Короче, он решился.

Перед ним было несколько человек, в том числе и Блонда со Стиной, и ожидать, что с каждым будут разводить церемонии, не приходилось; сестры сюда уже наведывались, и процедура была им знакома, они без раздумий скинули туфли и стащили носки и подоткнули нижние юбки. Им осталось лишь снять сорочки.

В воздухе стояла водяная пыль, от водопада тянул резкий ветер, хотя светило солнце, впору было надевать рыбацкую робу, а на голову — зюйдвестку. Август заколебался. Подняв глаза, он увидел, что Корнелия за ним наблюдает.

Когда настал его черед, креститель сказал:

— Разувайся!

Ну не останавливаться же на полпути! Август снял ботинки и носки и закатал до колена штанины.

— Снимай пиджак, снимай жилет, снимай рубашку! — торжественно возгласил креститель.

Август повиновался. После чего оба они зашли в воду, и Август был крещен тремя погружениями во имя Отца и Сына и Святого Духа, аминь.

Холод был собачий.

Он как мог вытерся и поскорее оделся. Все это время Корнелия наблюдала за ним с недоверием, но теперь-то, надо думать, поверила, потому что подошла к нему с приветливым видом и пристроилась идти рядом.

Август смутился.

— И что ты на это скажешь? — спросил он ее.

А что ей говорить…

— Ну как же? Это выдающееся и исключительное событие в моей жизни, при том что я столько странствовал.

— Наверное.

— Только холодина страшная, не то что на Таити, — заметил Август, у которого зуб на зуб не попадал.

Корнелия считала, что он выдержал испытание. Наравне с другими.

— Другие намного моложе. А я всего-навсего старое корыто.

— Выходит, что нет.

— Значит, по-твоему, не старое корыто?

Углубляться в это Корнелия не захотела. Однако она по-прежнему держалась приветливо и в основном упирала на то, что он хорошо сделал, что окрестился.

— Да нет, я вовсе не такой уж и дряхлый, — заявил Август, молодцевато расправив плечи. — На линии я везде поспеваю, и не дай Бог кому-нибудь двинуть мне в ухо — пристрелю как собаку.

Хендрик шел набычившись, только что толку, Корнелия не обращала на него никакого внимания. Хендрика, похоже, вообще не устраивало, что Август крестился и они оказались на равных.

— Корнелия, а не пора ли нам домой? — спросил он.

— Нет, — сказала она, — мне сперва в эту сторону. Ну а ты, Хендрик, иди домой!

Прямо так и сказала, дала от ворот поворот! И, повернувшись к Августу, спросила, что поделывает Беньямин.

— Беньямин? Работает.

А где? Она была вчера в городе, только в кинозале его уже нету.

— Зачем он тебе понадобился? — недовольно спросил Август. — Он же некрещеный, не то что мы.

А понадобился он ей затем…

— Вот сейчас как раз тебе не стоит его беспокоить, — перебил ее Август. — Ему поручено ответственное задание, которое требует полной сосредоточенности.

— А где это?

— Не все ли равно. Зато он хорошо зарабатывает.

Разумеется, Августу приходится все ему растолковывать и показывать, потому как звезд с неба он не хватает.

— Это Беньямин-то?

— Да. Баранья башка. И красавцем его тоже не назовешь.

Но Август обещался ему помогать и обещание свое выполнит.

Помолчав немного, Корнелия спросила, не передаст ли он от нее Беньямину привет.

— Привет? С какой стати? Он же некрещеный, да и вообще.

А потом, Август может просто-напросто позабыть передать привет, он столько всего должен держать в голове, он же правая рука консула. Что же это он хотел сказать? Раз он крестился, она могла бы и поцеловать его, крепко, по-сестрински.

Корнелия побледнела:

— Нет.

— Я подумал, что раз я крестился, раз мы оба теперь крещеные… Мы ж теперь заодно — я, ты и твоя семья.

— Все, я пошла домой, — сказала она и повернула назад.

Август остался с носом.

Он мог бы пойти за ней следом. Ха! Ему ли не знать, как обращаться с застенчивыми молоденькими девицами! Но он был не в настроении и, по правде говоря, не совсем хорошо себя чувствовал: окунувшись в холодную крестильную воду и постояв на ветру, он продрог до костей. Он пустился было вприпрыжку, чтобы согреться, но запыхался, устал и вынужден был перейти на шаг. Черт возьми, он совсем расклеился! Господи, прости его, грешного!

Подходя к усадьбе, Август завидел толпу, состоявшую в основном из его рабочих. Поскольку он возвращался с собственных крестин и был в подавленном состоянии, то поспешил пройти мимо, ему не терпелось добраться до кровати. Насколько он понял, рабочие опять провели всю ночь на танцульках и веселье все еще продолжалось, наверное, у них была при себе и выпивка, они наскакивали друг на друга и горланили. Среди них толклось и несколько особ женского полу, из городских, а кроме того, Вальборг из Эйры со своим мужем. Вдалеке, у горной дороги, кто-то играл на гармонике.

Август улегся не раздеваясь и поплотнее закутался в одеяло.

Ему не спалось, он не мог согреться, лежа, в полудреме, он перебирал мысленно все, что с ним сегодня произошло. Он вполне мог поцеловать Блонду и Стину, только это не одно и то же, он и не подумал их об этом просить, разве он способен изменить Корнелии? Он не из таких!..

Неожиданно до его слуха донеслись чьи-то вопли. Что это? Вопят на улице. Август вскинулся, оперся на локоть, прислушался. Почуяв неладное, он соскочил с кровати и бросился к окну. Так и есть, потасовка, до чего ж ему знакомы эти крики и гиканье, так дерутся бандиты и прочий рассвирепевший люд. О, эти милые сердцу, незабываемые вопли, обращенные к небу!

Он выбежал во двор и помчался на шум.

В драке принимают участие обе его бригады. Рабочие вовсю орудуют кулаками, вокруг носятся женщины, пытаются их разнять, ребятня отбежала подальше, чтоб не путаться под ногами, и только докторовы мальчуганы глазеют с опасно близкого расстояния.

Ну что, выйдет из этого что-нибудь путное? Август, нахмурившись, наблюдает, драка не клеится, колошматят друг друга, а толку-то. Вон ударил Боллеман, жалко, что он нализавшись. Ага! Снова ударил, это уже получше! Ай, ну кто же это бьет в грудь? А это еще что, пинать и лягать друг дружку! С ума, что ли, они посходили, неужто слабо дать в зубы? И неужто же ни один не способен схватить противника за глотку и придушить?

Августу не стоится на месте, он участвует в драке по-своему, то наступает, то пятится, показывая пример, азартно делает выбросы то правой, то левой, увертывается, пригибается, при виде меткого удара смеется от радости, удар мимо приводит его в отчаяние:

— Ну и позорник ты, Длинный Петтер, ну и позорник, на твоем месте я бы расправился с ним в два счета! Длинный Петтер, да на тебя жалко смотреть, иди-ка ты отсюда и не позорься, ладно прикидываться, будто ты весь в крови. Разве это кровь? Да это кровь из носу, сопли и слезы, тоже мне, расхныкался…

К Августу подходит Йорн Матильдесен и спрашивает:

— Вы аж посинели, вам что, неможется?

Он вытаскивает из кармана непочатую бутылку и протягивает Августу, это водка. Август берет бутылку и хорошо прикладывается, но его занимает совсем другое — исход драки, и пьет он как бы промежду прочим, не сводя глаз с дерущихся.

Йорн Матильдесен говорит:

— Это не моя бутылка, а Боллемана, он дал мне ее подержать. Нет, ну до чего оголтелый народ, а кровищи-то, гляньте-ка! Это они из-за моей Вальборг, только не больно-то они ей нужны…

Август отпил снова, словно бы по рассеянности, не сознавая, что делает, но, похоже, осушать бутылку ему было не привыкать. Он продолжал наблюдать за дракой, презрительно комментируя происходящее:

— Погляди-ка на Густава, этот человек проработал у меня несколько месяцев, а сбить с ног так никого и не может. Черт-те что! — Август даже сплюнул.

Он машинально сделал пару глотков, но бутылку назад не отдал. Да что же это, в конце концов, один бьет другого по лицу шапкой! Шапкой! Сопляки несчастные! Не выдержав, Август втянул голову в плечи и, подскочив, заорал. Один из парней стаскивает башмак и пускает в ход, только его тут же вырывают, и парень сам же получает им по носу, после чего башмак исчезает. Жалкое зрелище! Ну как тут Августу не возмущаться, он подпрыгивает от злости и пританцовывает. Башмак потерялся, экое дело!