Телефон в кармане. И такое впечатление, будто он жжется даже через мягкую плотную ткань домашних штанов.

Хочется. Отчаянно хочется увидеть его снова. Снова обнять, целовать самые восхитительные губы на свете, любить его хочется, со всей силой и отчаянностью, на которую Влад только способен.

— Вы ведь понимаете, что делаете, — как-то обреченно сказал Влад. — Мне паршиво без него. А мы были вместе только неделю. Я эти семь дней ни на какую славу не променяю, но, для меня это самоубийство.

— Выбор за тобой, — Вильгельм пожал плечами, а потом потянулся и коснулся серебряной звезды на его шее. — Зачем ты носишь это?

— Я люблю его, — Соколовский с тяжелым вздохом поднялся из-за стола. За окном мело. Совсем скоро Новый год. Еще неделя съемок и ему придется думать, куда девать себя дальше. Работа хоть как-то отвлекала от мыслей. Как только все закончится — Димка снова безраздельно захватит все его мысли.

Влад долго смотрел на темный дисплей телефона. Решиться непросто. Не ради себя. Ради него. Чтобы с ним ничего не случилось. Чтобы ни единый волос не упал с его головы. Чтобы никакой псих его не коснулся. В трубке — длинные гудки. Тогда он сказал «Прощай», но удалить номер телефона так и не сумел.

— Нет! — Гельм рванулся вперед и, почти вырвав телефон из рук Влада, оборвал звонок. — Не сейчас. Сначала я должен вернуться и дать ему отпуск. Иначе он действительно обо всем догадается.

— Ну он же не знает, где вы. — Влада ощутимо потряхивало. — И если я позвоню, он спросит о том, дадите ли вы ему пару дней…, а вы с неохотой и скрипом… Блин, если я не позвоню сейчас, я просто не решусь на это еще раз!!!

— Он тоже слишком хорошо меня знает, — Гельм сдвинул брови. — Он просто не придет просить у меня отпуск в канун Рождества. Если бы не эти письма, мы бы мотались по концертам и праздникам круглыми сутками. И если я вдруг отпущу его… — Вильгельм отвернулся, напряженно размышляя. Может, стоит все-таки рискнуть? — Ты же понимаешь, что если он догадается, то поймет, что это Я попросил тебя об этом?

— Вы последний человек, с которым мне хочется общаться, Вильгельм. И ЕМУ об этом известно. Нам негде с вами пересечься. Я никогда не был вашим поклонником.

— Ты зря его недооцениваешь, — признания Влада Гельму были безразличны. Ему всегда было плевать на мнение людей, за исключением нескольких человек. Этот мальчик в список не входил. — Хорошо, звони, — он отпустил телефон и отступил на шаг, отворачиваясь и надеясь, что не ошибся.

Влад залпом допил остатки вина в своем бокале. По телу растеклось тепло, а внутреннее напряжение немного отпустило. Даже зашумело в голове. Хорошо… Главное, чтобы хватило на счету денег на один звонок. Каким бы продолжительным он ни был. Снова вспыхнул дисплей, высвечивая фото: смеющийся Димка, за обе щеки уплетающий мясной пирог, а в трубке послышались гудки.

17.

— Черт! — Дима выругался и, жестом отправив нерадивого менеджера дальше заниматься своим делом, потянулся за вибрирующим телефоном, надеясь, что это Гельм, которому он сейчас выскажет все, что думает об этом финне, скинувшем на него всю свою работу, а сам исчез по каким-то делам, в которые Диму, естественно, не посвятил. Но стоило только кинуть взгляд на дисплей, как дыхание сорвалось. Сердце гулко стукнулось о грудную клетку, а потом заколотилось где-то в горле. Этого не может быть. Просто. Не может. Может, он ошибся номером?

Дима оглянулся и поспешил отойти туда, откуда голос его никто не услышит. Еще один взгляд на фотографию смеющегося Влад, и он, прикрыв глаза, принял звонок:

— Да?

— Здравствуй, Димка, — от хмеля слегка заплетался язык. Удивительно как быстро можно опьянеть, если сильно нервничать и залпом выпить горячего вина со специями.

— Здравствуй, — выдохнул тот, сжимая пальцы в кулак от пронзившей вдруг боли. Влад просто пьян. А чудес на свете не бывает.

— Я идиот, Бикбаев… — выдохнул между тем в трубку Соколовский. Хорошо, что Димка этого не видит. Не видит, как он жмурится. Не видит, как кусает губы, силясь не заорать. — Кли-ни-чес-кий… Мне хреново без тебя, Димка…

— Извини, — искренне выдохнул Дима, прислоняясь к какой-то стене позади себя. — Ничем не могу помочь. Я ведь тоже идиот, Влад.

— Это ты извини меня, Димка… — Влад прислонился лбом к холодному стеклу. — Я должен был сказать тебе… Я люблю тебя, Бикбаев. Даже если тебе не нравится это слышать. Я все равно люблю тебя, — Соколовский мучительно усмехнулся. — Через неделю у меня съемки заканчиваются… Приезжай, а?

Дима резко отвернулся, чтобы никто не видел его лица. Искаженного, перекошенного от отчаяния. Он смог, он внушил себе, что тогда ему все это показалось. Что не говорил Влад этих слов. А теперь… И что, черт побери, теперь со всем этим делать?!

— Ты же знаешь, что я не могу, Влад, — говорить было невыносимо. Хотелось бросить, все бросить, взять билет на первый попавшийся самолет и лететь, лететь к нему, даже с пересадками. — Скоро Рождество, у меня… каждая секунда расписана.

— Хотя бы на день. Фигаро тут, Фигаро там. Самый лучший подарок на всем белом свете. Ты знаешь, что это ты?

— Сколько ты выпил, Влад? — Почему ему все больше кажется, что все это — пьяный бред? И завтра, как только Соколовский проспится, он даже не вспомнит об этом разговоре.

— Бокал глинтвейна, Дим. — Не верит. Поделом, Соколовский. — Я на улице в одном свитере снимаюсь, а у нас холодно и снег уже давно лежит.

— Черт, Влад… — Новый год скоро. А он уже и забыл, что это такое — нормальный праздник дома, а не на очередной сцене. Хотя прошлый год ему даже понравился. Он пел дуэтом с Гельмом в Хельсинки, в его «родном» клубе, и это было действительно потрясающий Новый год. — Прости. Но мне мало одного дня. Даже если Гельм отпустит меня, я не приеду на один день. Прости.

— Я… ладно, хорошо. Я рад слышать тебя, Дим… Правда рад. Надеюсь, ты не сердишься на меня, — судорожный выдох. Как можно тише и ладонью прикрыв микрофон. — А знаешь, я все равно буду тебя ждать.

— Я не сержусь на тебя. Я просто по тебе скучаю. Как же глупо это все… — Дима потер висок, словно это могло помочь избавиться от начавшейся тупой головной боли.

— Не-а, не глупость… — и едва слышным шепотом. — Я люблю тебя. Увидимся… когда-нибудь?

— Увидимся. Увидимся, Влад. Когда-нибудь. — Надо заканчивать этот звонок. Он и так всю душу вынул. Но почему-то пальцы не слушаются. И он слушает, слушает дыхание Влада там, через океан.

Звонок оборвался сам. Хорошо хоть хватило денег на то, чтобы поговорить, чтобы сказать все. Ему не хватило бы решимости нажать на сброс.

— Он… занят. — Влад обернулся к Вильгельму и улыбнулся. Жалко и устало.