Жизнь в лагере стала серой и унылой. Везде было сыро, грязно и холодно. Дощатые домики не отапливались. Одежда, обувь, простыни, - всё было влажным, а просушить было негде. Люди мучились от безделья. Курсантов занимали наземной подготовкой, проводили занятия по безопасности полётов, изучали информационные сборники лётных происшествий. По просьбе майора Пескаренко с базы привезли три теннисных стола, ракетки и целый ящик шариков. Столы установили в курсантской казарме и стук шариков доносился оттуда до позднего вечера.
Сначала Алимов держал личный состав лагеря в напряжении, он надеялся, что через пару дней всё вернётся в привычную коллею. Но погода перечеркнула эту надежду. А ситуация была не такой уж безобидной. Люди напряжённо работавшие четыре месяца, получили возможность отдохнуть, расслабиться. Что им можно было предложить в этих условиях? Политработники старались в меру своих сил, делали, что могли, старались чем-нибудь занять или заинтересовать личный состав. До обеда в лагере ещё создавалась видимость работы, а после обеда все разбредались по своим комнатам. Вся жизнь держалась на трёх слонах: телевизор, спирт, преферанс.
Алимов собрал совещание руководящего состава. Он пригласил к себе в комнату командиров подразделений, их заместителей и начальников штабов. В назначенное время все собрались. Алимов посмотрел на начальника штаба третьей эскадрильи майора Рогова. У того были сильно оцарапаны лоб и переносица, а вокруг обоих глаз красовались огромные синяки.
- Рогов, это что за макияж?
- Бандитская пуля, товарищ полковник.
- А точнее?
Рогов замешкался. Вмешался подполковник Лучников, он доложил о происшествии так, будто рассказывал анекдот:
- Прапорщик Чернышев позавчера опоздал на построение, и пришёл с запахом. А командир экипажа у него Мансуров. Этот взял и объявил Мансурову выговор за недостаточную воспитательную работу... Чернышев вечером, с двумя пузырями самогонки пришёл замять инцидент. Замяли. Рогов вышел его проводить и упал с крыльца. Вот сейчас в раздумьях, объявить Мансурову ещё один выговор или нет.
- Рогов, запишешь выговор себе, - сказал Алимов.
- За что?
- За перегибы в воспитательной работе... Теперь по делу: я бы не стал вас собирать, если бы мы не летали день или два. Сейчас выходит, что мы теряем две недели. Этот Циклон перепутал нам все карты, но он явно выдыхается. Давление растёт. Дождь, я думаю, завтра прекратится. Полосу сможем подготовить к понедельнику. У кого есть какие мысли?
Все молчали. Прошло несколько минут. Майор Гордиенко вздохнул:
- Какие могут быть мысли? Пока парковый день, пока восстановление навыков, потом один маленький дождичек и опять на две недели...
- Это ты, Семёныч, к чему?
- А к тому, что работать с курсантами с этого аэродрома уже нет смысла. Ты говоришь, что в понедельник будет готова полоса, вот и надо на вторник давать заявку на перелёт. К тому времени на базе закончат программу. У нас под боком бетонный аэродром, а мы в грязи собираемся возиться. Вы всё об орденах думаете, а думать надо как ноги отсюда унести.
Алимов откинулся на спинку стула, задумался, глядя поверх голов присутствующих.
- Хорошо. Я подумаю. Скорее всего, так и будет. Постоянный состав до понедельника отправить на базу. Здесь, со мной оставить необходимый минимум людей для проведения наземной подготовки к полётам на аэродроме Н-ск. В каждой эскадрилье должен остаться кто-то из комсостава, либо командир, либо зам. Будем составлять план перелёта. Рогов, ты тоже остаёшься?
- А я-то зачем?
- Ты что, хочешь внешним видом жену очаровать? Детей напугаешь, заикаться будут... А если серьёзно, нужно будет подготовить все документы к перебазированию. Одного писаря с печатной машинкой тоже оставь в лагере... Всем всё ясно?.. Свободны.
Участники совещания, загремев стульями, поднялись с мест, и, толкаясь, стали выходить из комнаты. Наконец дверь закрылась, но сейчас же в коридоре раздался громкий смех, какая-то возня, что-то с грохотом упало. Эти люди были неисправимы. Послышался более громкий, чем это было необходимо, голос командира третьего звена майора Волк. Его выдавал восточно -украинский диалект:
- А ну, ша мэни!!! Вы шо, забулы - фюрер объявыв опэрацию "Циклон"?!!
Алимов усмехнулся, тряхнув головой. Что-то подобное он уже слышал. Ещё весной, когда Лучников прибыл пьяным на методические полёты, Алимов потребовал от него объяснений. Лучников сказал, что доложит рапортом. Вечером в штабе Алимов с командирами звеньев обеих эскадрилий уточнял график лётной подготовки курсантов. Вошёл Лучников и протянул лист бумаги. Алимов кивнул головой, пробежал глазами первые строки, резко поднял голову и посмотрел на Лучникова. Тот стоял, как ни в чём не бывало. Алимов стал читать дальше. Все, кто был в штабе, с интересом ожидали развязки. Дочитав до конца, Алимов секунду раздумывал, затем протянул рапорт стоявшему рядом командиру первого звена четвёртой эскадрильи майору Демьянову:
- Читай...
Демьянов начал читать:
- Штандартен-фюрер! Я смертельно устал...
Вокруг захохотали. Это была копия рапорта секретного агента Клауса штандартен-фюреру СС Штирлицу из популярного кинофильма "Семнадцать мгновений весны". Алимов выхватил из рук Демьянова бумагу, скомкал её, бросил в урну и вопросительно посмотрел на Лучникова. Тот спокойно произнёс:
- Разрешите идти, товарищ подполковник?
- Идите...Товарищ подполковник...
Лучников вышел. Увидев, что командиры звеньев всё ещё прячут улыбки, Алимов улыбнулся сам, потом резко ударил ладонью по столу:
- Всё! Продолжим...
Алимов опять встряхнул головой, отгоняя не вовремя нахлынувшие воспоминания, и потянулся к телефону.
Он доложил командиру полка о результатах совещания и своих выводах. Ремизов поддержал идею с перебазированием, но выразил сомнение, что грунтовая полоса просохнет к понедельнику. Алимов возразил:
- Просохнет, куда она денется. Подсушим, укатаем. К понедельнику полоса будет. У меня резерв есть, дёрн между третьей и четвёртой полосой, с южной стороны. Я всё лето его не использовал, там грунт твёрдый как гранит, его не должно сильно промочить. Командир, всё будет нормально, на небе уже просветы появляются, во вторник встречайте.
- Хм... Встречайте, говоришь?.. Я сейчас прилечу, сверху посмотрю на твой резерв. В пятнадцать тридцать свяжемся, будь у телефона.
Этого Алимов не ожидал. Он вышел на улицу, завёл трактор. Пока мотор прогревался, подошёл к домику и постучал в окно комнаты, где жили три командира звена и заместитель командира третьей эскадрильи майор Селиванов. Когда тот выглянул в окно, махнул рукой, - выходи. На словах добавил:
- Позови Гордиенко и оба со мной, полосу посмотрим.
Все трое забрались в кабину и поехали на аэродром. Ехали молча. Трактор таскало юзом по раскисшему чернозёму от обочины до обочины, грязь от колёс летела во все стороны. На краю аэродрома Алимов затормозил. Воды было очень много. Лучников был прав: прошёл грибной дождь и превратил полосу в гребной канал. Аэродром был похож на озеро с несколькими островами. Южная сторона поля была немного повыше, если и искать сушу, то только там. Алимов посмотрел на своих попутчиков. Гордиенко сделал жест рукой, - вперёд! На полном газе трактор, помчался, как глиссер рассекая лужи. Они пересекли лётное поле по диагонали. Действительно, не залитых водой участков здесь было больше. Выбрали самый большой "остров" и выехали на него. Осмотрелись. Гордиенко вылез из кабины на крышу. Несколько минут осматривался и сказал то ли спрашивая, то ли утверждая:
- Метров пятьсот.
Алимов с Селивановым тоже забрались к нему на крышу. Селиванов присвистнул:
- Авианосец, ёлки зелёные...
Алимов, поставив руки на пояс твёрдо сказал:
- Вот отсюда мы и будем взлетать во вторник.
Оба майора посмотрели на него как на ненормального, но зная, что спорить с Алимовым бесполезно, промолчали. В это время послышался характерный звук двигателя самолёта Л-29. Алимов посмотрел на юго-запад и показал пальцем:
