Неизменной оставалась только почти почерневшая серебряная цепочка и звездочка-кулон с острыми лучами.
…Зима пришла незаметно. Просто пришла, вынудив съемочную группу ускорить работу раза в три. По утрам работникам приходилось полностью убирать снег со съемочной площадки, потому что по сценарию на улице стоял поздний ноябрь, а актерам и, в частности, Владу, как исполнителю главной роли, мерзнуть. И мерзнуть жестоко. Таскаться по полуразрушенному зданию в вязанном свитере и пуховой безрукавке было не очень-то комфортно.
По вечерам он приезжал домой и, выпивая кружку глинтвейна, валился в постель. Даже обжигающе-горячий душ не помогал. Ему было холодно. Просто холодно и пусто.
…Заметившая его на обязательной вечеринке по случаю чего-то там особо важного Даша пришла в ужас. И буквально на следующий день приволокла целый пакет лекарств и уютную мягкую флисовую толстовку. Этот маленький эпизод отчего-то вызвал на губах улыбку. После того, как уехал Димка, у него не было никого. Но не проходило и недели, чтобы Даша не позвонила и не попыталась растормошить его. После недели, проведенной в тишине, она не на шутку испугалась и на правах хорошей знакомой стала наведываться иногда.
Затворник. Пресса его не трогала. Мальчик-трудяга. А что не светится нигде, так ведь съемки же.
…Звонок в дверь застал его на кухне. Влад тщательно отмерял специи, стараясь не переборщить и не превратить вино в нечто совершенно неудобоваримое.
Он открыл дверь даже не глянув на экранчик домофона. Все равно чужие не ходят. Тем более не станут звонить именно ему. На автомате открыл входную дверь и вернулся в кухню. Даша сама войдет. Отцу тоже больше чем необходимо внимания он уделять не собирался. А вот глинтвейна придется приготовить еще одну порцию.
— Заходи, я на кухне. Холодно. Ты за рулем, или тебе тоже глинтвейну сварить?
Гельм только хмыкнул. Откуда такая встреча? Или Влад его не узнал? Тогда почему открыл дверь? Такая доверчивость почти умиляет. Но ему задали вопрос.
— Свари. На улице прохладно, — отозвался он и прислонился спиной к входной двери, ожидая хозяина.
Крохотную кастрюльку с вином Влад не уронил только чудом. Осторожно поставил на плиту и, скрестив руки на груди, вышел в коридор. Без сомнений, это продюсер Димы. Гельм просто стоит в его квартире. Просто стоит здесь и никуда пропадать не собирается. Что, Сокол, допился до глюков?
— Простите… не ожидал увидеть вас.
На миг стало немного стыдно. За собственный внешний вид. Спортивные штаны, вязанные шерстяные носки, футболка с каким-то смешным принтом и флисовая кофта.
— Проходите.
— Здравствуй, — Гельм стряхнул с плеч редкие снежинки, которые еще не успели растаять. Кинул на Влада быстрый взгляд, отмечая осунувшееся лицо и круги под глазами, и еле слышно вздохнул. Мальчик не в лучшей форме. Гельм снял длинное пальто, ботинки и, поймав взгляд Влада, вскинул бровь, словно спрашивая: «Ну и куда идти?»
Влад жестом пригласил его следовать за собой. Хорошо хоть руки не дрожат. Можно снова занять себя, хотя бы ненадолго. Поставить кастрюльку на плиту, достать пару толстостенных бокалов-чашек для ирландского кофе. Отчего-то именно из таких бокалов он любил пить глинтвейн.
Когда ароматное горячее вино было разлито по бокалам, тянуть время стало попросту невозможно. Вот только он не знал о чем говорить с этим человеком.
Влад поставил перед ним бокал и сел напротив.
— Вы ведь не просто так в гости заскочили, не так ли? У меня нет фото и видео, которые бы компрометировали… Диму. Я не просил у него ни денег, ни помощи. И мне от вас совершенно точно ничего не нужно. Ни теперь, ни… — он на миг запнулся, но потом с кривой усмешкой выдавил: — когда-нибудь.
— Если бы ТЕБЕ было что-то нужно, то тогда ТЫ бы пришел ко мне, — заметил Гельм, обхватывая бокал ладонями и делая глоток. — Но это я здесь. И я пришел к тебе с просьбой. Диме угрожает серьезная опасность. Очередной маньяк-сталкер, которого боюсь даже я, — наглая ложь, но здесь и сейчас она просто необходима. — И на то время, пока мы его ищем, я бы хотел, чтобы Дима исчез. Твоя квартира представляется мне лучшим убежищем для него, — Гельм немного поколебался, а потом все-таки достал и положил перед Владом одно из писем. То самое, читая которое он сам невольно вздрогнул.
Влад медленно протянул руку. Пальцы коснулись бумаги. Взгляд бегло скользнул по строчкам. Краска сошла с его лица. Даже губы побелели. Если ЭТО обратная сторона известности — тогда к черту такую известность. Ему живется просто потому, что теперь мало кому интересна судьба Влада Соколовского.
Дима. Снова. Будет. Здесь.
Сидеть в кресле. Смотреть новости. Кутаться в плед. Диме грозит опасность. И не абстрактная, а вполне материальная. Потому что тот, кто написал ЭТО… Нужно держать себя в руках. И не позволять эмоциям отразиться на лице.
— Я уеду завтра утром, — он поднялся из-за стола и, вернувшись в коридор, нашел второй комплект ключей. — Вот, возьмите. Можете привозить его в любой момент.
— Ты не понял, — Гель даже не шелохнулся. — Я не собираюсь выселять тебя из твоего собственного дома. Как я понимаю, вы вполне мирно ужились. К тому же есть один момент… Он ничего не знает об этих письмах. И я бы предпочел, чтобы и не знал. Он слишком сильно на них реагирует. Тем более, на такое. Я понимаю, что прошу много, но все-таки попрошу. Позови его. Позвони и просто пригласи к себе. Я дам ему отпуск, и он ничего не узнает.
— Это невозможно, — Влад покачал головой, глядя в глаза незваному гостю. Он Бикбаеву нахрен со своей любовью не сдался. Нет, не Бикбаеву. Бергу. — Мы… попрощались, если можно так сказать. Я не могу «просто позвонить» и «просто пригласить». Он догадается. Не идиот. Это не отговорки… Вильгельм. Я для господина Берга ровным счетом ничего не значу.
— А он для тебя? — мягко, почти вкрадчиво поинтересовался Гельм, чуть сузив глаза. Попрощались… И почему он не удивлен? История циклична.
— Вас это совершенно не касается, — вскинулся Влад. — Это моё личное дело, и я никому не позволю в него лезть. Он не поверит. Потому что расставшись, не звонят и не приглашают в гости. Или может мне ему в лоб шантаж устроить и типа насильно здесь держать, пока вы там разберетесь? Так это логичнее будет выглядеть…
Внутри его ломало. Он совершает ошибку и ошибку непоправимую. Димку он не вернет никогда. Да и нечего возвращать. Потому что нельзя быть с человеком, который не любит, а просто позволяет себя любить. Рано или поздно, но он сломается.
— Я боюсь за него. Я могу сыграть зажравшуюся суку. Только… вряд ли он вообще когда-нибудь людям верить будет. Я не знаю, о чем вы думали, когда приехали ко мне, но я — не выход.
— Ты максималист и еще такой ребенок, — Гельм покачал головой. — Время идет, а это значит, что ты мог изменить свое мнение. И позволь сказать тебе кое-что… Ты глубоко ошибаешься, если думаешь, что безразличен ему. Я нахожусь рядом с ним круглые сутки, и я вижу то, что даже он не замечает. Просто позови его. И он поверит любым твоим словам. Только потому, что хочет в это поверить.
