способная без моей помощи перевернуться с бока на бок. Он стал обыкновенным жалким паралитиком, совсем как простые смертные, которых ты так презираешь. Его кости не желают срастаться, внутренние органы – функционировать, но он всё равно никак не сдохнет. Его тело пытается, раз за разом, восстановиться, но ничего не выходит. Ничего, кроме непрекращающейся ни днём, ни ночью боли. Обезболивающие и наркотики не действуют. Так что твой нежный и отзывчивый на идиотские затеи любовник заперт в своём теле, как в личном аду. И я с ним, заодно, тоже, вынужден наблюдать нескончаемую агонию, раз за разом, осознавая, что помочь ничем не могу. И чем дольше я это наблюдаю, тем больше тебя ненавижу. Это несправедливо. Почему с тебя всё как с гуся вода? Развлекался ты – а платим мы. И в такие моменты я испытываю по отношению к тебе очень горячее желание – взять, сжать пальцами твоё горло и душить. Душить до тех пор, пока не вытрясу твою грязную душу из твоего прекрасного, соблазнительного тела. Я хочу увидеть, как ты свалишься рядом с Артуром такой же поломанной, как и он, куклой. Я хочу, чтобы на его месте оказался ты.
