— Надо разбудить профессора. Он говорит по-турецки.

Он опёрся на руки и начал отжиматься, чтобы поднять тело, но на полпути с гримасой боли остановился.

— Где, чёрт возьми, нас пометили в этот раз?

Скарификация! Я бессознательно отвела руку назад, чуть выше плеч, к шейным позвонкам, и только тогда почувствовала уже знакомую колющую боль.

— Кажется, мы получили первый из трёх крестов на позвоночник.

— Этот болючий!

Как я раньше не заметила? Боль от шрамирования вдруг стала очень резкой.

— Да, очень болючий, — согласилась я. — По-моему, болит больше, чем раньше.

— Пройдёт… Надо будить профессора.

Недолго думая он принялся нещадно его трясти. Фараг застонал.

— Оттавия? — спросил он, не открывая глаз.

— Простите, профессор, — пробурчал Кремень. — Я не доктор Салина. Я капитан Глаузер-Рёйст.

Фараг улыбнулся.

— Да, это не одно и то же. А где Оттавия?

— Я тут, — сказала я, беря его за руку. Он открыл глаза и посмотрел на меня.

— Простите за беспокойство, — грубовато сказал ему капитан, — но нам нужно вернуться в патриархат.

— Вы уже посмотрели в одежде, капитан? — спросила я его, не сводя глаз с Фарага и без конца ему улыбаясь. — Подсказка для испытания в Александрии — это очень важно.

Глаузер-Рёйст быстро вывернул наизнанку все карманы брюк и пиджака.

— Вот! — радостно воскликнул он, вытаскивая уже привычно сложенную бумагу.

— Давайте посмотрим, — предложил Фараг, привстав, но не выпуская моей руки. — Нас пометили на спине? — вдруг удивлённо спросил он.

— На шейных позвонках, — подтвердила я.

— Ой, в этот раз болит!

Капитан, уже просмотревший бумагу, протянул её Фарагу.

— Если вы не отпустите руку доктора, вам будет трудно посмотреть.

Фараг засмеялся и перед тем, как отпустить меня, быстро погладил мне пальцы.

— Надеюсь, вы не возражаете, Каспар.

— Я ни против чего не возражаю, профессор, — очень серьёзно заявил Кремень. — Доктор Салина — взрослый человек и знает, что делает. Полагаю, она как можно скорее уладит свои отношения с церковью.

— Не беспокойтесь, капитан, — вмешалась я. — Я ни на миг не забываю, что я ещё монахиня. Это моё личное дело, но, поскольку я вас знаю, думаю, вам будет спокойнее, если я скажу, что осознаю все проблемы.

В некоторых вопросах бедняга был настолько привержен установленным схемам, что лучше было его успокоить.

Рассматривавший бумагу Фараг от удивления раскрыл рот.

— Я знаю, что это! — волнуясь, воскликнул он.

— Вы должны знать, профессор. Следующее испытание в Александрии.

— Нет, нет! — быстро закачал он головой. — Я никогда в жизни этого не видел! Но, когда мы будем там, я смогу это найти.

— О чём вы? — поинтересовалась я, вырывая бумагу из рук Фарага. На этот раз на её шершавой поверхности был не текст, а довольно грубый рисунок, сделанный углем. На нём можно было легко различить фигуру бородатой змеи, увенчанной коронами фараонов Верхнего и Нижнего Египта, над которыми находился медальон с головой Медузы. Из колец змеи, закрученных морским узлом, поднимался тирс Диониса, греческого бога растительности и вина, и кадуцей Гермеса, посланника богов. — Что это?

— Не знаю, — ответил мне Фараг, — но узнать будет нетрудно. В музее у нас есть компьютерный каталог имеющихся в городе археологических памятников. — Он подвинулся ко мне и, заглядывая мне через плечо, указал пальцем на рисунок. — Я готов поклясться, что узнал бы любую александрийскую древность с закрытыми глазами, но, хоть этот рисунок мне знаком, я не могу припомнить всю фигуру. Видишь, какое смешение стилей? Видишь кадуцей Гермеса и короны фараонов? Бородатый змей — это римский символ. Такое нелепое сочетание как раз характерно для Александрии.

— Профессор, если вас не затруднит, не могли бы вы сходить в мастерскую и спросить, где мы, чёрт возьми, находимся? — снова прервал нас Кремень. — И спросите, есть ли у них телефон. Мой сотовый испортился от воды в цистерне.

Фараг улыбнулся.

— Не беспокойтесь, Каспар. Я обо всём позабочусь.

— Вот номер патриархата, — добавил Глаузер-Рёйст, давая ему раскрытую записную книжку. — Скажите отцу Каллистосу, где мы, и попросите, чтобы за нами заехали.

Мне вовсе не понравилось, что Фараг с такой решимостью направился в этот забитый металлоломом притон и исчез внутри, но он вернулся меньше, чем через пять минут, и на лице его играла широкая улыбка.

— Капитан, я поговорил с патриархатом, — выкрикнул он на ходу. — Они сейчас приедут. Мы находимся на развалинах того, что было Великим дворцом Юстиниана.

— Великий дворец Юстиниана… вот это? — брезгливо сказала я, оглядываясь по сторонам.

— Да, Басилея. Мы находимся в районе Зейрек, в старой части города, и этот двор — всё, что осталось от императорского дворца Юстиниана и Феодоры.

Он подошёл ко мне и взял меня за руку.

— Фараг, я не понимаю, — расстроенно пробормотала я. — Как они позволяют, чтобы до такого доходило?

— Для турок византийское наследие не имеет такого значения, как для нас, Басилея. Они не понимают других религий, кроме своей, со всеми вытекающими из этого культурными и социальными последствиями. Они берегут свои мечети, но к чему сохранять церкви чужой религии? Это бедная страна, которая не может заботиться о прошлом, которое она не знает и которое её не интересует.

— Но это культура, история! — разозлилась я. — Это будущее!

— Здесь люди выживают, как могут, — не согласился он. — Старые церкви превращаются в дома, а старые дворцы — в мастерские, а когда они рассыпаются, люди ищут другие церкви и другие дворцы, в которых можно разместиться, жить и работать. Их менталитет не такой, как у нас. Просто зачем сохранять то, что можно использовать? Мы должны благодарить их за то, что они сохранили хотя бы Святую Софию.

— Как только приедет из патриархата машина, сразу едем в аэропорт, — лаконично предупредил Глаузер-Рёйст.

Я всполошилась.

— Вот так? Отсюда? Не переодевшись и не помывшись?

— Сделаем это в Александрии. Тут только три часа пути, и мы можем привести себя в порядок в «Вествинде». Или хотите, чтобы пришлось всем рассказывать, что мы обнаружили под землёй?

Было ясно, что нет, так что я больше не возражала.

— Надеюсь, моё возвращение в Египет не вызовет особых проблем… — с беспокойством проговорил Фараг.

В последний раз он выехал из своей страны под подозрением в похищении манускрипта из монастыря Святой Екатерины на Синае, и ему пришлось удирать с дипломатическим паспортом Святого Престола через израильскую границу.

— Не волнуйтесь, профессор, — успокоил его Кремень, — кодекс Иясуса уже официально вернули монастырю, откуда мы его на время позаимствовали.

— На время позаимствовали? — презрительно фыркнула я. — Ну и эвфемизм!

— Доктор, называйте это как хотите, но важно то, что кодекс вернулся в библиотеку Святой Екатерины, и католическая и православная церковь принесли настоятелю соответствующие извинения и объяснения. Архиепископ Дамиан снял с вас обвинение, а значит, вы, профессор, можете абсолютно свободно вернуться домой и к своей работе.

Какое-то время на свалке слышалось только жужжание мух и визг механической пилы. Фараг не мог поверить своим ушам. Он медленно, но верно закипал, как разжигаемый и набирающий давление котёл. Капитан сохранял спокойствие, но у меня задрожали коленки, потому что я знала, что, хотя у Фарага приятный характер, такие люди, как он, терпят до какого-то предела, но потом могут прийти в настоящее бешенство. Наконец, как я и опасалась, Босвелл с яростью кинулся к Глаузер-Рёйсту и остановился в нескольких сантиметрах от его лица.

— Как давно находится кодекс в монастыре Святой Екатерины? — процедил он сквозь сжатые зубы.

— С прошлой недели. Нужно было снять с манускрипта копию и вернуть ему первоначальный облик. Не забывайте, в каком виде мы его оставили: без переплёта и с разобранными страницами. Потом при посредничестве Копто-Католического Патриарха вашей церкви и Патриарха Иерусалимского Его Святейшества Мишеля Саббаха начались переговоры с архиепископом Дамианом. Ваш Патриарх, Стефан II Гаттас, также поговорил с директором Греко-Римского музея Александрии, и со вчерашнего дня вы находитесь в особом бессрочном отпуске. Я решил, что вам будет интересно об этом узнать.