Он всегда будет стремиться себя защитить.

Брайан трясет ступней, закинутой на колено другой ноги, и смотрит в окно, на взлетную полосу. А затем, наконец, отвечает:

- Я хочу, чтобы ты был рядом, - Джастин сжимает рукой ремень сумки, края его до боли впиваются в ладонь. Глаза Брайана на секунду встречаются с его глазами - это самый быстрый взгляд в мире, а затем он, отвернувшись, добавляет. - Я хочу быть с тобой.

Даже со стороны видно, чего ему стоит это сказать, - по тому, как напрягается его подбородок, как дергается рука, как явно он борется с собой, чтобы не закатить глаза. Должно быть, он сейчас мысленно по-всякому себя обзывает – лесбиянкой, сопливым педиком, гребанной феечкой с замашками натурала – ни одного оскорбления не упускает. Джастин же собирается с силами, чтобы доказать, насколько он повзрослел.

Он опускает сумку на пол и усаживается рядом с Брайаном. Не превращает все это в какое-то событие - не набрасывается на него с поцелуями, объятиями, обещаниями.

Просто говорит:

- Нужно договориться об условиях. Есть кое-какие вещи, которые мне необходимы. Некоторые из них не обсуждаются.

Брайан, конечно, тут же настораживается. Может быть, он и страдает эмоциональными запорами, но кое-чего у него точно не отнять - он прекрасный бизнесмен.

- Забавно, я как раз собирался сказать то же самое, - отзывается он, отбирает у Джастина свой блокнот и снова принимается писать, склонившись над бумагой так, что волосы падают ему на глаза. – Ты сходишь к врачу. К какому-нибудь специалисту, который занимается подобными проблемами. И займешься восстановлением своей руки.

Скосив глаза вправо, он смотрит на Джастина до тех пор, пока тот не замечает его взгляд и не кивает. Тогда Брайан продолжает.

- Я работаю допоздна. Иногда пропадаю в офисе целыми днями, временами мне приходится уезжать. Я строю планы и нарушаю их, но только потому, что бываю вынужден это сделать. За каникулы длиной в месяц приходится платить.

- Что-нибудь еще? – спрашивает Джастин.

- Да, - на этих словах Брайан, наконец, откладывает блокнот, убирает ручку в карман пиджака и, обернувшись к Джастину, смотрит ему прямо в глаза. - Мы не женаты, я трахаю, кого хочу и когда хочу, но… – он снимает пушинку с рукава Джастина и щелчком отбрасывает ее в сторону, – всегда предохраняюсь. И обещаю не трахать никого дважды.

И Джастин едва не смеется над тем, что Брайан посчитал необходимым это оговорить. Однако любопытную формулировку он выбрал – «обещаю не трахать никого дважды». Как будто бы до сих пор он уже так не поступал, как будто бы это особое предложение, компромисс, на который он готов пойти ради Джастина. И это притом, что сам Джастин, возможно, вообще не способен заниматься сексом – по крайней мере, не в таком всеобъемлющем смысле, как раньше. По крайней мере, пока. И, наверное, вот именно это – то, что Брайан хочет с ним чего-то большего, чем просто секс, и есть настоящий романтический жест – признание, розы, стишочки и гребанные серенады.

Джастин позволяет своим губам сложиться в довольную улыбку – но только на секунду.

- Что-нибудь еще?

Брайан, обдумав его вопрос, вздергивает плечи:

- Это все мои условия.

Собственные условия Джастину хорошо известны.

- Я хочу быть финансово независимым – настолько, насколько это будет возможно. Как ты уже сказал, мы не женаты, и я – не какой-то подлежащий оплате счет. Кроме того… – вот сейчас, пожалуй, он слегка зарывается, - я хочу статус. Мне все равно, каким он будет, - бойфренд, партнер, горничная, персональный хуесос. Что бы ты ни выбрал, меня это устроит, но на статусе я настаиваю.

Вот здесь Брайан начинает колебаться. Закатывает глаза, трет пальцами губы, отводит взгляд. Тут как раз еще объявляют посадку на самолет – и люди начинают подтягиваться к выходу, просачиваются сквозь него, один за одним, и исчезают.

И Джастин решает, что, пожалуй, наступил подходящий момент, чтобы озвучить последнее условие.

- И раз уж мы будем спать в одной постели, я не хочу, чтобы в ней были другие мужчины. На самом деле…

Вот эту часть он ненавидит. Это единственное условие, которого он от души желал бы не иметь. И Брайан, кажется, уже предчувствует, что последует дальше – судя по тому, как он вскидывает брови и как смотрит на него, словно спрашивая: «Ну что еще?»

Джастин пытается улыбнуться, но выходит только какая-то гримаса.

- На самом деле было бы лучше, если бы ты вообще не приводил парней домой. Я не могу… Ну, в смысле, когда в моем доме появляются посторонние, я… ну… ужасно дергаюсь, - говорит он, глядя в совершенно спокойное, ничего не выражающее лицо Брайана. – Тут дело не в нас. И не в том, что ты трахаешься с другими, клянусь, это вообще не о том.

- А ты не шутишь, - невозмутимо отзывается Брайан.

- Самое худшее в истории с виолончелистом было не то, что Итан его трахнул. Самым худшим было то, что он привел его в мою квартиру. Я после всего этого чуть оттуда не съехал, - объясняет Джастин. – Это было единственное место, где я мог позволить себе расслабиться. И когда эта возможность исчезла…

Джастин разводит руками, зная, что у него все равно не получится толком объяснить, до чего это выматывает – все время быть начеку, никогда ни на секунду не терять бдительности.

Ему просто необходимо хоть одно место, где можно об этом забыть.

Брайан прижимает пальцы к глазам и начинает массировать их, словно у него болит голова. И Джастин чувствует, как постепенно тает только что обретенная им надежда. Было бы проще, куда как проще, если бы эту надежду у него отнял сам Брайан, а не гребанный Крис Хоббс.

- Я понимаю, это твой дом, - говорит Джастин. – Тебе пришлось много работать, чтобы он у тебя появился, и теперь терять все преимущества… В общем, если ты решишь, что я прошу слишком многого, я пойму, хорошо?

Брайан запрокидывает голову, медленно вдыхает, а затем коротко, резко выдыхает, как будто фыркает – не понятно, правда, к чему. Затем он встает с сидения, одергивает рукава, подхватывает свою сумку и спрашивает Джастина:

- Ну так что, идешь ты или нет?

- Серьезно? – переспрашивает Джастин

Брайан раздраженно смотрит на него и буркает:

- Пиздуй в самолет!

***

В последнее время находилось очень немного вещей, способных по-настоящему Джастина взволновать. Одной из них был независимый художественный вестник ВУЗа, в который он когда-то поступил, - Питтсбургского Института Изящных Искусств. Он приходил ему по почте десятого числа каждого месяца. И Джастин с наслаждением листал журнал, представляя себе, будто он один из тех студентов, чьи работы там публикуются. Например, этакий хлыщ, который вечно ходит по пафосным общажным вечеринкам, ноет, как преподы достали со своими курсовыми, и до хрипоты спорит о влиянии гетерогенности современного искусства на традиционные художественные образы. Или, может, такой революционер, для которого его картины являются рупором актуальных социально-политических идей.

А, может быть, он студент, который влюблен – безумно влюблен – и каждый день кажется ему последним днем на земле, а каждый поцелуй – особенным и остро желанным, и прекрасным до боли.

В такие моменты Джастин воображал себя самыми разными людьми. Умными, красивыми, талантливыми, хорошими и не очень. Но общим во всех них было то, что ни одним из этих людей он никогда не станет. Не сможет стать… Можно сказать, его самого сформировала неспособность стать ни одним из этих людей.

Но все это было до того, как Брайан Кинни прикоснулся к нему на похоронах.

Брайан целует его в самолете – но не тем поцелуем. Этот поцелуй не особенный, не остро желанный и не прекрасный до боли. На самом деле, Брайан целует Джастина потому, что на взлете у того случается паническая атака. Он ведь толком не спал, кажется, несколько суток и лекарств с собой не захватил, не думал, что они ему понадобятся.

И Брайан целует Джастина, чтобы его отвлечь, просто хватает за подбородок, разворачивает его голову к себе и пропихивает язык ему в рот. И самолет ревет, трясется, взмывает вверх, а Джастин думает – ну и ладно.