Ровно в восемь утра настойчиво задребезжал звонок входной двери с улицы. Ответившая на него Маргерита скоро вернулась в кухню с постной миной.

— Оттавия, тебя ждет внизу некий Каспар Глаузер.

Я окаменела.

— Капитан Глаузер-Рёйст? — пробормотала я с набитым бисквитом ртом.

— Если он капитан, то не сказал об этом, — заметила Маргерита, — но имя совпадает.

Я, не жуя, проглотила бисквит и одним глотком выпила кофе с молоком.

— Работа… — извинилась я, поспешно покидая кухню под удивленными взглядами моих сестер.

Квартирка на площади Васкетте была столь мала, что доли секунды мне хватило на то, чтобы привести в порядок мою комнату и заглянуть в часовню, чтобы попрощаться со Святейшим. Я на лету схватила с вешалки возле входа пальто и сумку и в полной растерянности выбежала, закрыв за собой дверь. Чего ради капитан Глаузер-Рёйст ждет меня внизу? Что-то случилось?

Спрятавшись за непроницаемыми черными очками, коренастый игрушечный солдатик безучастно опирался на дверцу роскошного «альфа-ромео» темно-синего цвета. В Риме парковать машину прямо перед дверью — традиция, вне зависимости от того, мешаешь ты движению или нет. Любой уважающий себя римлянин основательно объяснит вам, что так теряешь меньше времени. Несмотря на свое швейцарское гражданство, являющееся обязательным для всех членов маленькой ватиканской армии, капитан Глаузер-Рёйст, судя по всему, уже много лет жил в городе, потому что с абсолютной невозмутимостью перенял его худшие обычаи. Капитан был чужд нетерпению, вызываемому им у жителей квартала Борго, и ни один мускул его лица не дрогнул, когда наконец я открыла дверь подъезда и вышла на улицу. Я с радостью отметила, что в потоке солнечных лучей цветущий вид огромного швейцарского воина несколько проигрывал, и на его обманчиво моложавом лице различались отметины времени и небольшие морщины у глаз.

— Доброе утро, — сказала я, застегивая пальто. — Что-то случилось, капитан?

— Доброе утро, доктор, — произнес он на совершенно правильном итальянском, в котором все-таки слышался какой-то германский оттенок в произношении «эр». — Я ждал вас у входа в архив с шести часов утра.

— Почему так рано, капитан?

— Я думал, вы начинаете работать в это время.

— Я начинаю работать в восемь, — процедила я.

Капитан равнодушно взглянул на наручные часы.

— Уже десять минут девятого, — заявил он, холодный, как камень, и столь же любезный.

— Да ну?.. Что ж, поехали.

Какой отвратительный человек! Разве он не знал, что начальники всегда опаздывают? Это часть привилегий, связанных с должностью.

«Альфа-ромео» на всей скорости пересек улочки Борго, потому что капитан перенял и самоубийственный стиль римского вождения, и, не успев сказать «аминь», мы уже ехали по площади Святой Анны, оставляя за собой казармы швейцарской гвардии. Если по дороге я не закричала, не захотела открыть дверцу и выпрыгнуть из машины, то это благодаря моему сицилийскому происхождению и тому, что в молодости я получила водительские права в Палермо, где дорожные знаки стоят для украшения и все основано на соотношении сил, использовании клаксона и элементарном здравом смысле. Капитан резко остановил машину на стоянке, где красовалась табличка с его именем, и с явным удовлетворением выключил мотор. Это была первая человеческая черта, которую я у него заметила, и она очень бросилась в глаза: вне всяких сомнений, он обожал водить машину. Пока мы шли к архиву дотоле неизвестными мне ватиканскими закоулками (мы прошли через наполненный снарядами современный спортзал и через стрельбище, о существовании которого я даже не подозревала), все попадавшиеся нам по пути гвардейцы вытягивались перед нами во фрунт и отдавали Глаузер-Рёйсту честь.

Одним из наиболее волновавших мое любопытство на протяжении многих лет вопросов было происхождение броской разноцветной формы швейцарской гвардии. К сожалению, в каталогизированных в тайном архиве документах не было никаких данных, доказывающих или опровергающих утверждение о том, что она была создана Микеланджело, как ходили слухи, но я была уверена, что эти данные всплывут в самый неожиданный момент среди того громадного количества документов, которые еще не были изучены. Как бы там ни было, в отличие от своих сослуживцев Глаузер-Рёйст, похоже, никогда не пользовался формой, поскольку в обоих случаях, когда я его видела, он был одет в штатскую одежду, кстати, несомненно, очень дорогую, слишком дорогую для скудной зарплаты бедного швейцарского гвардейца.

Мы молча пересекли вестибюль тайного архива, пройдя перед закрытым кабинетом преподобного отца Рамондино, и вместе вошли в лифт. Глаузер-Рёйст вставил в отверстие панели свой новенький ключ.

— Фотографии у вас с собой, капитан? — из любопытства спросила я, пока мы спускались в Гипогей.

— Так точно, доктор.

Я находила в нем все больше сходства с острой и твердой кремниевой скалой на обрыве. Где они взяли такого типа?

— Тогда, полагаю, мы сможем сразу начать работу, так ведь?

— Сразу, доктор.

Увидев, как Глаузер-Рёйст идет по коридору по направлению к лаборатории, мои помощники разинули рты от изумления. В это утро стол Гвидо Буццонетти был болезненно пуст.

— Доброе утро, — громко сказала я.

— Доброе утро, доктор, — пробормотал кто-то, чтобы не оставлять меня без ответа.

Но если до двери моего кабинета нас сопровождала полная тишина, крик, который я издала, открыв ее, был слышен даже в римском Форуме.

— Иисусе! Что здесь произошло?

Мой старый письменный стол был безжалостно задвинут в угол, а его место в центре комнаты занимал металлический стол с гигантским компьютером. Другой компьютерный хлам громоздился на маленьких столиках из метакрилата, вытащенных из какого-то заброшенного кабинета, и десятки проводов и розеток расположились на полу и свешивались с полок моих старых книжных шкафов.

Я в ужасе закрыла рот руками и вошла, осторожно ступая, словно шла по змеиным гнездам.

— Это оборудование понадобится нам для работы, — объявил Кремень у меня за спиной.

— Надеюсь, что это так, капитан! Кто дал вам разрешение войти ко мне в лабораторию и устроить этот бедлам?

— Префект Рамондино.

— Ну, могли бы и со мной посоветоваться!

— Мы установили компьютеры вчера вечером, когда вы уже ушли. — В его голосе не звучало ни нотки сожаления или какого-то чувства; он просто ставил меня в известность, и все; будто все, что он делает, не подлежит никакому обсуждению.

— Великолепно! Просто великолепно! — злобно прошипела я.

— Вы хотите начать работу или нет?

Я обернулась так, будто он дал мне пощечину, и посмотрела на него со всем презрением, на которое только была способна.

— Давайте скорей покончим со всем этим.

— Как прикажете, — проговорил капитан, сильно раскатывая «эр». Он расстегнул пиджак и из какого-то непонятного места вынул пухлую черную папку, которую накануне показывал мне монсеньор Турнье. — Все в вашем распоряжении, — сказал он, протягивая ее мне.

— А что будете делать вы, пока я работаю?

— Воспользуюсь компьютером.

— С какой целью? — удивленно спросила я. Моя компьютерная неграмотность всегда висела на мне, как несданный школьный предмет, и хотя я знала, что когда-нибудь мне придется ее наверстать, пока как уважающий себя эрудит я с большим удовольствием презрительно относилась к этим дьявольским железкам.

— С целью решить все возникающие у вас вопросы и предоставить вам всю имеющуюся информацию на любую интересующую вас тему.

На том и порешили.

Я начала с рассматривания фотографий. Их было много, точнее, тридцать, и они были пронумерованы и разложены хронологически, то есть от начала до конца вскрытия. После первичного просмотра я выбрала те, на которых было видно простертое на металлическом столе тело эфиопа в положении на спине и на животе. В глаза бросались перелом таза (из-за неестественного изгиба ног) и огромная рана в правой части теменной кости черепа, которая открыла серый желатин мозга среди осколков кости. За ненадобностью я отложила в сторону все остальные фотографии, потому что, хотя на теле должно было быть множество внутренних ран, я не могла их выявить и не считала, что они имеют значение для моей работы. Я лишь обратила внимание на то, что, наверное, от удара он изувечил себе зубами язык.