— Неужели поедешь? — Нонкино лицо перекосилось от злости. — Матушка говорит, от нее ужасно воняет. Гниет живьем. И вообще саркома ужасно заразная. А ты только переболела гриппом.

Поражаюсь, откуда Нонка об этом узнала.

Я натянула шерстяные рейтузы, надела пуховую кофту. Сунула в сумку остаток гонорара. Я видела, как Нонка с обиженным видом вышла из-за стола, зацепив, скорее всего нарочно, край скатерти и уронив на пол две хрустальные рюмки из моей скудной домашней коллекции стекла.

— Извини, — сказала я и нагнулась собрать с пола осколки. — Тебе, наверное, известно, что Сусанна — мать Боба? А я целых полдня была его невестой.

Что тут началось! Нонка наконец высказала все, что она обо мне думала. А думала она обо мне ни много ни мало: лет на десять колонии строгого режима без права переписки. Потом она сказала, что мне грозит вышка — ну да, она не пожалеет раскошелиться на киллера, если Сусанна отпишет мне дом и землю. Дело кончилось тем, что она выскочила на лестницу, выронив в прихожей свой носовой платок с монограммой Р.С. Он был не мужской, но и не женский. И я поняла, что этот платок когда-то принадлежал Бобу.

Я положила его в ящик стола. Туда, где лежал мой детский дневник.

Похоже, с годами я становлюсь сентиментальной.

Сусанна умирала долго и мучительно. Она цеплялась за каждую минуту жизни, хоть и твердила постоянно, что со смертью Боба жизнь потеряла для нее смысл.

— Он был мне сыном, любовником, другом, братом и отцом одновременно, — твердила она, словно боялась, что жестокая болезнь отнимет у нее и это воспоминание тоже.

Однажды я спросила Сусанну:

— А вы не ревновали его ко мне?

Она загадочно улыбнулась.

— Догадайся, почему не ревновала?

Я догадалась, но дала Сусанне возможность рассказать то, что она хотела.

— Я родила Боба в пятнадцать с половиной. Я училась в восьмом классе, когда Михаил подошел ко мне в сквере, где я кормила бездомных кошек. Он сказал, что хочет познакомить меня с кинорежиссером, который ищет героиню для будущего фильма. Какая девчонка не мечтает сняться в кино? Тем более, выросшая среди мерзости и грязи заводской окраины. Михаил рассчитывал свести меня с Сотниковым, но я влюбилась в него. Через месяц я ему надоела, и он не знал, как от меня отделаться. Когда выяснилось, что я забеременела, Михаил насильно отвез меня к своим родителям в деревню. Он уехал на следующий день тайком от меня. Его мать, что называется, ходила за мной следом и трижды спасла меня от самоубийства. Когда Бобу исполнилось три месяца, у меня от тоски пропало молоко, и отец Михаила посадил меня на подводу и отвез в город к сыну. Боба они оставили у себя — они успели к нему привязаться. — Сусанна с трудом перевела дух, она слабела с каждым днем. — Михаил мне не обрадовался. Он тут же попытался сбагрить меня Сотникову. Они подпоили меня и сумели уложить в постель. Я была в шоке и наутро дала себе клятву отомстить Михаилу. И я сдержала слово: когда Сотников на мне женился, Михаил чуть не попал в дурдом. Он пытался шантажировать меня Бобом, но у него не было никаких доказательств, что я его мать, а его родители наотрез отказались участвовать в этом грязном деле. Когда Бобу исполнилось пять лет, они сами уговорили меня отправить его в Москву к моей сестре — он был не по годам смышленый и любознательный мальчишка. Потом я родила Глеба…

Сусанна поморщилась — начались боли. Я позвала сестру и собралась было уйти, но Сусанна схватила меня за руку.

— Погоди. Я должна рассказать тебе все до конца.

— Может, отложим до завтра?

— Его может не быть. Я не хочу унести с собой эту тайну. Я боюсь, мне и там не будет покоя.

Едва сестра ушла, Сусанна продолжала, с трудом превозмогая слабость:

— Я не любила Глеба — он был сыном человека, который ежесекундно пытался доказать свое превосходство надо мной и делал все возможное, чтобы унизить меня, смешать с грязью. Я знаю, Глеб в этом не виноват, но я ничего не могла с собой поделать. Отец тоже не любил Глеба — у мальчика с детства был упрямый и крутой нрав. Он напоминал своего отца. Когда он подрос, между ним и отцом установилась настоящая вражда. А тут еще появился этот уголовник, которого Михаил подобрал на вокзале и сделал сторожем в доме на Волге. Последнее время Михаил сделался чуть ли не душеприказчиком моего мужа — Сотников пил и водился со шлюхами, которых Михаил возил ему, как говорится, пачками. Этот уголовник всегда имел на Глеба большое влияние.

— Отец Афанасий, — догадалась я. — Тот, кто не грешил, никогда не сможет вкусить святости, — вспомнила я его слова.

Сусанна кивнула.

— Глеб с первого дня привязался к этому субъекту. И в том была прежде всего моя вина — к тому времени я окончательно его забросила, отказалась от какой бы то ни было ответственности за его душу. Я то и дело ездила в Москву, забирала Боба у сестры, и мы с ним летели на несколько дней к морю или куда-нибудь еще. Лишь бы побыть наедине. Боб вырос и стал красавцем. Нас принимали за любовников. Я на самом деле любила Боба и как мужчину тоже. Я боролась с собой, потому что в душе презирала разврат. Я надеялась уберечь от разврата душу моего сына. — Она закрыла глаза, потом зажмурила их и прошептала: — Это было бесполезно. Господи, прости нас за это.

Я знала, у Боба были другие женщины. Я ревновала его к ним, но все ему прощала. Пока не появилась Франсуаза. Она купила у Боба несколько картин. Франсуаза тешила его тщеславие, расхваливая его талант. Мы возненавидели друг друга. Боб сказал, что женится на ней, потому что у нее много денег, а я не в состоянии обеспечить его будущее. Он требовал, чтобы я развелась с Сотниковым. Я уверена, он женился на Франсуазе только для того, чтобы отомстить мне, сделать больно. Мы почти возненавидели друг друга. И это разрушило наши души.

Сусанна тяжело дышала и хватала ртом воздух. Она напоминала мумию, которую вытащили из гробницы и оставили лежать на солнце. Я поняла, что ее тело вот-вот превратится в прах.

— Я переживала наш разрыв. Михаил старался меня утешить. Мы снова стали любовниками. Он тоже хотел, чтобы я развелась с Сотниковым и вышла замуж за него. Но к тому времени я привыкла к роскоши и безделью и уже не смогла бы без этого прожить. Михаил клялся, что убьет Сотникова.

Сусанна затихла. Мне показалось, что она заснула. Я тихонько встала. Она схватила меня за край юбки.

— Не уходи. Мне кажется, я исповедуюсь перед самой собой. Я стараюсь быть искренней, но это, очевидно, невозможно. Кто-то словно подправляет мой рассказ, смягчает острые углы, либо, наоборот, обостряет то, что когда-то давно было округлым и мягким. Раньше я не умела притворяться. Но я быстро освоила эту науку, поняв, что иначе не выжить в этом мире. А ты так и не научилась притворству. Ты похожа на меня пятнадцатилетнюю. Ты любишь себя. И я любила себя, когда мне было пятнадцать. Я жила в своих грезах, путая их с реальностью. Но меня быстро спустили на землю. А ты все еще витаешь в облаках. Верно?

— Я не смогла бы жить реальной жизнью. Мне кажется, никогда не смогу. Отец утверждает, что если жизнь и учит меня чему-то, то я усваиваю эту науку на два с минусом.

— Тогда, в июне, мне казалось, что Боб обнимает и целует меня, пятнадцатилетнюю. Это было такое счастье…

По щеке Сусанны скатилась микроскопическая слезинка. Это было похоже на кадр из фильма Романа Полански о приговоренных к повторной казни мертвецах. Я с трудом сдержала крик ужаса.

— Глеб привел в дом совсем юную девушку, — продолжала между тем Сусанна. — Он был влюблен в нее очертя голову. Собирался на ней жениться. Он учился в университете и у него совсем не было денег. Дело в том, что Глеб не хотел брать у родителей ни рубля. Девушка быстро смекнула, что Сотникова можно подоить. Глеб последним узнал о том, что невеста изменила ему. Он бросился на отца с кинжалом. Михаил едва успел их разнять. Глеб ушел из дома. Я опасалась за него. Меня вдруг охватило позднее раскаяние. Я дала деньги этому Афанасию и попросила его проследить за Глебом. Он звонил мне каждый день и докладывал, как обстоят дела. Потом мы с Сотниковым уехали отдыхать в Железноводск — он настоял на том, чтобы я поехала с ним, потому что среди партийной элиты было принято отдыхать с женами. Тем более, что в том санатории лечились боссы из Москвы.