— Ну, — замечает консул, — так это я о ней читал! Но консул не придает этому особого значения и не проявляет больше интереса.

Жене приходится возбудить его любопытство, она говорит напрямик, чего она хочет. Она в затруднительном положении, ей нужны деньги.

— Они всем нам нужны, — отвечает консул.

— Жаль ее, право, она совсем завязла, она ниоткуда не получает помощи.

Консул наклоняется, уставившись на руку своей жены:

— Новое кольцо? Дай мне взглянуть!

О, фру только что проводила по своим волосам и поправляла их этой самой рукой. Муж не мог не заметить этой изящной драгоценности.

— Разве это не восхитительно! — сказала она. — Я не хотела принимать его, видит Бог, не хотела, но она заставила меня. Видал ли ты когда-нибудь такую глубину?

Консул только кивнул головой и сказал:

— Ну, и что же? Она собирается продать много таких колец?

Фру обиженно ответила:

— Ты шутишь! Понятно, она не собирается продавать колец, она обращается к нам совсем не за этим. Она обращается к тебе, как к консулу, это совершенно другое дело. Так как она не может или не хочет прибегнуть к помощи своего собственного консула, она обращается к тебе. Нет, ей нельзя обратиться к своему собственному консулу, ведь он всегда станет на сторону ее мужа и министерства — это понятно.

— У нее должны же быть близкие. Что, муж совсем отвернулся от нее?

— Я не знаю, можно ли так сказать; я слышала от нее только хорошие отзывы об ее муже.

— О, да, так всегда бывает!

— То есть, как это?

— Что отзывы становятся все лучше после развода — когда начинают сожалеть о случившемся.

Госпожа Рубен вновь обижена. Ведь не о какой-нибудь обыкновенной даме речь идет, а о леди. Консул слишком далеко заходит, предполагая, что все эти дамы похожи на машинисток в его конторе. Да, от нее можно было услышать только лестные отзывы о муже, настаивает фру Рубен, а он, в известном смысле, сделал все от него зависевшее, он собственно и не чинил ей нынче никаких препон, он держался непримиримо и никогда не отвечал ей. Ну, что это за манера такая! А близкие? Она, конечно, утратила симпатии со стороны семьи ее мужа; у самой же нее нет близких, которые могли бы помочь ей.

— Так она, значит, происходит совсем из низов? Фру Рубен стала защищать ее. Что значит «из низов»?

В Англии, где всякий может жениться на ком угодно! Король может жениться на любой мещанке, если захочет. Так неужели лорд не может жениться на актрисе?

— Так вот она, значит, кем была!

— Да, чем-то в этом роде; кажется, танцовщицей.

— Час от часу не легче! И, значит, теперь я, в качестве консула, должен вмешаться? Этого я, конечно, сделать не могу, об этом и речи быть не может, это не в моей власти. Вы обе одинаково рехнулись, предполагая это.

Фру Рубен отказалась от мысли воздействовать на тщеславие своего мужа. Он ведь должен сообразить, что когда к нему обращается леди, то она отличает его перед другими; иначе этого нельзя понять. Она делает его почти своим поверенным, дружески беседует с ним о том или о другом, ставит себя временно на равную с ним ногу. Но так как этот знак внимания не произвел на консула Рубена никакого заметного впечатления, то фру Рубен пришлось испробовать другой метод.

— Итак, значит, ей нужны деньги, — спокойно продолжает она, не слушая возражений мужа, — и деньги она получит, несомненно. Ведь у ней ценностей и не на такую сумму!

— Как велика сумма?

— Зависит от того, во сколько ты оцениваешь английского министра. Здесь речь идет о благосостоянии или разорении, жизни или смерти.

— Это чем-то серьезным пахнет. А что же это за ценности?

— Документы. Письма.

Если фру рассчитывала добиться какого-либо особого эффекта этим сообщением, то она просчиталась. Консул даже головы не поднял, — он зевнул. Это не смутило ее. Странное дело, она взяла на себя обязанность покровительствовать этой чужеземной даме и этого она хотела добиться. В чем крылся источник этой настойчивости? Этот человек, эта госпожа Рубен вечно страдала от хронического расстройства нервов, она погибала под бременем жира, ее тяжеловестность обрекала ее на бездеятельность, не в качестве наслаждения, а в качестве тяжкого бремени. Да, все это было так. Но фру Рубен умела в то же время проявлять доброту и услужливость по отношению к другим. Что ей было за дело до этой английской леди? Расовая симпатия? Быть может. Но в таком случае ведь и лорд принадлежал к той же самой расе, а она работала как раз против него! Консул зевнул:

— Я не могу взять на себя это дело только потому, что ты получила какоето там кольцо.

— Ну, конечно, нет, — подтверждает и фру, зевнув в свою очередь. Кольцо — это пустяки, оно порадовало ее в первый день, но не больше. Она взяла его, потому что дальнейший отказ был бы уже невоспитанностью. И разве принято отказываться от подарков высокопоставленных лиц? У фру Рубен были и до того кольца, слишком много даже, они были в тягость и мешали ей. Как он сам видит, ей пришлось надеть их все на мизинцы.

— Да, после того, как все остальные пальцы стали похожими на большой.

Фру опускает свою голову и отвечает:

— Когда мне было восемнадцать лет…

— Ну, да, я знаю эту песню наизусть, — перебил консул. — Но тебе не восемнадцать лет, а вдвое больше! А вот поумнеть-то ты не поумнела!

— Когда мне было восемнадцать лет, — настойчиво продолжает фру, — у меня были такие же тонкие пальцы, как у твоих машинисток! — Во второй раз упоминала она о машинистках, не только мимоходом, но с определенной интонацией, как будто эти слова имели свое особое значение. И во второй раз консул выслушал это с равнодушной миной, пожимая плечами.

— Эти бумаги, — процедил он, — частные письма. Я консул; письма — это значит скандал, шантаж — нет, я и не притронусь к ним.

Фру настаивала, что скандал будет меньше, если такая важная особа, как консул, осторожно воспользуется этими письмами, чем если бы леди действовала сама и этим несомненно способствовала падению своего мужа.

И была ли то лесть, заключавшаяся в словах о «такой важной особе», или в последнем аргументе жены скрывалась известная логика, — консул спросил как будто бы для того, чтобы положить конец этому разговору, где бумаги.

Просмотр их затянулся далеко за полночь. Во время чтения он порою покачивал головой, вытягивал внезапно ноги, как бы в состоянии известного волнения, барабанил пальцами по столу, хмурил брови, — чтение его захватывало. Да, этот полнокровный человек с короткой шеей получил здесь все, чего только мог пожелать, по части грязных мыслей и интимных излияний. Почему так мало деликатности, так много прямо-таки грубости в этих письмах? Это был какой-то ушат с помоями, в который приходилось окунаться консулу. У бывшей танцовщицы были, вероятно, какие-нибудь совсем особые причины терпеть легкомыслие своего мужа, не зажимая при этом носа. Тут были письма из Индии и из других стран, политика, египетские оргии, личные счеты с администрацией, частная торговля сомнительными товарами, покупка титула лорда, поставки в армию — все в одной куче, и от всего этого невыносимо дурно пахло.

Фру Рубен в молчании наблюдала своего мужа. Письма становились все короче и короче. Казалось, словно автор писем уже не питал полного доверия к своей жене, или что он нашел другого поверенного. Последние письма содержали намеки на возвращение леди к ремеслу танцовщицы, на какую-то поездку в Шотландию с каким-то темным директором одного увеселительного заведения. Леди, по-видимому, отрицала это, но следующее письмо от мужа неопровержимо устанавливало обвинение и кончалось разрывом. Два эти последние письма были, в конце концов, решающими. Баста!

Фру Рубен уловила, что интерес консула заметно падал по мере того, как он заканчивал чтение писем. Здесь больше уже ничего не было для него, но, казалось, было что-то как раз для нее. Этот добрый лорд начал свою карьеру при помощи приданого жены, танцовщицы; это она вывела его на дорогу при посредстве того маленького состояния, которое она собрала своими танцами, своими ногами. Он претворил ее мысль в действие, и оно открыло им обоим путь. Но к чему было теперь все это!