— Что ж, начинаем, — услышала я голос Фарага. — «Введите имя пользователя». Кеннет, — вслух сказал он. — «Введите пароль». Оксиринх. Чудесно, доступ есть. Мы внутри, — объявил он.

— Вы можете вести поиск по изображениям?

— Нет, не могу. Но могу искать конкретный текст и связанные с ним рисунки и фотографии. Я поищу «бородатую змею».

— На каком языке ты ищешь? — не оборачиваясь, спросила я.

— На арабском и английском, — ответил он, — но чаще на английском, потому что с этой латинской клавиатурой так удобнее. Там у меня стоит арабская, — указал он на один из шкафов, — но я ею почти не пользуюсь.

— Можно я посмотрю?

— Конечно.

Пока они ринулись на поиски бородатых змей, я вытащила из шкафа арабскую клавиатуру. Никогда не видела такой странной вещи, и мне она очень понравилась.

Она, естественно, была такой же, как обычные, но вместо букв латинского алфавита на клавишах были арабские значки.

— Ты правда умеешь на ней писать?

— Да. Это не так уж сложно. Труднее всего менять конфигурацию компьютера и программ, поэтому я всегда работаю с английским.

— Что здесь написано, профессор? — спросил Кремень, не сводя глаз с экрана.

— Где? Ну-ка… А, да, это коллекция изображений бородатых змей, которая хранится в музее.

— Чудесно. Смотрим.

Они принялись рассматривать фотографии рептилий и гадюк, вылепленных или нарисованных на художественных ценностях, хранящихся в фонде Греко-Римского музея. Провозившись довольно долгое время, они пришли к выводу, что ни одна из них не связана с рисунком ставрофилахов, поэтому начали сначала.

— Может, его тут нет, — неуверенно предположил Фараг. — Мы охватываем только шестьсот лет истории, начиная с 300 года до нашей эры. Возможно, это более позднее изображение.

— Фараг, элементы на рисунке греко-римские, — заметила я, листая журнал по египетской археологии, — так что они так или иначе попадают в этот период.

— Да, но тут ничего такого нет, и это довольно странно.

Они решили просмотреть ещё и общие каталоги александрийского искусства, подготовленные музеем для городских властей и доступные в базе данных. Тут им повезло чуть больше. Хоть изображение было неточным, они всё же нашли бородатую змею в коронах фараонов Верхнего и Нижнего Египта, которая имела определённое сходство с нашим рисунком.

— Профессор, на каких раскопках нашли это изображение? — спросил Кремень, наблюдая за вылезавшей из принтера копией.

— А, ну-ка… в катакомбах Ком Эль-Шокафы.

— Ком Эль-Шокафа?.. По-моему, я только что что-то об этом видела, — сказала я, возвращаясь к трём шатким кипам старых номеров «Национального географического журнала». Мне запомнилось слово «Шокафа» из-за его сходства с кунафой, огромными медовыми слойками, которые поедал Фараг.

— Не ищи, Басилея. Не думаю, что Ком Эль-Шокафа как-то связана с этим испытанием.

— Почему это, профессор? — холодно спросил Кремень.

— Потому что я работал там, Каспар. Я руководил раскопками в 1998 году и хорошо знаю это место. Если бы я видел там изображение с рисунка ставрофилахов, я бы его запомнил.

— Но оно показалось тебе знакомым, — заметила я, продолжая искать журнал.

— Из-за смешения стилей, Басилея.

Несмотря на поздний час, они с неуёмной энергией возобновили просмотр каталога александрийского искусства за последних тысячу четыреста лет. Создавалось впечатление, что они не устают вообще никогда, и наконец, как раз когда я нашла журнал, который искала, им попалась вторая значительная находка: медальон, в середине которого находилась голова Медузы. По возгласу капитана, который только и делал, что сравнивал помятый рисунок углем с изображением на экране, я поняла, что находка немаловажная.

— Точь-в-точь, профессор, — заявил он. — Посмотрите и сами увидите.

— Медуза позднего эллинистического стиля? Это довольно часто встречающийся мотив, Каспар!

— Да, но она точно такая же! Где находится этот рельеф?

— Дайте-ка взглянуть… Хм, в катакомбах Ком Эль-Шокафы, — изумлённо сказал он. — Интересно! Я не помнил…

— А тирса бога вина ты тоже не помнишь? — спросила я, поднимая журнал, открытый на странице с увеличенной репродукцией. — Потому что вот этот тирс точно такой же, как тот, что выходит из колец этого отвратительного животного, и он тоже находится в Ком Эль-Шокафе.

Капитан быстро поднялся со стула и вырвал журнал у меня из рук.

— Это он, без сомнений, — подтвердил он.

— Значит, это Ком Эль-Шокафа, — уверенно заявила я.

— Но это невозможно! — возмущённо возразил Фараг. — Испытание ставрофилахов не может проходить в этих катакомбах, потому что об этом месте захоронения ничего не было известно вплоть до 1900 года, когда земля вдруг провалилась под копытами бедного ослика, шедшего в тот момент по улице. Никто не знал о его существовании, а другого входа нигде не нашли! Это место было затеряно и забыто более пятнадцати веков.

— Как и мавзолей Константина, Фараг, — напомнила я.

Он внимательно посмотрел на меня из-за монитора. Он сидел откинувшись в кресле и с обиженным выражением лица покусывал кончик ручки. Он знал, что я права, но отказывался признать, что он ошибается.

— Что означает Ком Эль-Шокафа? — спросила я.

— Это название появилось, когда это место нашли в 1900 году. Оно означает «груда черепков».

— Ну и название! — усмехнулась я.

— Ком Эль-Шокафа — это подземные погребальные галереи, состоящие из трёх этажей, первый из которых использовался исключительно для поминальных банкетов. Их так назвали, потому что там нашли тысячи обломков посуды и тарелок.

— Послушайте, профессор, — сказал Кремень, возвращаясь на своё место, но так и не отдав мне «Национальный географический журнал», — можете говорить что хотите, но даже посуда и банкеты могут быть связаны с испытанием чревоугодием.

— Правда, — согласилась я.

— Я знаю эти катакомбы как свои пять пальцев и уверяю вас, что это не может быть то место, которое мы ищем. Подумайте только, что они вырублены в подземной скале и полностью исследованы. Совпадение с некоторыми деталями рисунка ничего не значит, потому что есть сотни скульптур, рисунков и рельефов в других местах. На втором этаже катакомб, к примеру, находятся большие изображения мёртвых, захороненных в нишах и саркофагах. Впечатляющее зрелище, уверяю вас.

— А на третьем этаже? — с любопытством поинтересовалась я, стараясь скрыть зевок.

— Там тоже захоронения. Проблема в том, что сейчас он частично затоплен подземными водами. В любом случае, говорю вам, там всё изучено вдоль и поперёк, и никаких сюрпризов там нет.

Капитан встал и посмотрел на часы.

— В котором часу начинаются экскурсии в катакомбы?

— Если мне не изменяет память, публику начинают пускать в полдесятого утра.

— Тогда идём отдыхать. Ровно в полдесятого мы должны быть там.

Фараг просительно посмотрел на меня.

— Оттавия, давай сейчас напишем твои письма в орден?

Я очень устала — наверняка от всех тех новых эмоций, которые принёс мне этот первый день июня месяца и моей новой жизни. Я грустно посмотрела на него и покачала головой:

— Завтра, Фараг. Мы напишем их завтра, когда будем лететь в Антакию.

Я не знала, что мы уже никогда не поднимемся на борт «Вествинда».

Ровно в полдесятого, как и сказал Глаузер-Рёйст, мы были у входа в катакомбы Ком Эль-Шокафы. Рядом с этим странным строением круглой формы с низкой крышей только что остановился автобус с японскими туристами. Мы были в Кармузе, крайне бедном районе, по узким улочкам которого сновали многочисленные тележки, запряжённые осликами. Стало быть, неудивительно, что именно одно из этих бедных животных стало открывателем такого важного памятника археологии. Мухи вились у нас над головами плотными гудящими тучами и с отвратительной настойчивостью садились на наши голые руки и лица. Японцев, похоже, телесный контакт с этими насекомыми совершенно не беспокоил, но меня они выводили из себя, и я с завистью наблюдала за тем, как ослики отпугивают их энергичными взмахами хвоста.