— Не против, — с улыбкой покачал головой Влад. Это как бросить в фонтан монетку. Чтобы вернуться. Обязательно вернуться снова. — Идем, поможешь сервировать стол. Все дела успел переделать?

— Я надеюсь, — Дима устало улыбнулся. — Знаешь, что я понял? Что, оказывается, зажравшаяся ленивая сволочь. Слишком привык к тому, что все делают за меня, а мне стоит только указание отдать. Тебе нужно было превратить меня в домохозяйку на эту неделю.

— Пффф…- Влад фыркнул, раскладывая на столе подложки. — Будем считать, что это происки твоей тонкой душевной организации. Творчество и бытовуха плохо сочетаются.

— Спасибо, что щадишь мое самолюбие, — хмыкнул Дима. — Вот только ты вроде как тоже человек творческий, однако «бытовуха» вполне тебе удается. Не рановато для ужина? Еще стемнеть не успело.

— А ты обедал? Или носился и забыл? Сигареты и кофе, твоя любимая диета, будет потом. А сейчас я намерен тебя накормить по-человечески, — Соколовский достал из шкафчика тарелки и вручил их Бикбаеву. — Давай, упражняйся.

— Ты кормил меня «по-человечески» всю неделю, Влад. У меня такое ощущение, что я ни в один концертный костюм не влезу. И Гельм меня по стенке размажет.

— Спорт у тебя тоже достойный был, — ничуть не смутившись, выдал Влад и принялся выкладывать в глубокую миску спагетти, а потом щедро залил их соусом и насыпал сверху тертого сыра.

— Угу, — отозвался Дима, с удовольствием вдыхая запах, поднимающийся от тарелки. — Зато все остальное время я тупо провалялся. Не скажу, что это мне не понравилось, но худеть все равно придется. Где у нас вино? Раз уж со свечами не вышло…

— Я решил его не охлаждать. Не хочу, чтобы потом твой Гельм на меня нависал, если вдруг простудишься или охрипнешь, — Соколовский поставил на стол откупоренную уже бутылку, и достал из шкафчика пару подходящих бокалов. — А то не даст тебе больше отпуска, и что мне тогда прикажешь делать?

— А он и сейчас бы не дал, если бы что-то не случилось, и ему не пришлось уехать, — проворчал Дима, возясь с оберткой. — Я, конечно, люблю его нежно, но не считаю лучше, чем он есть. Он требовательная сволочь, и отпуск бы я получил еще нескоро.

— То есть, скорее в отпуск выберусь я, чем ты? — Влад выгнул бровь и, поставив на стол глубокую салатницу с каким-то аппетитным салатом, сел на диванчик, наблюдая за Димкой. Каждый жест, взгляд, движение. Да, он будет отчаянно скучать. Наверное, даже еще сильнее, чем скучал когда-то.

— В точку, — Дима кивнул и протянул Владу бутылку. — Открывай.

Только ради того, чтобы снова увидеть Димку он готов пахать за троих. Но, кажется, именно это ему и предстоит. Ничего. Больше работы, больше известности, больше шансов на то, что его заметят на Западе и пригласят сниматься в Европу.

Влад вытащил пробку и аккуратно разлил вино по бокалам. Нежное белое с легким фруктовым ароматом и едва заметным осадком на дне.

— Ну, давай, предлагай тост.

— «За нас» — не оригинально. Но… за нас, Влад, — улыбка Димы была болезненной, но теплой. — Спасибо тебе за эти семь дней и за то, что я почти вспомнил, каким был когда-то.

Тот протянул руку и легонько растрепал длинную Димкину челку. Мелодично зазвенели бокалы.

— Тебе спасибо, Дим. Просто спасибо. За все.

— Чувствую себя героем какого-нибудь женского романа, — нарочито наигранно поморщился Бикбаев и сделал глоток. — Ммм… вкусно… — Хотелось говорить, говорить, только бы заполнить повисшую вдруг между ними странную неловкость. Не чужие уже друг другу, но… Странно это все. К тому же они и, правда, как в романе. Осталось только на колени встать и обещать ждать до гроба. Бред-то какой…

Дима выдохнул и поставил бокал на стол, попросив:

— Закрой глаза, мой хороший.

Влад послушно зажмурился. Ну, а что еще скажешь? Что хочется взять за руку, переплести пальцы, и смотреть, смотреть в глаза всю ночь? Заниматься не сексом, заниматься любовью, целовать, любить, нежить, срывать стоны с полных красивых губ?

Черт!!! Он любит Димку. Любит. До звездочек под зажмуренными веками.

Дима легко коснулся его сжатых пальцев, лежащих на столе, и встал. Обошел диванчик, достал из внутреннего кармана плоскую тонкую коробочку, открыл и поставил ее перед Владом. Никакого пафоса, ничего того, что могло бы… заставить Влада почувствовать ему обязанным. Небольшой кулончик из серебра высшей пробы в виде звезды и недлинная, но затейливого плетения цепочка.

— Открывай, — убедившись, что все лежит так, как надо, Дима чуть подался вперед и обнял Влада, прижимаясь грудью к спине и целуя макушку.

Пальцы Влада скользнули вдоль плетения, замерли на звездочке и дрогнули. Сердце пропустило удар, а потом ухнуло в пропасть, срываясь на совершенно безумный бег.

— Димка…

— Просто хочу, чтобы у тебя что-то осталось на память обо мне.

— Бикбаев, — тихим хриплым голосом сказал Влад.

Что же ты делаешь со мной, Бикбаев! Что же ты творишь! Ты же меня по кусочкам, по ниточкам на сувениры с собой. Всеми мыслями с собой, всеми желаниями. До последней капельки крови. До последнего короткого вздоха.

Тихий выдох щекоткой скользнул вдоль позвоночника.

Ты и так со мной, Димка. Даже если в Таиланд занесет, в Австралию или к черту на рога. Ты все равно со мной будешь. Во мне.

Рвется с губ безжалостно задавленное «Я люблю тебя».

— М.? Тебе не нравится? — что-то в голосе Влада заставило Диму отстраниться, отступить. И пожалеть о том, что сделал. Наверное, это было лишним. Совсем лишним. — Извини. Я дурак.

Влад обернулся к нему, поймал взгляд, понимая, что если Димка не разучился читать по глазам — все поймет. Почему-то казалось, что стоит только произнести эти три слова, и случится что-то непоправимое.

«Мне нравится», — говорил, кричал взгляд. — Мне нравится, ведь это ТВОЙ подарок. Но ты весь — не в вещах и не в подарках. Ты это то, что я буду беречь глубоко в душе и никому-никому не показывать».

Они дарили друг другу много разных поцелуев. Но только одним поцелуем Влад признавался в любви. Трепетно, жарко, будто не ласкал эти губы никогда.

А Диме было больно. Так больно, словно сердце сводило судорогой. Словно не ласкал его Влад этим поцелуем, а методично и не торопясь убивал. И не понять — почему вдруг так больно стало. И взгляд голубых глаз жжет. Что он сделал не так?! Где ошибся?! И разрывается душа на две половинки. Уйти, сбежать раз и навсегда. И остаться рядом, ласкать, нежить, доказывать, что дорог.

Дима отстранился, отвел глаза и потянулся к цепочке. Почему-то боясь поднять взгляд, надел цепочку на шею и слабо улыбнулся: