1. Как известно, отец Гитлера, несмотря на все усилия, позволившие ему многого добиться в жизни, так и не смог избавиться от «позорного пятна». Таким же позором были покрыты в Германии евреи, которым предписывалось постоянно носить на одежде звезду Давида. Не исключено, что постоянные переезды отца с места на место (по сведениям Феста, он менял место жительства одиннадцать раз) были обусловлены не только служебной необходимостью. Возможно, он боялся, что люди прознают о его «сомнительном происхождении». Известно также, что такой же страх обуревал Гитлера после того, как Франку не удалось доказать, что в его жилах течет только «арийская кровь». Фест пишет: «Когда ему в 1942 году сообщили, что на одном из домов в деревне Шпиталь (как мы помним, оттуда был родом Иоганн Гитлер, считавшийся, согласно официальным документам, его дедом. — А.М.) установлена мемориальная доска, у него начался приступ дикой ярости».
2. Одновременно в «законах о защите чистоты расы» нашла отражение драма ребенка по имени Адольф Гитлер. Ведь причиной ненависти отца к нему были подсознательные воспоминания о своем детстве и «позорное пятно», а отнюдь не поведение ребенка. Поэтому у Адольфа не было никакой возможности избежать побоев, а раз так, то и у евреев не было никаких шансов выжить.
Такие отцы, как Алоиз, могут даже разбудить ребенка, чтобы избить его. Такое случается, если в каком-то обществе им не хватает уверенности в себе. Экзекуция позволяет восстановить им душевное равновесие и вновь почувствовать свою силу (ср. Кристиана Ф., S.190).
«Третий рейх» должен был «очиститься» от позора Веймарской республики. Сделано это было за счет евреев. Но и Алоиз Гитлер, мучимый стыдом за свое происхождение, срывал злость на беззащитном Адольфе. И того также ничто не могло спасти: ни хитрость, ни прилежание, ни успехи в школе.
Адольфа не связывали с отцом никакие нежные чувства (любопытно, что в «Майн Кампф» он называет его «господин отец»). Постепенно он проникся лютой ненавистью к отцу. Развитию этого чувства ничто не препятствовало. По-другому обстоят дела, если у отцов (или матерей) приступы ярости чередуются с ласковым обращением. Здесь ненависть не столь ярко выражена. У этих людей другие проблемы. Они выбирают себе партнеров с такой же искаженной структурой психики, как и у них, склонных к крайности в поведении, затем никак не могут расстаться с ними и живут, ожидая, что доброта возьмет верх над жестокостью. Впрочем, они неизбежно разочаровываются. Такие садомазохистские отношения гораздо сильнее любовных связей и представляют собой перманентное саморазрушение.
Как уже было сказано выше, поведение маленького Адольфа никак не влияло на отношение к нему отца. Побои были ежедневными. Ему оставалось лишь загонять боль внутрь, т.е. заниматься отрицанием своего подлинного Я и идентифицировать себя с мучителем. Никто не мог ему помочь, даже мать, ибо она тоже испытывала страх перед Алоизом, т.к. сама нередко становилась жертвой побоев (ср. Toland, S.26).
Точно такое же постоянное ощущение угрозы для жизни было свойственно евреям в «Третьем рейхе». Попробуем представить себе такую сцену. На еврея, вышедшего на улицу, например, купить молоко или хлеб, нападает штурмовик, который вправе делать с ним все, что хочет, все, что ему в голову взбредет и что в данный момент требует его подсознание. Еврей ничего не может сделать, точь-в-точь, как в детстве Адольф Гитлер. Если он вздумает защищаться, его забьют и затопчут до смерти. Вспомним, что доведенный до отчаяния одиннадцатилетний Адольф сбежал из дома, намереваясь вместе с тремя приятелями спуститься вниз по реке на самодельном плоту. За этот, если так можно выразиться, акт сопротивления отец едва не забил его до смерти (см. Stierling, S.23). У еврея также нет никакой возможности убежать, все пути отрезаны или ведут к воротам Освенцима или Треблинки.
Эта сцена в самых различных вариантах разыгрывалась бесчисленное множество раз в 1933-1945 гг., и еврей, подобно беспомощному ребенку, вынужден был терпеть все. Он был вынужден терпеть, когда орущий, вышедший из себя, превратившийся в самого настоящего монстра штурмовик лил ему на голову его же молоко, а потом звал своих сообщников, чтобы они вдоволь посмеялись над ним (вспомним, как Алоиз смеялся при виде закутанного в «тогу» Адольфа). Опять же еврей, ради сохранения собственной жизни, должен был собраться с духом и терпеть любые унижения, ненавидя и презирая в душе измывающееся над ним ничтожество. Думается, что так же вел себя и Адольф, со временем понявший, что сила отца — это лишь нечто напускное, и попытавшийся «отомстить» ему плохими оценками в школе.
По мнению Иоахима Феста, плохая успеваемость Адольфа объясняется отнюдь не желанием огорчить отца, а завышенными требованиями, которые предъявлялись к ученикам в Линце. Там, дескать, Адольф уже не мог выдержать конкуренцию со своими сверстниками из добропорядочных буржуазных семей. Однако в другом месте Фест подчеркивает, что Адольф был «бойким, веселым мальчиком и, очевидно, довольно способным учеником» (Fest, 1978, S.37). Так почему же он вдруг начал плохо учиться? Причина вполне понятна, и Адольф называет ее сам, хотя Фест считает иначе: он обвиняет его в «безволии» и «довольно рано проявившейся стойкой неспособности к систематическому труду» (S.37). Такое мог сказать Алоиз, но уж никак не автор наиболее фундаментальной биографии Гитлера, содержащей множество доказательств наличия у фюрера железной воли и поразительной работоспособности. Но ничего удивительного здесь нет. Почти все авторы биографий руководствуются почерпнутыми у педагогов критериями, согласно которым родители всегда правы, а все дети, если их поведение не соответствует общепринятым нормам, сплошь «лентяи», «неженки», «упрямцы» и «шалопаи» (S.37). Если же они, повзрослев, пишут о родителях правду, их можно со спокойной совестью заподозрить во лжи:
«С целью еще более очернить (куда уж более. — A.M.) облик отца сын позднее объявил его алкоголиком, за которого ему было стыдно и которого постоянно приходилось вытаскивать с помощью увещеваний и ругани из „вонючих, насквозь прокуренных забегаловок“» (S.37).
Видимо, все дело в том, что у авторов биографий Гитлера сложилось единое мнение о его отце как о человеке глубоко добропорядочном, который, правда, любил заглянуть в трактир, а затем немного покуражиться дома, но который отнюдь «не был алкоголиком». Эти слова как бы сразу обеляют отца в глазах читателей и лишают сына права стыдиться за его поведение.
В этой связи хотелось бы еще отметить следующее. Очень часто взрослые лишь во время сеанса психоанализа ощущают потребность узнать у родственников больше о своих родителях. Естественно, что в детстве они их идеализировали. Если к тому же родители умерли достаточно рано, то у ребенка не было возможности сознательно проанализировать их поведение, зато в подсознании запечатлелось их жестокость. Проблема заключается в том, что окружающие вряд ли смогут подтвердить впечатления, сохранившиеся в подсознании, и скорее будут говорить о родителях как о сущих ангелах, а ребенок непременно будет испытывать стыд, упрекать себя в порочности. Как мы знаем, Алоиз Гитлер умер, когда Адольфу было тринадцать лет. Все окружающие говорили об отце только в восторженных тонах. Конечно, мальчик чувствовал себя непонятым: ведь он-то помнил отца совсем другим. Но как только ему удалось наделить еврейский народ отрицательными чертами, ранее присущими его отцу, он избавился от этого комплекса.
Нет, наверное, более крепкого связующего звена между европейскими народами, чем ненависть к евреям. Правящие круги издавна использовали ее в качестве надежного инструмента манипулирования массами. Даже откровенно враждующие между собой политические группировки сходятся на том, что евреи крайне опасны и представляют собой воплощение подлости. Гитлер это прекрасно понимал и как-то сказал Раушнингу, что «если бы евреев не было, то их следовало бы выдумать».
Откуда у антисемитизма вечная способность к обновлению? Понять это совсем не сложно. Евреев ненавидят отнюдь не за какие-либо только им присущие свойства. Еврейский народ ничем не отличается от других народов. Просто очень многие копят в себе заряд недозволенной ненависти и буквально горят желанием узаконить ее. Для этого как нельзя лучше подходит именно еврейский народ. Два тысячелетия он подвергался гонениям с благословения высших церковных и светских властей, и враждебное отношение к нему не считалось чем-то постыдным. Даже приверженные «строгим моральным принципам» люди могут попасться на эту удочку, особенно если эти «принципы» тиражируются церковью и властью. (Вспомним, как А., сын миссионера, о котором я рассказала в конце первой главы, гнал от себя «нечестивые», а в действительности совершенно естественные мысли — сомнения в нравственности своего отца.) К тому же выросший в атмосфере запретов, связанный по рукам и ногам нормами поведения человек подсознательно стремится дать выход своим эмоциям, и потому охотно прибегает к такому удобному средству, как гонение на евреев. Впрочем, не исключено, что этот способ был для Гитлера вовсе на так удобен: ведь еврейская тема была в его семье табу. Легко представить себе с каким удовольствием он нарушил это табу, как только представилась такая возможность. Когда же он пришел к власти, ему оставалось только провозгласить ненависть к евреям главной добродетелью «истинного арийца».
