— Это правда? — спросил доктор.

Август задет.

— Неужто не правда! Я только и слежу, как бы не сболтнуть лишнего. А кроме того, разве Ротшильда проведешь?

— Так они вас все-таки пропустили?

— Естественно. Провели к нему, поклонились и сказали, чего мне надо. Разговаривать с ним одно удовольствие, такой это замечательный человек, ну просто государственного ума. «Показывай, — говорит, — свой алмаз». Глянул — и с ходу купил. Вдобавок он не из тех, кто торгуется, вынул безо всяких бумажник и заплатил. Видели бы вы этот бумажник! Если бы мы с вами взяли самый обыкновенный кошелек и набили газетной бумагой да еще засунули туда с пяток карточных колод, то все равно бы он не получился таким толстым, как Ротшильдов.

— Но он, верно, здорово похудел после того, как Ротшильд уплатил за алмаз?

— Вот именно, — подхватил Август, — прямо-таки скукожился. Ведь деньги-то за алмаз выложены были немалые.

— Сколько же такой алмаз, интересно, мог стоить?

— Ну-у, — замялся Август. — Если говорить по правде, я и сам не знаю. Знаю только, что благодаря этим деньгам мне будет на что прокормиться в старости.

— Значит, это совсем не те деньги, которые вы выиграли в лотерею?

— Какая лотерея! — отмахнулся Август. — Разве этого хватило бы, чтоб начать в этих горах крупномасштабную добычу руды?

Доктор Лунд поднимается и идет к дверям, он хочет поискать мальчиков.

— Я уже начинаю немножко беспокоиться, — говорит он. — А ты, Эстер?

— Я тоже, — рассеянно отвечает она.

Эстер из Поллена сидела и слушала небылицы. Конечно, хорошо бы позвать мальчиков, чтоб те тоже послушали, но ей неохота было идти их разыскивать, она боялась что-нибудь пропустить. Неужели она такая заурядная, такая пустая женщина? Да вовсе нет! Она красивая и милая, а это уже кое-что, вдобавок на редкость умелая. Свое уменье она проявляла и на кухне, и в гостиной, и в погребе. И в спальне тоже. Как — Эстер? Да, в спальне она была слепой, нежной и безрассудной. А сейчас она сидела и слушала. Ни у кого не было такого дара плести небывальщины, как у ее земляка из Поллена, может, она и не верила ни единому его слову, но ведь и читая сказки, мы разве в них верим? Август был не похож на других. Те ей тоже рассказывали. Но что ей могла порассказать кухонная прислуга? Даже доктор — ну чем он мог ее поразвлечь? В сравнении с невероятными историями Августа все остальное было взаправдашним и нагоняло скуку.

Что до Августа, то он сидел и завирался в свое удовольствие. Потому что был сегодня в радужном настроении, ну а как же, все теперь складывалось как нельзя лучше, денег убыло, овец прибыло, есть крепкая надежда заполучить девушку в Южном, всеобщее уважение и пиджак на шелку. А старался он, мозолил язык не для кого-нибудь, а для Эстер, никто не умел слушать так, как она, глаза и щеки горят, грудь вздымается. Эстер была вдохновенной слушательницей, ему не было нужды сдерживать себя, и не перебарщивать, и умалять чудесное, в полленских горницах слыхивали и про Билеалову комету, и про девушку, что утопилась в море. О, длинными зимними вечерами сколько же в полленских горницах их было поведано, сказаний и таинственных происшествий, а уж спето песен…

— Да уж, Август, чего ты только не навидался! — сказала фру Лунд. — Прямо заслушаешься. Я все вспоминаю Поллен, сколько же ты там всего затеял, понастроил и насадил.

— Это в Поллене-то? — отозвался Август. — Да ну, пустяки! Жалко вот, адвокат решился ума, он все упрашивал меня пойти к нему в компаньоны, тогда б мы открыли банк. Это было бы самое подходящее для меня дело, я ж на этом собаку съел.

— Да у тебя и без того столько всего на руках. И как ты все успеваешь?

— Привычка, — ответил он.

Сейчас они были наедине и могли говорить свободно. И у фру Лунд сразу же развязался язык. Нет, она вовсе не собиралась плакаться, просто Август был душа-человек, притом старый знакомец.

— Ну как, у вас по-прежнему все в порядке? — спросил он.

— Да вроде бы, — ответила фру Лунд. — Когда он только-только вернулся домой, все было чудесно и замечательно, а потом уже стало не так. Да я ничего и не ожидала.

Август понял по ее тону, что пылкие чувства по той или иной причине несколько поостыли и радость схлынула. Он сказал:

— Так, значит, доктор купил себе мотоцикл?

Ну да. Только что удивительно, с появлением мотоцикла в доме стало ничуть не благостнее, а совсем даже наоборот. Теперь он уже больше не упоминает про свой изъян и не говорит, как чудно, что она готова терпеть его с искусственным глазом. А стало быть, и у нее нет повода сказать ему, что, даже если б он ослеп, все равно он ей нужен. Нет, он уже привык и считает себя таким же полноценным, как раньше.

— Да, так вот оно и бывает! — произнес Август, чтобы хоть что-то сказать.

А теперь вот он купил мотоцикл, и ему хочется, чтобы она за него боялась, когда он ездит. Это что, действительно так опасно?

— Ничего подобного! — презрительно сказал Август. — Просто он еще в себе не уверен.

Так с какой стати ей сидеть и трястись от страха? А он как раз этого и добивается. А еще он запретил ей ходить в Сегельфосскую лавку, где торгует кудрявый приказчик, да ты его знаешь. Нет, ему это не по нраву. А другой раз она встретила на улице нового помощника судьи, так ему и это не понравилось.

— А я о чем говорю! — воскликнул Август. — Я знаю, как оно бывает, ежели люди характерные. Но только не надо из-за этого переживать.

Видит Бог, ей и словом-то перемолвиться особенно не с кем, да и о ком ей еще беспокоиться, ну что бы ему пойти ей навстречу, но он до того неуступчивый. Они ж не ходят в кусты и не обжимаются, потому как это стыд и срам и никуда не годится. Но он такой. И хотя у него стеклянный глаз, который ему приходится вынимать и споласкивать, она как-то возьми и скажи, что этот глаз такой же красивый, как и другой. Потому что он говорит, раз это по ее вине он остался без глаза и на всю жизнь сделался инвалидом, то не грех бы ей и посокрушаться. Но ведь так оно и есть, ведь это она привела тогда Осе и стала всему причиной. То же самое и с мотоциклом, он говорит, ее не волнует, как он ездит, так какая разница, если он потеряет и второй глаз. Ну разве ж так можно?

— Хотите, я с ним потолкую? — предложил Август.

— Нет, нет, нет! — вскричала она испуганно. — Обещай, что не проговоришься и не покажешь виду.

— Да мне ничего не стоит.

— Нет, даже и не думай, будет еще только хуже. Да и по правде, не так уж все и плохо, он ведь может и по-хорошему, бывает, он скажет: «Ты же знаешь, Эстер! Ты да я…» Если б мне только было позволено, если б мне понести и родить девочку, я бы и словечка не молвила.

— Что значит позволено? Да я бы и спрашивать не стал!

— Ты так думаешь? Он ведь много лет вообще не хотел детей, ну а теперь считает, у нас их достаточно. А как бы славно после мальчиков родить девочку, или двух девочек, уж такое это было бы для меня утешение. А он не хочет. Ну а я ему повинуюсь, как оно и положено.

— Ничего вам такого не положено! — неожиданно провозглашает Август. — Где это слыхано! Вам нужно всего-навсего взять да и забеременеть. Разве это не написано нам на роду и разве не это заповедал Господь иудеям и прочим людям! Вы знаете, как вам за это взяться?

— Знаю, — без обиняков отвечает повеселевшая фру Лунд. — Я уж сколько раз думала пойти ему поперек, да все не решалась. Ведь оно откроется.

— Откроется? Ну так что? Это будет уже потом. Дадите ему с денек выговориться, на том и закончится.

— Знаешь, Август, — вдруг произносит фру Лунд, — когда ты сидишь вот так вот и меня уговариваешь, мне кажется, ничего тут такого и нету, другой раз я возьму и так прямо и сделаю.

Ублаготворясь, они все еще продолжали обсуждать эту тему, когда в гостиной вновь появился доктор. Мальчиков он не нашел.

— Очень жаль, — сказал, поднимаясь, Август, — так я ваших мальцов на этот раз и не повидал.

— Куда вам спешить, посидите еще немножко.