— Каждый день, — сказал себе Степка и тяжело вздохнул. Опрокинулся на спину, заложив руки за голову. В небе кружились чайки — бело-розовые в голубом, кричали, и утреннее небо отзывалось гулко, потому что было чистым и таким высоким, что чаечьи крики нигде не встречали преград. А вот крупный мартын кружит над Степкой, молча разглядывает его. Может быть, это Чаймор? Вращает головой, косясь то одним, то другим глазом. Впрочем, он, наверное, смотрит на камбалу, а не на Степку. А вернее, на Степку и на камбалу и пытается, видимо, сообразить, как это Степке удалось добыть столько рыбы. Восхищается, должно быть, Степкиным умением, завидует ему. Вот он хлопнул крыльями, делая резкий поворот, крикнул: «гавва! гавва!» — похвалил, наверное, Степку. Зря похвалил...
Степка приподнялся на локтях и увидел выходящую из воды Лену.
— Пришел Алешкин отец, — сказал он. — Меня послали за вами.
— Зачем? — Лена уставилась на Степку.
— Отец пришел с ремнем, — сообщил он. — Грозится выпороть Алешку. Может, посоветовать Алешке, чтоб он драпал отсюда?
— Да, да, — кивнула головой Лена, — конечно...
Степка не помнил, чтоб на него когда-нибудь так смотрели. Ему показалось, что в широко раскрытых глазах Лены заклубился густой черный туман. И еще было такое ощущение, словно он посмотрел себе под ноги в перевернутый бинокль и увидел, что там пропасть.
— Ладно, — сказал Степка. — Да не будет он его бить, ведь Алешка не по своей воле остался.
Лена кивнула головой и побежала.
— А рыбу? — крикнул ей вслед Степка.
Лена в ответ только махнула рукой.
Сдвинув маску на лоб, Алешка шел к берегу, улыбался и потрясал над головой гарпуном.
— Не слышу приветствий! — кричал он. — Где оркестр?
— Отец за тобой пришел, — сказал Степка. — Ждет тебя в сторожке.
Алешка сразу же перестал шуметь и улыбаться.
— А Лена где? — спросил он.
— Побежала уже... — ответил Степка.
Алешка считал бы себя легкомысленным человеком, если бы думал, что отец соскучился по нему или принес от матери узелок с завтраком. Он невольно потрогал правое ухо, которое, казалось, все еще цепко сжимали железные отцовские пальцы. А ведь прошло уже два дня с тех пор, как это случилось. Что будет, если отец заговорит о злосчастном письме при Лене?
«Эх, разнесчастная моя голова, — подумал Алешка, и два уха». Про уши подумал просто так, для пущей важности. Но есть, однако, надежда, что Кузьма Петрович скажет о нем спасительное слово. Только бы не опоздал. А Лене он сейчас же расскажет о письме. Тут уж самому надо поторопиться.
— А почему она не взяла рыбу? — спросил он Степку.
Степка пожал плечами.
— Отец с ремнем пришел, — сказал он. — Может, удерем?
— Чево? — поднял голову Алешка.
— Может, удерем, говорю.
— А тебе-то зачем?
— Так, за компанию.
— А рыбу оставим тут? Выдумал такое...
— Я отнесу, а потом прибегу к тебе, — предложил Степка.
— Не стану же я от бати всю жизнь прятаться. Только хуже будет. Надо идти. Только ты не смотри на меня, если он это...
— Ладно, — пообещал Степка.
Они поделили рыбу — две Алешке, две Степке — нанизали их под жабры на гарпуны и зашагали к сторожке.
— Что он у тебя, драчливый? — спросил Степка.
— А-а! — Алешка махнул рукой и остановился. — Ты вот что — пойдешь к сторожке один и скажешь Лене, чтобы она срочно пришла ко мне. Я буду ждать ее возле тростников... Не думай, я потом приду. Но мне надо до встречи с батей кое-что сказать ей. Понимаешь?
— А что я скажу твоему бате про тебя?
— Соври что-нибудь, — сказал Алешка, — придумай.
— Когда я вру, у меня все по лицу видно...
— Тогда ничего не говори. Скажешь только, что скоро буду...
— Ладно.
— Держи, — Алешка снял с плеча гарпун. — А я побегу... Как придешь, сразу же начинай чистить рыбу, — крикнул он Степке уже издали и, пригибаясь, помчался вдоль берега к тростникам.
***
— Вот так все это и получилось, — сказал Алешка, стоя в тростниках, словно собирался спрятаться от Лены. — До сих пор уши болят. Я пообещал твоему отцу, что сам признаюсь тебе во всем. Вот и признался, значит. Так что прости, — он отломил тростниковую верхушку и принялся покусывать жесткий сладковатый стебель, глядя на Лену из-под бровей. Пока он рассказывал эту историю с ее письмом к Коле Ивановичу, она молчала. Только один раз приоткрыла рот, словно собиралась что-то сказать, но лишь вздохнул и, огорченная, плотно сжала губы, стрельнув в Алешку сердитым взглядом. Это было в тот момент, когда он сказал: «Я, значит, прочел его». Потом глаза ее подобрели и стали грустными.
— Ты так ничего и не скажешь? — нарушил молчание Алешка.
— А что я должна сказать? — спросила Лена.
— Как это — что? Известно. Я же у тебя прощения прошу...
— Ладно, — сказала Лена. — Что теперь сделаешь? Подойди.
Алешка выбрался из тростников, остановился перед Леной.
— За такие вещи, конечно, — сказала она, — надо по шее давать. Гринь бы, наверное, не упустил случая... Да и отец твой... А я, — она сложила руки ладонь к ладони, замахнулась обеими руками сразу и толкнула Алешку в плечо. Он упал как подкошенный. Не оттого, конечно, что Лена очень сильно толкнула его. Сам повалился, простонал, замер, словно лишился жизни.
— Я прощаю тебя, — сказала Лена. — Вставай: надо лодку перегнать к сторожке.
— Хочешь постоять на мне? — спросил Алешка. — На груди?
— Могу, — ответила Лена и, сбросив с ног сандалии, стала обеими ногами Алешке на грудь. — Ну как? Тяжело?
— Ничуть, — улыбнулся Алешка. — У меня стальные ребра... Попрыгай, если хочешь.
— Хватит, — сказала Лена. — Надо Степке помочь... Вставай!
***
Они уже шли к сторожке, когда Лена положила руку Алешке на плечо и сказала:
— Знаешь, я решила, что снова сяду за твою парту. Первого сентября... И будем сидеть за ней до последнего звонка. Ты согласен?
Алешка остановился, снял с плеча руку Лены и крепко пожал ее. Он ничего не мог сказать — только часто заморгал глазами...
***
Костер уже дымился. Степка сидел возле него на корточках и чистил на камне рыбу. Лену и Алешку встретил многозначительной улыбкой, сообщил шепотом:
— Говорят, будто это Гринь стрелял. Твой отец говорит, — посмотрел он на Алешку.
— Да ты что? — растерянно повел глазами Алешка. — Не может быть!
— Почему? — возразил Степка. — Кто-то же стрелял... Очень похоже на Гриня, по-моему.
— Нужны доказательства! — возмущенно заявил Алешка. — И перестань болтать!
— А-а, — отозвался из сторожки Алешкин отец. — Явился мой бандит... Ну-ка, покажись мне на глаза!
Алешка вздохнул и поплелся к двери. В дверях он на секунду-другую задержался. Потом шагнул в сторожку, и Лена со Степкой услышали, как хлопнул ремень.
— Это тебе за самоволку, — пробасил Голованов. — А за помощь Кузьме Петровичу — хвалю...
Алешка вышел из сторожки и прислонился спиной к двери, глядя себе под ноги. Лена подошла к нему, толкнула кулаком в грудь.
— Ерунда, повернись лицом к солнцу, сразу все пройдет... — сказала она и ушла в сторожку.
Алешка шмыгнул носом, принялся помогать Степке. Принес муку и масло. Поставил на огонь сковороду, стал посыпать камбалу мукой. Когда сковорода нагрелась, положил круглую рыбину в шипящее масло, отодвинулся от костра и стал лепить из влажного песка какую-то шишку. Потом воткнул в нее щепку, оглядел свое нелепое сооружение, покачивая головой, — должно быть, пытался сообразить, на что оно похоже, — недовольно фыркнул и разрушил его одним взмахом руки.
— Слушай, Степка, у меня к тебе есть один вопрос.
— Какой? — Степка все еще дулся на Алешку за его категорическое «перестань болтать!». Да и другие причины были. Теперь, когда Алешка получил от отца все, что ему грозило, Степка перестал жалеть его. Вспомнил и про то, как Алешка таскал его вчера на второй остров, как мял под собой — на берегу, и про то, что Кузьма Петрович доверил Алешке охрану островов... Вот и Лена любит Алешку. Конечно любит, пошла охотиться с ним на камбалу, а его, Степку, даже не разбудили! Теперь целых полчаса о чем-то беседовала с ним возле тростников. И как это ему раньше не пришло в голову, что между ними все это время была такая игра, когда Степке казалось, что они ссорятся, а на самом деле Алешка и Лена только испытывали друг друга. А как же Коля Иванович? Наверное, Лене хочется, чтобы Алешка был похож на Колю Ивановича. Но может быть она и Колю Ивановича любит?.. Завтра Алешка и Лена сядут в лодку и поплывут к островам. Может быть, даже сегодня. Вот и останется Степка снова один. Даже цапля и Чаймор — не его друзья... Что он станет делать?
