Флит утвердительно закивал головой, с печалью смотря на вино. Нагреется, не тот вкус будет, мелькало у него в голове.

— Родина ждет от вас подвигов! История запишет ваши имена золотыми буквами! От имени родины я в вашем лице — обернулся он к Флиту, — и в вашем, — с театральным поклоном обратился он к офицерам, — приветствую эскадру.

— Мы не будем работать, господин министр, на уменьшенном жаловании, — воспользовавшись паузой, проговорил один из делегации.

— Уменьшить? — сделав удивленное лицо, произнес Штерн. — Откуда вы взяли, господа? Наоборот! Я издал декрет! Он подошел к столу адмирала и, взяв с него первую попавшуюся бумагу, потряс ею в воздухе. — Вот он! — воскликнул Штерн. — Этим декретом вам, как эскадре особого назначения, я увеличиваю жалование.

Раздалось жидкое ура. Штерн глубоко поклонился. В дверях образовалась маленькая давка, так как никто не хотел выйти последним. «Хорошо, что не знает фамилий», — была их общая мысль.

— Они поплатятся за наглость, — прошипел Штерн, когда за делегацией закрылась дверь. — Запомните, адмирал.

Флит опустил стакан, который он поднес к своим губам.

— Конечно, экселенция! — произнес он.

— Я никогда не вступаю в борьбу сразу со всеми моими противниками. Нет, по очереди. Придет время и для этих молодчиков. Позовите Мартини.

Через минуту перед ними стоял вице-адмирал.

— Я забыл захватить с собой декрет, которым при своем отъезде всем чинам эскадры повышается на 20 % оклад. А затем, адмирал, конфиденциально составьте список чинов эскадры имеющих связь с «КМ».

Мартини вздрогнул.

Густая мгла окутывала еще суда эскадры, когда зашумели пропеллеры. Было ровно четыре часа. Подымаясь с маточных кораблей, амфибии быстро скрывались на горизонте одна за другой. На долю О'Генри выпало самое тяжелое задание: установить аппараты на острове, где ничего, кроме лагуны и скал, не было. По данным, собранным на архипелаге шпионами федерации, на этот остров через барьеры прибрежных скал не смогла до сих пор пробраться даже рыбачья лодка. Когда амфибия достигла острова, был уже полдень. Приказав снизиться до последней возможности, пока амфибия кружилась над островом, О'Генри его внимательно изучил. На узкой прибрежной полосе белелись кости скелета. Значит, и посещали и жили на нем, но уйти не смогли. Подходящих мест для установки своих аппаратов он нашел несколько. Спуск был опасен и труден. Проведя несколько неприятных минут, экипаж амфибии облегченно вздохнул, когда, врезавшись плавниками в песчаную косу, аэроплан, вздрогнув, остановился.

— Вторично, — сказал пилот, — я бы не решился здесь спуститься. Смотрите.

Действительно, всюду в шахматном порядке, как- будто установленные заботливой рукой, торчали подводные камни, из-за них пеной волны обозначали рифы. О'Генри молча приступил к установке аппаратов. Мертвая тишина царствовала на острове; в этом на первый взгляд зеленом рае смерть подстерегала на каждом шагу. Было жутко, всем хотелось как можно скорее оставить остров.

Нелли, стоя перед директором, часами стенографировала письма, которые он ей диктовал. Перед дверьми он зажег желтую лампочку — знак, что никто не смеет войти в комнату, и диктовал одно за другим бесчисленные письма. Нелли мало думала о содержании писем, ее мысли были заняты другим. После увеселительной поездки на яхте она сильно переменилась. Случайно она стала в Босфоре свидетельницей конца глубокой трагедии и узнала многое, чего никогда не подозревала или мимо чего беззаботно проходила в своей жизни. Пока мысли ее стремились в засасывающую неизвестность, такую заманчивую, что она по первому же зову, бросив все, окунулась бы в нее, ее рука летала по листкам блокнота.

— В интересах наших покупателей, — приподымая правую бровь, изрекал директор, — и всего человечества, ценою бесконечных жертв нам удалось в модели этого года ввести новые усовершенствования. Вам нет необходимости, чтобы похорошеть, останавливать автомобиль, открывать пыльный грязный сундук, прикрепленный сзади, и оттуда вытаскивать несессер. Ничего подобного! — Директор остановился, подчеркнул два раза и продолжил. — Нет! Покупая нашу модель автомобиля, этого не надо делать. Ваша прелестная рука нажимает на кнопку и перед вашими глазами: ваш несессер, картонка для шляпки, чемодан с платьями, ботинки. Вы взяли что нужно. Опять нажали кнопку и все это исчезло в глубине машины. Только женщина, которая пользуется нашим автомобилем, в состоянии всегда быть красивой, изящной, желанной.

Дальше следовала биография патрона директора, создавшего эти знаменитые машины.

— Наш гениальный Шими всего себя посвятил служению покупателю, — многозначительно говорил дальше директор. — Его гениальный ум искал только одного — найти способ сделать каждого человека своим потребителем. Вся его жизнь — это овладевание этап по этапу сердцем покупателя. Его анкеты со временем превратились в плебисцит, на который каждый должен был дать ответ: да или нет! Т. е. хочу ли я воспользоваться всеми благами жизни и сохранить здоровье, что возможно лишь, покупая фабрикаты вечно стоящего на страже ваших интересов, или не хочу сохранить здоровье и воспользоваться радостями жизни. Последний плебисцит был почти единогласное признание того, что Концерн Шими прочно овладел сердцами покупателей.

— Мы, — с отдельной строчки произнес директор, — как генеральные уполномоченные в федерации гениального Шими, верны его принципам. Наше информативное бюро, гаражи, мастерские круглые сутки находятся в распоряжении нашего потребителя.

«Мы…» — так было каждый день до обеда, так продолжалось обычно и после обеда. Так как директор был сегодня в ударе, было особенно нудно.

Временами Нелли казалось, что против нее сидит совсем не директор, а тот странный, изможденный человек, который умер у них на руках в Босфоре.

— Мы продаем в год столько машин, сколько не продает за три года… Все умерли, доктор, Андрей! Вам успеха! — шептали его губы.

— Повторите! — Нелли вскинула удивленные глаза на директора — Повторите? — переспросила она. Резкий звук гудка вывел Нелли из затруднительного положения. Нелли вышла в коридор. Из бесчисленных комнат двери непрерывно раскрывались, и коридор наполнялся людьми. Коридоры выливали людские ручьи на лестницы, по которым уже они мощным потоком достигали двора. Из многочисленных фабричных корпусов и мастерских спешившие толпы рабочих сливались с чиновниками. Огромные заводские ворота, как всегда, были закрыты, а нетерпеливая тол-па по два или по три через две боковые калитки выпускались наружу. На проходящих через калитку устремляли свои пронизывающие взгляды сторожа завода и очередной заводской детектив. До прогулки на яхте Нелли это ожидание обычно использовала для оживленного разговора с коллегами, остря насчет сторожей. После поездки ей был неприятен этот традиционный молчаливый надзор. Ей чудилось, что и эти поседевшие у ворот люди несут ответственность за совершаемое ежедневно в мире зло. И почему-то казалось, что их взгляд особенно внимательно задерживается на ней, — пытаясь заглянуть в душу. На площади это чувство ее покидало. Здесь она чувствовала себя частицей людского моря, шумного и подвижного, не спеша струившегося по широким улицам. Ей было радостно в этой толпе, думавшей лишь о том, как полнее и радостнее использовать свое свободное время. Она пересекла сквер и оглянулась. Как походил город в этот момент на гигантский муравейник. Парки и скверы потихоньку наполнялись. Чиновники и рабочие заменяли теперь на скамейках незадолго перед тем просидевших все утро за газетой пенсионеров или женщин с детьми. Другие группами спешили по улице, ведшей к мосту, одни, чтобы, разбредясь по берегам, начать купаться в маленькой речке, другие, чтобы все свободное время прогонять с остервенением по лужайке мяч, толкая его головой и ногами. Нелли, пройдя еще несколько улиц, вышла на улицу, носившую громкое название набережной. Каждый домик на ней утопал в зелени. У калитки зеленого цвета Нелли остановилась. К ней наперегонки бежали Александр и Мэри.