Но в эти суматошные, лихорадочные дни перед выпускным балом Кэрри куда меньше думала о школе и о доме, чем обычно. Вся её жизнь была после школы, на улицах города или даже на дороге, ведущей к фермерским владениям. Они с Оливией подолгу гуляли там, разговаривая обо всём на свете. Никогда Кэрри ещё не чувствовала себя такой свободной, но свобода пугала её.

«Ты должна идти прямой дорогой», — звучал в голове голос матери. «Господь покарает тебя за грех, который ты совершила».

«Но я не совершила никакого греха!» — хотелось закричать Кэрри в ответ. «Скажи, мама, в чём я виновна? В том, что родилась женщиной? В том, что вообще родилась?»

Последнее время она чувствовала себя очень странно и страшно, моментами ей казалось, что у неё начинается раздвоение личности, о котором пишут психологи и снимают фильмы режиссёры. Две стороны у Кэрри, две её части, две души, и одна из них хочет строить мосты и дружить с Оливией, а другая — вернуться домой, к матери, в тесную, но такую привычную клетку и забыть всё, как дурной сон.

Мама говорит, что душ — это грех, а Оливия возражает: не грех — быть чистой.

Мама запрещает слушать рок-н-ролл, а Оливия смеётся: рок-н-ролл ничем не хуже любой другой музыки, и плясать под него здорово.

Мама утверждает, что любопытство — порок, а Оливия улыбается: не порок, а черта женского характера.

Мама называет мужчин греховными, грязными существами, а Оливия с жаром рассказывает о своём Енохе, и глаза у неё горят, а щёки пламенеют. И как можно поверить, что любовь — это грех, если Оливия так счастлива?

«Разве быть счастливой — грех, мама? Разве жить так, как хочу я, а не ты, — грех? Разве я безвольная кукла и не могу ничего решить сама?»

Поначалу такие мысли казались бунтарскими, греховными, неправильными, и Кэрри в страхе съёживалась, ожидая, что Господь вот-вот поразит её. Но не гремел гром небесный, не сверкала молния, и постепенно Кэрри осмеливалась задавать вопросы не только себе, но и Оливии.

«Когда-нибудь я задам их маме», — думала она, холодея от страха и желания. «И она не посмеет меня ударить, потому что у меня есть Сила».

Неизвестно, подозревала ли Оливия о мятежных думах своей новой подруги, но внешне она оставалась такой же спокойной и дружелюбной, как в начале их знакомства. Они болтали обо всём на свете, начиная от школы и друзей Оливии и заканчивая космическими кораблями. Кэрри знала о них очень мало и была поражена тем, что Оливия знает ещё меньше.

— Мы в Кэрнхолме жили очень обособленно от остального мира, — словно оправдываясь, сказала она. — У нас было о чём поговорить, но о космических кораблях речь как-то не заходила.

На следующий день Кэрри взяла в библиотеке энциклопедию — огромный том, такой большой, что он не влез в сумку, и пришлось нести его в руках. Следующие несколько часов девушки провели в кафе, жадно читая статьи о космосе и поедая салат с бутербродами. На них поглядывали остальные посетители, кое-кто даже показывал пальцем, но Кэрри в кои-то веки было всё равно.

— Ого, книги о магии? — когда она начала собирать сумку, Оливия заметила выглядывающие из неё корешки. — Интересно?

— Да, — Кэрри почувствовала, что краснеет. — Я понимаю, глупо в семнадцать лет интересоваться магией…

— Ничего страшного, — махнула рукой Оливия. — Помню, Джейк постоянно рассказывал истории про Гарри Поттера — мальчика со шрамом в виде молнии на лбу. Он умел колдовать с помощью волшебной палочки и летать на метле.

На миг в Кэрри всколыхнулся привычный, взращенный матерью страх перед колдовством, колдунами и ведьмами, но она тут же напомнила себе: «Я теперь тоже ведьма».

— А кто написал эту историю?

— Мы подозревали, что Джейк сам всё это сочинил, но он утверждал, что это написала одна английская писательница. Он говорил, что она станет известной в будущем.

— Интересно было бы её почитать, — Кэрри отпила остатки апельсинового сока из бокала и поморщилась. — Кисловато, губы щиплет. Я больше вишнёвый люблю. Раньше у нас во дворе росла вишня, но потом некому стало её выхаживать, и она зачахла.

— А у нас в Кэрнхолме много чего росло. Фиона любила ухаживать за растениями, — задумчиво ответила Оливия.

***

На этот раз в сорок третьем году Оливию ждал один Енох. Заметив, что девушка дрожит, он накинул ей на плечи шерстяную накидку — она благодарно кивнула.

— Енох, а где все?

— Любуются трудами Фионы. Она сумела-таки вырастить цветы в середине октября и теперь охраняет их от Джейка. Он всё пытается сорвать розу для Эммы, — Енох пренебрежительно фыркнул.

— А ты?

— А я такими глупостями не занимаюсь.

— А что это торчит у тебя из кармана? — лукаво поинтересовалась Оливия. Енох покраснел и нахмурился.

— Ничего от тебя не скроешь. Я хотел подложить её как-нибудь незаметно… впрочем, бери, — он протянул ей хрупкую белую лилию. При взгляде на неё Оливия почему-то вспомнила Кэрри.

— Спасибо. Знаешь, мне нужна кое-какая помощь от Фионы. Как ты думаешь, она сможет вырастить вишнёвое дерево?

— Думаю, сможет… только не говори ей, что это я сорвал лилию, ладно?

— Считаешь, она не догадывается?

— Может, это Джейк сделал, — пожал плечами Енох.

— Может, — согласилась Оливия. — Только вот Эмма не очень жалует лилии, а я пару дней назад обмолвилась, что люблю белые цветы. Ты это слышал, но и Фиона слышала. Думаю, ей легко будет сделать выводы.

— Зря я притащил из своей библиотеки рассказы о Шерлоке Холмсе, — вздохнул Енох, и Оливия от души рассмеялась.

К Фионе она подошла после ужина и начала издалека.

— Спасибо за лилию. Ты вырастила прекрасные цветы.

— Они были бы ещё прекраснее, если бы кое-кто не топтался по моим клумбам и не рвал их, — она бросила взгляд в сторону Джейка, воркующего с Эммой.

— Цветы созданы для того, чтобы делиться ими, — протянула Эмма.

— Иногда ты рассуждаешь совсем как взрослая, — буркнула Фиона.

— А я и есть взрослая. Мне ведь на самом деле почти девяносто лет.

— А мне восемьдесят пять, но я не философствую.

— Ладно, тогда просто помоги мне безо всякой философии, хорошо? Мне нужно несколько вишен. У тебя есть вишнёвые косточки?

Вишнёвые косточки у Фионы нашлись. Она закопала несколько во дворе и вытянула руки с растопыренными пальцами. Даже Оливии, привыкшей к подобному зрелищу, становилось не по себе, когда Фиона начинала проявлять свою странность. Лицо у неё раскраснелось, волосы выбились из-под косичек, руки тряслись так, как будто девочку лихорадило. Но её старания не пропали даром — из-под земли вытянулся росток, потемнел, отвердел и, змеясь, потянулся вверх. Вскоре во все стороны поползли ветви, на них заблагоухали белые цветы, быстро сменившиеся вишнями — не очень крупными, но гладкими и вкусными даже на вид.

— Всё, — Фиона устало опустилась на землю и стёрла пот со лба. На разливающийся в воздухе запах прилетели пчёлы — видимо, их выпустил Хью.

— Ты умница, Фиона, спасибо! — Оливия расцеловала бы девочку, не будь та недотрогой. Впрочем, имелись исключения — она охотно приняла помощь подбежавшего Хью. Оливия же направилась к дереву, разгоняя пчёл взмахами руки.

На следующий день она прихватила с собой в будущее большую корзинку, аккуратно завязанную белым платком. Оливия ничего не поела утром, поскольку вышла раньше обычного, и с трудом дождалась Кэрри из школы. Та, как назло, пришла позже обычного, но у Оливии не хватило духу винить её за опоздание — уж слишком счастливой выглядела её подруга.

— Тебя задержали в школе? — как бы между прочим спросила она.

— Да нет, просто зашла в магазин, купила кое-что. А что у тебя в корзинке?

— Ты вчера говорила, что любишь вишни, вот я и принесла чуть-чуть. Дедушка выращивает их.

— Ты очень добра, Олив, но не стоило, — Кэрри, как и следовало ожидать, смутилась.

— Ничего, я их тоже люблю. Если ты откажешься, я съем всё сама, — и Оливия, в доказательство своих слов, развязала платок. Конечно же, вишни выглядели так соблазнительно, что Кэрри не удержалась и попробовала. Конечно же, ей понравилось. Конечно, дальше девушки пошли вместе, жуя ягоды и складывая косточки обратно в корзинку.