Если Брайан и не ожидал его здесь увидеть, он ничем этого не выдает. Подходит к двери своего номера, открывает ее, ступает внутрь и придерживает дверь двумя пальцами, не давая ей закрыться. В комнате достаточно света, чтобы Джастин смог разглядеть смятые простыни на постели, груду дисков на тумбочке и переполненную пепельницу. В комнате достаточно света, чтобы он смог заметить, что у дальней стены номера высится мини-башня из чемоданов.

Брайан, чуть пошатываясь, сбрасывает пальто и ботинки, выдергивает ремень из брюк и выдыхает в потолок:

- Давно ждешь?

Джастин смотрит на аккуратно составленные один на другой чемоданы и отвечает:

- Три года, - а затем, подумав, добавляет. – Может, даже четыре.

Брайан смеется. Тихий смешок срывается с его губ и прыгает по комнате, отскакивая от стен, как резиновый мячик из автомата.

- Ты уезжаешь, - замечает Джастин.

Брайан выдергивает ногу из штанины и, не глядя на Джастина, отзывается:

- Завтра.

Джастина это совершенно не удивляет. Все дело в том, что он был знаком с Брайаном больше года, но, наверное, узнать его по-настоящему ему шанса так никогда и не представится. И это даже хорошо, потому что есть на свете такие вещи, очень важные, очень редкие вещи, которые Джастин может заметить издалека. И когда он о них думает, ему как-то спокойнее становится от мысли, что кто-то все равно рано или поздно уедет.

Он еще в тот первый день на лестнице разглядел, что красота Брайана запятнана уродством.

- Ну и когда ты собирался мне сказать? – спрашивает он.

И тогда Брайан оборачивается и смотрит на него. И Джастин не может разглядеть выражения его лица до тех пор, пока он не подходит его поцеловать, до тех пор, пока он почти не виснет на нем, склонив голову и тяжело опустив руки ему на плечи. Потом Брайан прижимается лбом к его лбу и вздыхает, от него разит сексом, бухлом и жаром «Вавилона».

- В конце концов, сказал бы, - говорит он.

А затем берется за край Джастиновой толстовки, стягивает ее через голову, отбрасывает в сторону и, уже отстраняясь, отводит пальцами волосы с его глаз.

Затем он проходит в ванную и включает душ. И Джастин идет за ним – свою одежду он теряет где-то по пути из полутемной комнаты к дверному проему, за которым виден силуэт Брайана. Видно, как он выпутывается из рубашки, стаскивает вниз по ногам трусы и хватается рукой за косяк, чтоб не потерять равновесие.

Потом они оказываются в душе, перед глазами все расплывается в клубах пара. Джастин прижимается виском к кафелю, смотрит, как Брайан намыливает волосы, и спрашивает:

- Ты знал, что Вавилон на самом деле назывался Бабили? - Брайан откидывает голову, по лицу его струится вода. - Это означало «Врата Бога». – Брайан трет глаза. – Знаешь, я как-то раз сказал Дафни про тебя: «Я видел лицо Бога», - Брайан сплевывает попавшую в рот воду. - А из Библии мы знаем, что слово «Вавилон» произошло от глагола «запутывать, сбивать с толку».

Брайан смотрит на него и улыбается. И все не так, вообще все - вот этот изгиб его губ, и оттенок глаз - все неправильно.

- Я не бог, - говорит он. – Не врач, не гребанный семейный психотерапевт и не инвестиционный менеджер. Я не герой, Джастин.

- Никто от тебя этого и не ждет.

- Разве?

Он осторожно втягивает Джастина под струи воды, обхватывает ладонью его член и прижимается губами к его рту. Проводит языком по тому месту, где смыкаются губы, снова и снова, пока Джастин не начинает отвечать на поцелуй, а член его не начинает твердеть и наливаться кровью у Брайана в руке.

Джастин перехватывает его запястье.

- Ты не обязан.

Но Брайан лишь начинает дрочить ему настойчивее, грубее, удерживает его рукой за шею и заглядывает в лицо.

А затем заявляет резко:

- Я не могу починить все на свете.

- Я от тебя этого и не хочу.

- Не хочешь? – Брайан наклоняет голову, прижимается губами к его уху и, не обращая внимания на то, что Джастин дрожит, продолжает двигать рукой. - Не хочешь, чтобы я заставил тебя кончить?

- Этим все равно не починишь… – голос у него срывается, зубы сжимаются, а из горла выдирается какой-то звук. – Ты не обязан чинить все на свете, - выдыхает он сквозь зубы.

Брайан что-то шепчет ему в плечо. За шумом воды не разобрать, но кожей это ощущается как: «Разве нет?»

Джастин хватает его за волосы и утыкается лицом ему в шею, заглушая все же вырвавшийся из горла звук.

- Не останавливайся, - умоляет он.

И в этот момент что-то внутри у него меняется, в эту секунду он отчетливо понимает, что кончит для Брайана. И даже не потому, что сам этого хочет, не потому, что ему это нужно, не потому, что это его починит – ведь нет, не починит же, не станет он от этого прекрасным, как прежде.

Он понял теперь, не станет. Ну и ладно.

Ничто на свете – ни все это повышенное внимание; ни то, что Брайан вернулся в день смерти Вика, когда у всех у них сердца разрывались от боли и шока; ни то, что три года назад он не захотел пойти наперекор его матери, купился на ее бредни и просто уехал, чтобы не оглядываться назад, но оглядывался, все время оглядывался, звонил и никогда не задавал прямых вопросов, но постоянно спрашивал… Ничто из этого его не починит, не исправит – даже отчасти.

Но, возможно, это починит Брайана.

Джастину кажется, что теперь он, наконец, это понял.

Брайан проворачивает руку и движет ей в ровном размеренном ритме, в такт которому содрогается все его тело. А Джастин закрывает глаза, выдыхает через нос, хватается за его шею и шепчет:

- Не останавливайся! Не останавливайся!

- Давай же, - губы Брайана скользят по его коже, он чуть сгибает руку, выдыхает ему в шею и бормочет. – Отпусти себя! Просто почувствуй!

Джастин утыкается носом Брайану в плечо и пытается дышать, пытается разжать зубы, пока они не оставили на губах саднящие алые отметины.

Если рука у Брайана и устает, он ничем этого не выдает. Даже когда вода из обжигающей становится еле теплой, даже когда Джастин начинает трястись от холода, даже когда он тяжко вздыхает и решает про себя, что ничего не получится, но все равно просит Брайана не останавливаться, пытается снова и снова… Они давно перемахнули за тот отрезок времени, который могла бы выдержать его собственная рука, и голова уже кружится от недостатка воздуха, и все тело гудит – от позы, от тряски, от того, как отчаянно он держится за Брайана.

Он просто никак не может за него не держаться.

Но ничего не случается, пока вторая рука Брайана не опускается ему на задницу, пока его пальцы не скользят в ложбинку и не прикасаются к дырке – чуть надавливают, ощупывают. И вот тогда Джастин чувствует, как внизу живота вспыхивает искра, между ногами начинает болезненно щекотать, а в памяти отчетливо всплывают те моменты, когда Брайан был на нем, в нем.

- Блядь, не останавливается, - выдыхает он.

Колени трясутся, но Джастин не может разобрать, это он сам дрожит, или ему передается дрожь Брайана. А потом Брайан прикасается губами к его виску и толкается в него пальцем, входит все глубже, быстро и плавно. И Джастин ногтями впивается ему в кожу и всхлипывает.

- Вот оно! Давай, кончи для меня! - просит Брайан.

И трахает его пальцем и кулаком, а Джастин все всхлипывает ему в шею и поджимает пальцы на ногах, и гонится за нарастающим жаром, а тот все ускользает и ускользает, пока, наконец, ему не удается поймать это ощущение. И вот тогда остается только удовольствие, и больше не больно, и Джастину уже наплевать на то, что Брайан делает это, только чтобы справиться с чувством вины.

Кончая, Джастин вскрикивает от изумления. Он такого не ждал. Кажется, будто это вырвалось откуда-то у него изнутри – колени подгибаются, сокращаются мышцы живота. Это даже лучше, чем в воспоминаниях, - это словно цветной, горячий, сахарный фейерверк. И теперь он знает, почему однажды сказал о Брайане – лицо Бога. Потому что то, что он сейчас испытывает, по ощущениям ближе всего к религиозному опыту.