Я глубоко вздохнула, резко опустив голову так, что мой подбородок коснулся груди. Усталые шейные позвонки захрустели, как раздавленное стекло.

С тех пор, как началась вся эта история, я не спала толком ни одной ночи. Меня мучила бессонница, в номере «Дома» я то и дело просыпалась от малейшего шума, который издавали маленький холодильник, деревянная мебель, настенные часы, шевеливший жалюзи ветер… А если я все-таки спала, меня выматывали длинные сны, в которых со мной происходили ужасно странные вещи. Кошмарами их назвать было нельзя, но во многих мне было действительно страшно, как в том, что мне приснился в эту ночь, когда я видела, как иду по огромному проспекту, раскопанному из-за ремонтных работ и усеянному опасными ямами, через которые мне доводилось переходить по хлипким доскам или перебираться, цепляясь за веревки.

После обескураживающего завершения нашего приключения, пребывая в неведении о том, что же случилось с капитаном, мы с Фарагом отправились в «Дом», поужинали и разошлись по своим номерам со свинцовым отчаянием на лицах. У меня совершенно опустились руки, и хотя Фараг пытался утешить меня, говоря, что, когда мы отдохнем, мы сможем выудить из истории Катонов то, что мы ищем, я улеглась в постель в совершенно подавленном состоянии, которое привело меня на раскопанный проспект, усеянный ямами.

Я висела на веревке, под ногами у меня была пустота, и я раздумывала, как бы отступить, как вдруг раздавшийся телефонный звонок заставил меня подпрыгнуть на постели и открыть глаза в полной темноте. Я не знала, где я, не понимала, что это за гром, не знала, смогу ли удержать рвущееся наружу сердце, но осознавала, что сна не было и в помине и все мои чувства обострены до предела. Когда я смогла как-то отреагировать на происходящее и скоординировала свое положение в пространстве и во времени, я стукнула по выключателю, зажигая лампу, и очень раздраженно ответила на звонок.

— Да? — рыкнула я, показывая в трубку клыки.

— Доктор?

— Капитан?.. Но… Бога ради! Вы знаете, который час? — И я отчаянно попыталась сфокусировать взгляд на висевших на стене напротив кровати часах.

— Полчетвертого, — совершенно спокойно ответил Глаузер-Рёйст.

— Полчетвертого утра, капитан!

— Профессор Босвелл спустится через пять минут. Я у стойки администрации «Дома». Прошу вас поторопиться, доктор. Сколько времени вам нужно на подготовку?

— На подготовку к чему?

— Мы идем в Гипогей.

— В Гипогей? Сейчас?..

— Вы идете или нет? — Капитан начал терять терпение.

— Иду, иду! Дайте мне пять минут.

Я пошла в ванную и включила свет. Струя холодного неонового блеска резанула мне по глазам. Я умылась и почистила зубы, провела расческой по спутанным волосам и, вернувшись в комнату, быстро натянула черную юбку и толстый шерстяной свитер бежевого цвета. Захватив жакет и сумку, я вышла в коридор, все еще охваченная смутным ощущением нереальности происходящего, словно я прямиком перебралась с лесов проспекта из моего сна в лифт «Дома». Спускаясь вниз, я помолилась, прося у Бога не покидать меня, даже если я от невероятной усталости покидаю Его.

Фараг и Глаузер-Рёйст, оживленно переговариваясь, ждали меня в огромном сверкающем вестибюле. Полусонный Фараг нервно откидывал назад нечесаные пряди волос, а безупречно выглядевший капитан был на удивление бодр и свеж.

— Идемте, — увидев меня, отрубил он и направился к выходу на улицу, не оборачиваясь, чтобы убедиться, идем ли мы за ним.

Ватикан — самое маленькое государство в мире, но если прошагать пешком порядочный кусок около четырех утра по холоду и в абсолютной тишине, кажется, что идешь от одного побережья США к другому без единой остановки. Навстречу нам попадались черные лимузины с номерами «Если б видел Христос», на мгновение освещавшие нас фарами и терявшиеся в улочках Города, избегая нашего присутствия.

— Куда могут ехать кардиналы в такое время? — удивленно спросила я.

— Никуда они не едут, — сухо ответил Глаузер-Рёйст. — Они возвращаются. И лучше не спрашивайте откуда, потому что ответ вам не понравится.

Я моментально умолкла, словно на рот мне навесили замок, и подумала, что, в конце концов, капитан прав. Частная жизнь кардиналов курии действительно беспорядочна и непристойна, но это уже проблемы их совести.

— И они не боятся огласки? — поинтересовался Фараг, несмотря на резкий тон ответа капитана. — Что случится, если какая-нибудь газета все опубликует?

Глаузер-Рёйст некоторое время шагал молча.

— В этом заключается моя работа, — наконец отрезал он, — не давать выставлять на свет грязные делишки Ватикана. Церковь свята, но ее члены, несомненно, большие грешники.

Мы с профессором многозначительно переглянулись и больше не разомкнули рта до самого прихода в Гипогей. У капитана были ключи и коды доступа ко всем дверям тайного архива, и, судя по тому, как уверенно он проходил от одного контроля к другому, было ясно, что он приходит сюда в одиночку уже не первую ночь.

Наконец мы попали в мою лабораторию, которая уже не имела ничего общего с тем аккуратным кабинетом, которым она была несколько месяцев назад, и мое внимание привлекла лежавшая на моем столе толстая книга. Я направилась к ней, словно под притяжением магнита, но Глаузер-Рёйст опередил меня справа и схватил книгу, не дав мне на нее взглянуть.

— Доктор, профессор… — заговорил Кремень, заставляя нас поспешно усесться на стулья, чтобы его слушать. — Книга, которую я держу в руках, — нечто вроде путеводителя, который приведет нас к Раю Земному.

— Только не говорите, что ставрофилахи издали «Бедекер»[15]! — с сарказмом заметила я. Капитан бросил на меня испепеляющий взгляд.

— Что-то в этом роде, — ответил он, поворачивая книгу, чтобы мы увидели ее название.

На мгновение мы с Фарагом застыли, не в состоянии что-либо сказать, пораженные увиденным не меньше, чем школьники, попавшие на ритуал вуду.

— «Божественная комедия» Данте? — удивилась я.

Или капитан издевается над нами, или, что еще хуже, он совершенно спятил.

— Вот именно, «Божественная комедия» Данте.

— Но… В смысле, Данте Алигьери? — выговорил Фараг, еще более удивленный, чем я, если только это возможно.

— Профессор, разве есть еще какая-нибудь «Божественная комедия»? — вопросил Глаузер-Рёйст.

— Просто… — пробормотал Фараг, с недоверием глядя на него. — Просто, капитан, согласитесь, то, что вы говорите, бессмысленно. — Он тихонько засмеялся, будто услышал анекдот. — Ну же, Каспар, не надо нас надувать!

Вместо ответа Глаузер-Рёйст уселся на мой стол и открыл книгу на странице, помеченной наклейкой красного цвета.

— «Чистилище», — прочитал он, как старательный школьник. — Песнь первая, стихи 31 и далее. Данте подходит со своим учителем Вергилием к дверям Чистилища и говорит:

Капитан выжидающе посмотрел на нас.

— Да, очень красиво, — заметил Фараг.

— Несомненно, очень поэтично, — цинично подтвердила я.

— Неужели вы не видите? — в отчаянии спросил Глаузер-Рёйст.

— Но что вы хотите, чтобы мы увидели? — воскликнула я.

— Старца! Разве вы его не узнаете? — Видя наши удивленные взгляды и полное непонимание, написанное на наших лицах, капитан покорно вздохнул и принялся за объяснения, как терпеливый учитель начальной школы: — Вергилий заставляет Данте почтительно преклониться перед старцем, и тот спрашивает их, кто они. Тогда Вергилий отвечает ему и говорит, что по просьбе Иисуса и Беатриче (умершей возлюбленной Данте) он показывает ему царства загробного мира. — Он перелистнул страницу и снова зачитал: