Олэ работалъ за двоихъ и для него было дѣтской игрой распутывать всѣ эти дѣла, знакомыя ему съ самаго дѣтства. Агата не мѣшала ему; только внизу въ складѣ ей удавалось поболтать съ нимъ. Ея смѣхъ, ея молодость наполняли маленькую контору — всюду проникали и освѣщали все помѣщеніе.

Она была полна радости, и все, что она говорила, приводило Олэ въ восторгъ; онъ шутилъ и проникался нѣжностью къ этой веселой дѣвушкѣ, которая еще до сихъ поръ была ребенкомъ. При другихъ онъ казался разсудительнѣе, чѣмъ былъ на самомъ дѣлѣ: ну, да вѣдь это была его маленькая невѣста, она была такъ молода, онъ былъ старше ея и долженъ быть благоразумнымъ. Но съ глазу на глазъ, лицомъ къ лицу, онъ терялъ свою серьезность и становился ребенкомъ, какъ и она. Онъ отрывался отъ своихъ бумагъ и книгъ, украдкой взглядывалъ на нее, разсматривалъ ее тайкомъ, влекомый ея свѣтлымъ образомъ. и до безумія влюбленный въ ея улыбку, когда она обращалась къ нему. Она бросала его въ жаръ, когда сидѣла тутъ вблизи, смотрѣла на него нѣкоторое время, потомъ вдругъ вставала, подходила къ нему и шептала: "итакъ, ты мой милый, вѣдь да?" У нея были такія причуды. Въ промежутки она иногда подолгу смотрѣла въ землю, пристально смотрѣла, и ея глаза дѣлались влажными, — старыя воспоминанія, можетъ быть, какое-нибудь одно воспоминаніе изъ прошлаго…

Олэ наконецъ спросилъ ее, когда она думаетъ повѣнчаться съ нимъ? И когда онъ увидѣлъ, что она покраснѣла до корня волосъ, онъ раскаялся, зачѣмъ спросилъ такъ прямо; вѣдь это можетъ быть отложено, пусть она сама назначитъ, не нужно на это отвѣчать сейчасъ, совсѣмъ нѣтъ…

Но она все-таки отвѣтила: "Я хочу такъ, какъ ты хочешь", — и положила руки ему на плечи и повторила:

"Когда ты этого захочешь".

"Да, Агата, но вѣдь это ты должна рѣшить".

"Нѣтъ, развѣ я должна назначитъ! Знаешь, Олэ, назначь ты самъ".

"Ну хорошо, посмотримъ", сказалъ онъ: "во всякомъ случаѣ тебѣ нечего бояться".

Она разсмѣялась. — Бояться? Что за фантазія! — И она крѣпко прижалась къ нему и прошептала:

"Когда ты захочешь, слышишь?" Она была такой нѣжной!

Кто-то постучалъ въ дверь и вошелъ Иргенсъ; онъ пришелъ, чтобы предложитъ пойти въ музей скульптуры. Олэ сказалъ, шутя:

"Послушай, ты какъ разъ выбралъ этотъ часъ, чтобы мнѣ нельзя было итти съ вами, я это прекрасно понимаю".

"Но, Боже мой, вѣдь мы должны прійти къ тому часу, когда музей открывается, я полагаю", возразилъ Иргенсъ.

Олэ захохоталъ во все горло.

"Представь себѣ, онъ дѣлается дикимъ", сказалъ онъ, "совсѣмъ дикимъ человѣкомъ, ха-ха-ха. Я тебя хорошо подвелъ, Иргенсъ!"

Агата одѣлась и пошла съ нимъ. Въ дверяхъ Олэ крикнулъ ей вслѣдъ:

"Не вѣдь ты скоро вернешься, Агата? Не забывай, что мы собираемся съ Тидеманомъ въ Тиволи",

Внизу, на улицѣ, Иргенсъ посмотрѣлъ на часы и сказалъ:

"Еще немного рано, какъ я вижу. Если вы не имѣете ничего противъ, пройдемъ немного на верхъ ко дворцу".

И они направились на верхъ, къ дворцу. Музыка играла, въ паркѣ взадъ и впередъ сновала публика. Иргенсъ опять принялся говорить интересно и занимательно о всевозможныхъ вещахъ. Агата принимала живое участіе въ разговорѣ, смѣялась и съ любопытствомъ прислушивалась къ его словамъ. Порой она высказывала удивленіе, когда онъ находилъ какую-нибудь очень удачную остроту. Она не могла не смотрѣть на его лицо, красивое лицо, густые вьющіеся усы, немного широкій полный роть. На немъ былъ сегодня совсѣмъ новый костюмъ, — она замѣтила, что онъ былъ такого же синеватаго цвѣта, какъ ея платье, — сѣрыя перчатки и шелковая рубашка.

Когда они проходили мимо церкви, онъ спросилъ, бываетъ ли она въ церкви? — И она сказала, — да, она ходить въ церковь.

— А онъ?

— О нѣтъ, не часто.

— Но вѣдь это нехорошо!

Онъ поклонился, улыбаясь: потому только, что это она говорить. Онъ однажды почувствовалъ себя грубо оскорбленнымъ; это, быть можетъ, покажется совершенно неправдоподобнымъ, потому что это была такая мелочь. Какъ разъ въ этой самой церкви онъ былъ однажды за обѣдней. Пасторъ, насколько только возможно, дѣлалъ свое дѣло превосходно. Онъ былъ краснорѣчивъ и говорилъ съ особеннымъ чувствомъ, Даже съ паѳосомъ. Но среди возбужденной тирады, полной ума и силы, онъ дѣлаетъ ужасную, искажающую смыслъ всей рѣчи, перестановку словъ, — громкимъ, убѣдительнымъ голосомъ! И вотъ, стоитъ пасторъ, залитый дневнымъ свѣтомъ, и не можетъ даже спрятаться. — Я увѣряю васъ, что-то буквально оборвалось во мнѣ.

Въ его устахъ это звучало искренно, правдиво. Почему бы не могла его дѣйствительно утонченная душа быть потрясена этой плоской комической случайностью, Агата могла это очень хорошо понятъ.

Когда они подходили къ Стортингу, Иргенсъ движеніемъ головы указалъ на сѣрое большое зданіе и сказалъ:

"Вотъ и домъ нашего Тинга; были вы тамъ?"

"Нѣтъ еще".

"Ну, тамъ не очень-то весело, — колебанія и измѣна по всей линіи. Сильные міра сего прохаживаются и жуютъ табакъ, толстѣютъ и жирѣютъ; на словахъ они очень храбры и вызываютъ шведа на борьбу, но какъ это до дѣла доходитъ, такъ…" Ахъ! она себѣ и представить не можетъ, какъ онъ и многіе другіе до глубины души возмущены этой трусостью. И какой это легіонъ противъ насъ? Швеція. Великая Швеція, эта непобѣдимая страна дряхлыхъ стариковъ. Онъ сравниваетъ Швецію съ восьмидесятилѣтнимъ старикомъ, который сидитъ пьяный и безъ чувствъ и заносчиво хвалится: я не сдамся ни за что и никогда. И когда Стортингъ это услыхалъ, онъ не посмѣлъ ничего сдѣлать. Нѣтъ, онъ, Иргенсъ, долженъ бы засѣдать въ Стортингѣ.

— Какъ это было сказано гордо и заносчиво. — Она посмотрѣла на него и сказала: "какъ вы взволнованы!"

"Да, простите меня, я всегда волнуюсь, когда рѣчь идетъ о нашей самостоятельности", возразилъ онъ. "Но я надѣюсь, что не задѣлъ ваше личное мнѣніе. Я васъ не оскорбилъ тѣмъ, что… Нѣтъ? ну это очень хорошо". Они поднялись ко дворцу, обошли его и вошли въ паркъ; они забыли о времени, а время летѣло. Онъ началъ разсказывать исторію изъ ежедневнаго листка, — сцена въ судѣ: нѣкто былъ обвиненъ въ убійствѣ и сознается въ своемъ преступленіи. Былъ поставленъ вопросъ, есть ли налицо смягчающія обстоятельства? Оказалось, что есть. Хорошо. Пожизненное заключеніе въ тюрьму. Тогда раздается голосъ изъ зрительной залы; это кричитъ возлюбленная убійцы:- Да, онъ сознался, но онъ показалъ противъ самого себя, онъ никого не убивалъ. и какъ бы могъ Генри совершить убійство, скажите мнѣ вы всѣ, которые его знали. И, кромѣ того, были смягчающія обстоятельства, его нельзя приговорить, не правда ли? Это, вѣдь, не было обдуманно. Нѣтъ, нѣтъ, Генри этого не сдѣлалъ; такъ скажите жъ кто-нибудь изъ васъ, что вы его знаете, что онъ этого не сдѣлалъ; я не понимаю, почему вы молчите… Дама была выведена. — Это была любовь.

Агата была растрогана. Какъ красиво это было; красиво и грустно. И она была выведена. И все? Нѣтъ, это такъ грустно. Но должно же бытъ дано при этомъ какое-нибудь разъясненіе; вѣдь любовь такая сильная не растетъ на деревьяхъ.

"Но вѣдь есть же такая любовь?

"Да, можетъ быть, она существуетъ гдѣ-нибудь на островахъ блаженныхъ…" при этомъ словѣ въ немъ проснулся поэтъ: островъ блаженныхъ, и онъ продолжалъ: "и это мѣсто называется вечерней рощей, тамъ было все зелено и тихо, когда они туда пришли. Мужчина и женщина одинаковаго возраста, она блондинка, — свѣтлая, сіяющая, какъ бѣлое крыло; около нея онъ казался темнымъ. Двое, загипнотизировавшихъ другъ друга, двѣ души: пристально, улыбаясь, глядѣвшіе другъ на друга, они, молча улыбаясь, ласкались, и, улыбаясь, обнимались".

"И голубыя горы смотрѣли на нихъ…"

Вдругъ онъ остановился.

"Простите меня! Я дѣлаюсь смѣшнымъ. Сядемте на скамейку".

И они сѣли. Солнце заходило, заходило все ниже. Въ городѣ пробили башенные часы. Иргенсъ продолжалъ говорить горячо и мечтательно. Лѣтомъ, можетъ быть, онъ уѣдетъ въ деревню, будетъ лежать передъ хижиной на берегу моря, а ночью будетъ кататься на лодкѣ, Представьте себѣ, на лодкѣ въ совершенно тихую ночь. Но вотъ теперь у него такое чувство, какъ будто Агата безпокоится по поводу времени, и, чтобы удержать ее онъ сказалъ: