— Я чувствую себя Евой, — сказала Кэрри, когда они уже направлялись к фермам.

— Какой Евой? — спросила Оливия и тут же смутилась от укоризненного взгляда.

— Первой женщиной, сотворённой из ребра Адама. Той, на которую пало проклятье деторождения, потому что она была слаба и отведала запретный плод.

— По-твоему, я — Змей? — возмутилась Оливия. — Кэрри, ты говоришь не своими словами, а словами твоей матери. Как рождение детей может быть проклятием? Или грехом? Ведь и ты, и я, и твоя мать появились на свет благодаря этому!

— Я знаю, — грустно ответила Кэрри. — Просто мать так часто говорит об этом, что эти слова въелись мне в память. Ты знаешь, когда я была маленькой, она читала мне на ночь Библию.

— Лучше бы пела колыбельную, — вырвалось у Оливии.

— Мне никогда не пели колыбельных. Или пели, но я не помню, — плечи Кэрри совсем поникли.

— Хочешь, я спою?

Оливия предложила это, не думая, и была поражена реакцией. Кэрри отчаянно закивала, глядя на подругу так, как умирающий от жажды смотрит на озеро в оазисе. И Оливия запела — негромко, вспоминая, как когда-то убаюкивала этой колыбельной Бронвин, Клэр и близнецов.

Twinkle, twinkle, little star,

How I wonder what you are!*

Как хорошо идти вот так вот по вечерней улице, где никто не оборачивается на тебя и не крутит пальцем у виска! Как хорошо вдыхать свежий вечерний воздух и смотреть в сине-сиреневое небо, на котором уже видны первые звёзды. Хорошо ощущать во рту чуть кисловатый вкус вишни, а на пальцах видеть тёмно-красный сок. Хорошо идти бок о бок с подругой и не думать о том, что случится завтра.

Then the traveller in the dark,

Thanks you for your tiny spark…

«Ах, Кэрри, если бы эта песня могла спасти тебя!»

As your bright and tiny spark,

Lights the traveller in the dark, —

Though I know not what you are,

Twinkle, twinkle, little star.

Прозвучало в воздухе последнее слово песни и оборвалось неровным, дрожащим эхом. Кэрри, словно очнувшись от чудесного сна, вскинула голову, подняла потяжелевшие веки, тряхнула волосами.

— Ох, как странно! Я чуть не уснула на ходу… Спасибо, Олив, но мне надо бежать. Мама, наверное, уже давно ждёт.

И она скрылась в темноте так же быстро, как и в первый раз.

Комментарий к 6. Мятежные думы, вишни и колыбельная.

* В русском переводе эта колыбельная известна как “Ты мигай, звезда ночная”

========== 7. Пробуждение Силы. ==========

Когда Кэрри поднималась по ступенькам и запирала дверь бело-голубого домика, в её голове всё ещё звучал ласковый тихий голос Оливии, напоминающий колыбельную, и от него становилось спокойнее. Но стоило ей зайти в кухню, как мелодия была безжалостно прервана строгим вопросом матери:

— Где ты была, Кэрри?

— Просто гуляла, — голос всё-таки подвёл её и дрогнул.

я не боюсь её не боюсь

— С твоей новой подругой? С рыжеволосой девочкой?

— Откуда ты знаешь, мама? — Кэрри похолодела. — Ты нас видела?

— Миссис Снелл сегодня днём, забирая это безбожное платье, поздравила меня с тем, что у моей дочери появилась подруга. «Очаровательная девушка с рыжими волосами и в длинных перчатках», — так она сказала. Почему я узнаю о твоих подругах от чужих людей?

— Потому что у тебя нет времени на меня, — тихо ответила Кэрри.

— Я зарабатываю деньги на жизнь для нас обоих, — Маргарет прерывисто вздохнула. — Рыжие волосы — признак ведьмы, ты знаешь?

— Мама, сейчас же не Средневековье! — Кэрри едва не рассмеялась. — В Оливии нет ничего плохого, она живёт с дедом, так же уединённо, как мы. Я могу пригласить её на чай, если ты позволишь.

— Нет, — отрезала Маргарет. — Ведьмам не место в нашем доме.

— Хорошо, — Кэрри потупилась. — Я хотела сказать тебе ещё кое-что… Томми Росс сегодня пригласил меня на бал, и я согласилась.

Последствия этих слов были ожидаемыми, но от этого не менее ужасными. Маргарет в первые секунды потеряла дар речи, но под рукой у неё была чашка, и она выплеснула на Кэрри чай. Он был не обжигающим, а чуть тёплым, но Кэрри всё равно отшатнулась в страхе. Потом, когда к матери вернулся голос, и она стала кричать про распущенность, парней и запах виски, девушке захотелось заткнуть уши и убежать, но она заставила себя подняться и сделать несколько шагов навстречу Маргарет. Та залепила ей пощёчину.

— В чулан! Немедленно в чулан и молись!

— Нет, — Кэрри силой мысли остановила руку матери, занесённую для нового удара. Отчего-то она чувствовала странное спокойствие. Когда Маргарет бросилась вперёд, Кэрри остановила её, вытянув руку. Вокруг что-то гремело, чашки разбивались о стены, стол и стулья подпрыгивали, но Кэрри было уже всё равно. Пусть мать называет её дьявольским отродьем и ведьмой — если Кэрри — отродье дьявола, то Маргарет — дьявол во плоти.

Она не осмелилась сказать это вслух, но зато сказала много чего другого. Что она пойдёт на бал, и никто её не остановит. Что ей не нравится жить жизнью матери. Что отныне у них всё будет по-другому.

Когда она замолчала, тяжело дыша от столь длинной речи, и опустила руку, Маргарет упала на колени и начала молиться. Кэрри было тошно от этой сцены, она хотела извиниться, но поняла, что этого делать нельзя — нельзя проявлять слабость. Только не сейчас. Поэтому она бросилась в подвал за припрятанной там материей. Уж лучше она будет шить. Да, так определённо будет лучше.

***

На следующий день, отправляясь на работу, мать разговаривала с Кэрри так, как будто вчера ничего особенного не случилось. Она потуже затянула пучок на затылке, сказала, что в холодильнике есть макароны и попросила дочь не задерживаться. «Ну прямо любящая мать из рождественских историй», — подумала Кэрри. Она слишком хорошо знала Маргарет, чтобы понять: она безумно боится дочери.

«Ну и пусть. Я не могла поступить по-другому. Это она меня довела», — говорила себе Кэрри, пытаясь справиться с тянущим чувством вины. В школе она немного отвела душу, пробуя свою Силу на студентах. Она установила себе одно железное правило: трогай только тех, кто задевает тебя. Ей хотелось отомстить им всем, унизить их, как когда-то они её, но она сдерживалась. Например, Элен Шайрс смеялась над ней в тот страшный день в душевой, но сейчас она не делала Кэрри ничего плохого. Вот Тина Блейк пихнула её плечом в столовой, проходя мимо. Буквально через несколько секунд стакан с апельсиновым соком вылился прямо на её джинсы. Тина раскричалась, обвиняя Донну Тибодо в неуклюжести, та что-то возмущённо проговорила в ответ, а Кэрри отвернулась, пряча улыбку.

Или тот случай, когда Рой Эвартс назвал её свиньёй, а дверца шкафчика открылась сама собой и стукнула его по затылку… Или карандаш, соскочивший со стола и воткнувшийся в руку Джессике Апшоу как раз тогда, когда она примеривалась запустить в Кэрри комком бумаги. Кэрри пьянило осознание собственной силы, и она жалела лишь об одном — что в школе в эти дни не появлялась Кристина Харгенсен. Уж она-то бы не прошла мимо Кэрри, не задев её, и та тоже бы её задела… Чуть-чуть.

Думать об этом было приятно, но ещё приятнее было, когда Томми Росс помахал ей рукой на прощание. Вот он, её первый мост к новой жизни. Конечно, Кэрри на строила воздушных замков. Чуда не будет: Томми не влюбится в неё на выпускном балу, как принц в Золушку. Даже если он один раз поцелует её, этого уже будет много. Кэрри всегда смущалась, думая о поцелуях. О них она знала только понаслышке, от матери и Оливии. Мать с отвращением говорила о запахе виски, а Оливия вздыхала, вспоминая Еноха. Глядя на разрумянившееся лицо Оливии, Кэрри сама краснела.

Задумавшись, она едва не прошла мимо Оливии и заметила её, лишь услышав оклик:

— Эй, Кэрри! — Олив помахала ей. — Как дела в школе?

— Лучше, чем раньше, — улыбнулась Кэрри. Вчера она не решилась рассказать о приглашении Томми, но сейчас, когда в подвале спрятано полусшитое платье… Сейчас самое время.

— Сейчас самое время, — словно подслушав её мысли, сказала Оливия. — Я хотела тебе кое-что рассказать, но для этого будет лучше пойти ко мне домой. Ты не против?