***

Все дело в том, что у себя в голове, в душе и в мечтах Джастин все еще остается художником. Такое не стирается, сколько бы времени ни прошло. Глядя на людей или предметы, он все еще видит в них искру, которая может разжечь в них жизнь, сделать их интересными, прекрасными или уродливыми.

Два года назад Джастин однажды посмотрел в зеркало и понял, что не узнает человека, глядящего на него оттуда. В тот же день он избавился от этого зеркала – это, наверное, было одним из самых легких решений в его жизни.

Крис Хоббс сделал его уродливым.

Сегодня Джастин разбивает новое зеркало, то, что купил две недели назад в сэконде на Хиллари-стрит, потому что все снова изменилось, потому что из зеркала на него больше не смотрит уродство.

Брайан Кинни делает Джастина прекрасным.

Он не просил об этом, и о том, чтобы ему дали по голове, тоже не просил. Это просто случилось – такой вот не особенно любопытный факт из Путеводителя по жизни Джастина Тейлора. Да, уродство случается, и к этому Джастин давно привык. Но теперь он видит, что и красота случается тоже, а он успел уже забыть, как она выглядит, как ощущается, забыть, что его мозг тут же пытается разложить ее на составляющие, яркие краски и четкие мазки, а руки сами тянутся запечатлеть. Но не могут.

Джастин знает теперь, что даже самую ослепительную красоту можно изгадить уродством, и это…

Это самое горькое открытие в его жизни.

Он отчаянно желал бы вернуться в прошлое, снова стать семнадцатилетним, восторженным и наивным, или девятнадцатилетним, бесчувственным и вялым, но деваться некуда, приходится довольствоваться тем, что есть. А есть у него сейчас только разбитое зеркало и наволочка, в которую можно собрать осколки.

- Это ты его прогнала, верно?

Мать осторожно переступает через поваленный стул, обводит глазами комнату и прижимает пальцы ко рту.

- Джастин.

- Что ты ему сказала?

Джастин больше не злится. Он вернулся домой, содрал со стен обои, расшвырял по комнате таблетки, расколошматил кофейник, пинал ногами телевизор, пока тот с грохотом не рухнул на пол, но к его разочарованию все же не разлетелся на куски, потом занялся столом и стульями…

Теперь он ужасно устал.

Мать вздыхает, поднимает с пола стул, садится на него и говорит мягко:

- Ничего такого, что в каком-то смысле не было бы правдой.

Джастин раскручивает зажатую в руке наволочку, край ее все туже и туже затягивается вокруг его пальцев.

- И ничего такого, что в каком-то смысле не было бы неправдой, - добавляет мать.

- По-кон-крет-ней, - приказывает он.

- Я сказала, что тебе нужно найти мальчика своего возраста, - наволочка в руке крутится все быстрее. – Что вы хотите от жизни разных вещей, и что я боюсь, что из-за этого у вас ничего не получится. И что если бы он сказал тебе «да» и был с тобой в тот вечер…

В глазах Джастина сверкают молнии:

- Ты не можешь этого знать!

- Не могу, - грустно улыбается она. – Но ведь не то чтобы это было так уж невероятно. Полагаю, мы все тогда так думали.

- То есть ты заронила в него искру совершенно беспочвенного сомнения и раздувала ее до тех пор, пока он во все это не поверил?

- Это не составило особого труда, - говорит она.

И тогда Джастин смеется. Смех выходит совсем не веселый – мрачный, безнадежный. Затем он раскручивает наволочку в обратную сторону и разглаживает пальцами морщинки.

- Джастин, я не горжусь тем, что сделала. Но я всего лишь человек, а это был самый страшный момент в моей жизни. Я верила, что поступаю, как лучше.

- Что еще? - негромко произносит он. – В чем еще ты меня обманывала, чтобы сохранить иллюзию, что держишь ситуацию под контролем?

- Он мне звонит, - отвечает мать.

Джастин, кажется, сто лет не чувствовал себя таким отвратительно юным.

- Часто?

- Сначала – да, каждую неделю. Потом стал реже – раз в пару месяцев.

- Он спрашивает обо мне?

- Нет, ни разу не спрашивал, - она вздыхает. – Он спрашивает о том, как обстоят дела на рынке недвижимости, о результатах выборов. О том, что вообще тут у нас происходит. Иногда мы обсуждаем цены на нефть. И все же, - добавляет она, - несмотря на то, что он ни разу не задал прямого вопроса, думаю, нельзя сказать, что он не спрашивает о тебе.

- И что ты ему рассказываешь?

- Хорошее.

Джастин обводит глазами комнату, смотрит на перевернутое мусорное ведро, на заляпанное окно, на разломанную мебель, на блестящие осколки зеркала, что рассыпаны по вытертым половицам до самой двери в ванную.

И недоверчиво фыркает:

- Что, например?

- Что ты очнулся, - внезапно резко, сердито отзывается мать. - Что впервые встал на ноги, первый раз сам поел. Что ты окончил школу. Переехал в собственную квартиру, нашел работу. Что у тебя появился первый бойфренд, что у тебя хорошие результаты МРТ. Что твоя жизнь больше не крутится вокруг Брайана Кинни.

- То есть подслащенную и приукрашенную версию происходящего, - кивает Джастин. – Ну, давай, выкладывай все до конца, чего уж мелочиться.

Мать поднимает глаза к потолку, словно прося бога дать ей сил.

- Я просила его забрать тебя к себе. В Нью-Йорк, - произносит она. Затем забрасывает на плечо ремешок сумочки и, не дожидаясь, пока Джастин спросит, добавляет. – Он отказался.

Джастин кивает и совершенно, совершенно не удивляется. Он упирается локтями в колени, прижимает ладони к глазам и давит, давит, пока под веками не начинают вспыхивать разноцветные искры.

- Готов поспорить, ты была просто счастлива.

- Да, я обрадовалась. Немного. Но не по тем причинам, о которых ты думаешь.

Джастин, наконец, поднимает голову и снова смотрит на мать. Теперь ее силуэт расплывается перед глазами. Она стоит перед ним, уперев руку в бедро.

- Он здесь всего месяц, а ты уже полностью от него зависишь.

Джастин возмущенно таращится на нее.

- Да мне же стало гораздо лучше! Сегодня я взял Эммета за руку, даже не прилагая особых усилий. И я работаю в кафе и хожу тусоваться, и таблетки принимаю гораздо реже. Что это, по-твоему, такое, если не независимость?

Он хочет рассказать ей о красоте. О том, что ее можно неожиданно увидеть в зеркале, даже когда ты этого не хочешь. О том, что творит ее Брайан Кинни.

Но Джастин не умеет говорить о таком словами.

- Ты делаешь это для него, - качает головой мать.

- Я делаю это потому, что он научил меня – как, - возражает Джастин.

Она смотрит на него и не пытается спорить, кажется, просто снова и снова прокручивает его слова у себя в голове. Джастин знает, конечно, что его мать, несмотря ни на что, все же не самый недальновидный в мире человек. Ясно, что именно поэтому она все это скрыла, запрятала подальше и так и не удосужилась обо всем ему рассказать.

И все-таки, прежде чем уйти, она говорит ему:

- Как бы там ни было, теперь я бы поступила иначе.

Но Джастин считает, что подобные сожаления немногого стоят.

========== Глава 5 ==========

Вечером, когда Джастин стучит в дверь Брайанова номера, ему никто не открывает. Джастин уже справлялся на ресепшн и знает, что из отеля Брайан не выписывался, а потому решает подождать.

Он садится на пол, у двери, и принимается играть сам с собой в крестики нолики на подошве кроссовка. Раз сто наносит самому себе сокрушительное поражение и сбивается всякий раз, как где-то хлопает дверь или кто-то вызывает лифт внизу, в холле. Сейчас девять, на улице темно, и в одиночку ему до дома никак не добраться. И вот он ждет час, другой, замерзает, притягивает колени к груди, вжимается в стену, чувствует, как начинает ныть поясница, натягивает на голову капюшон толстовки и пытается уснуть – но ничего не выходит.

Брайан возвращается, только когда небо за окном в конце коридора начинает розоветь, веки у Джастина становятся тяжелыми и колкими, а сам он успевает пережить с десяток приступов ужаса.

Когда он, наконец, появляется в конце коридора, Джастин с трудом поднимается на ноги, приваливается к стене и прижимает ладони к холодному бетону.