Джаро провожал ее глазами, пока она не скрылась за гребнем холма, после чего собрал пожитки и вернулся в Приют Сильфид.

На следующей неделе Скирлет не приходила в школу три дня. Когда она наконец появилась, у нее явно было отвратительное настроение – в ней не осталось ни следа былой экстравагантной дерзости, побуждавшей ее к такому множеству непредсказуемых достижений. Она игнорировала Джаро и отворачивалась, когда он приближался. Джаро обиделся и вел себя с надменным безразличием, в то же время продолжая украдкой следить за ней. Скирлет, по-видимому, ничего не замечала и занималась своими делами, по-прежнему передвигаясь легкими упругими шагами; при этом ее ничем не примечательная, первая попавшаяся под руку одежда чудесным образом превращалась в завораживающее взгляд облачение – потому что это была она, Скирлет Хутценрайтер, и ее стройная маленькая фигура оживляла любую обыденность.

У Джаро были и другие причины для беспокойства. Его былые безоблачные отношения с Фатами становились напряженными, в них появилась сдержанность, вызванная главным образом отказом приемных родителей сообщить ему что-либо о его прошлом. Они не намеревались поддерживать безрассудные экспедиции в космос и обещали рассказать ему все, что знают, только после того, как он получит ученую степень. Джаро пытался не придавать слишком большого значения их упрямству, но в душе его остался горький осадок.

Хильер и Альтея замечали эти изменения и успокаивали себя не слишком убедительными рассуждениями о том, что Джаро уже вырос, и что с ним больше нельзя было обращаться, как с маленьким мальчиком.

«Он проводит границы, определяющие его самостоятельность, – с тяжеловесной напыщенностью заявил Хильер. – Такова жизнь».

Альтея была не столь объективна: «Мне все это не нравится! Он слишком быстро меняется, а я привыкла к такому Джаро, каким он был!»

«Что поделаешь? – вздохнул Хильер. – Остается только подталкивать его в правильную сторону советами и разъяснениями».

«Но Джаро только об одном и думает! Он сказал, что летом собирается работать в мастерской космопорта».

Хильер пожал плечами: «Он еще очень молод. Дай ему время, он постепенно разберется в том, что почем в этом мире. В конечном счете здравый смысл возьмет верх».

Мысль о том, что он причиняет Фатам боль, часто вызывала у Джаро угрызения совести. Хильер, несмотря на некоторую сварливость, был добрым, терпеливым и щедрым человеком; Альтея любила Джаро всем сердцем. И все же намерения Джаро были непреклонны, и отчуждение между ним и Фатами не могло исчезнуть, пока он не сделал все, что нужно было сделать. Джаро пытался представить себе, сколько лет пройдет, какие приключения ему придется пережить и какие опасности ему будут угрожать, прежде чем он добьется своей цели. Трудность стоявшей перед ним задачи смущала его. Где-то, в какой-то момент, ему предстояло встретить человека в черной шляпе, с четырехконечными звездами в глазах. И как быть со Скирлет? С драгоценной, безрассудной, горделивой, обворожительной, хорошенькой и пикантной, сладчайшей и обидчивой Скирлет? Чудо из чудес! Он ее поцеловал, и она поцеловала его в ответ! Останутся ли они когда-нибудь снова наедине? Кроме того, существовал еще Тоун Мэйхак, способный вернуться так же внезапно, как исчез. Джаро надеялся, что Мэйхак вернется. Ему нужен был друг.

За два дня до окончания полугодия Скирлет снова перестала приходить в школу и не явилась даже на выпускную церемонию. Причем ее уже назначили представительницей класса – с учетом как ее общественного статуса, так и ее почти идеальной успеваемости. Отсутствие Скирлет вызвало тревогу и переполох; руководство гимназии решило, что ей требовалось срочно найти замену. Джаро Фата рассматривали как одного из кандидатов, так как у него тоже были очень высокие оценки, а его так называемый «табель гражданственности» оставался безукоризненным. Тем не менее, Джаро был профаном, и его нельзя было ставить в пример классу, полному соискателей весомости, в связи с чем представителем класса в конце концов назначили молодого человека по имени Дилан Андервуд, уже принятого в престижную «Паршивую банду». Джаро все это совершенно не занимало. Во время вечеринки к нему подошла госпожа Виртц – сначала она пожала ему руку, а потом крепко обняла его: «Мне тебя будет очень не хватать, Джаро! В твоем присутствии занятия становились приятнее, несмотря на то, что ты – строптивый отщепенец, не желающий прислушиваться к советам старших. Остается только надеяться, что ты не слишком плохо кончишь».

«Я тоже на это надеюсь. Кстати, что случилось со Скирлет? Почему ее нет?»

Госпожа Виртц печально рассмеялась: «Ее отец – декан Хутценрайтер, „устричный кекс“. При всем при том он человек капризный, как ветер. Он никогда не одобрял тот факт, что Скирлет связана с Ланголенской гимназией, так как здесь ей приходилось якшаться с вульгарным и докучливым простонародьем, теснящимся на нижних ступенях социальной иерархии. Он ни в коем случае не хотел, чтобы она представляла класс на церемонии – вот и все».

«Гм. А что она будет делать дальше? Поступит в Лицей?»

Госпожа Виртц с сомнением покачала головой: «Кто знает? Ходят слухи, что ее отправят в частную Эолийскую академию в Гильсте, на планете Аксельбаррен. Это превосходное, но очень дорогое заведение».

Джаро стоически принял участие в выпускных церемониях, чрезвычайно смущенный тем обстоятельством, что и госпожа Виртц, и Альтея не удержались от слез. «Никогда! – говорил себе Джаро. – Никогда больше не позволю себе оказаться в таком глупом положении!»

Начались летние каникулы. Уже через несколько дней Джаро, ответивший на телефонный вызов, был не на шутку удивлен тем, что звонила ему Скирлет. Он решил осторожно выбирать слова, пытаясь представить себе, что от него могло потребоваться: «Джаро слушает».

Голос Скирлет звучал резковато и сухо, словно она нервничала: «Чем ты занимаешься?»

«В данный момент практически ничем. А ты?»

«Могу сказать примерно то же самое».

«Где ты была во время выпускной церемонии?»

Тон Скирлет стал еще суше: «Оставалась дома, разумеется. По меньшей мере по этому вопросу я могла согласиться с отцом. Он сказал, что мое превосходство в качестве наследницы „устричного кекса“ изначально подразумевалось, и если бы я согласилась выполнять почетную роль во время церемонии, это выглядело бы показным бахвальством и никак не вязалось бы с моим достоинством. Само собой, он прав».

«Ты ошибаешься. Уважение к себе заключается в том, чтобы не беспокоиться о мнении других и даже не замечать его, каким бы оно ни было».

«Неважно! – отрезала Скирлет. – Все это не имеет значения. Я хотела бы, чтобы ты поскорее сюда пришел, пока отец не вернулся».

«Куда – „сюда“?»

«В Сассунское Эйри, куда еще? Приходи к садовому выходу, со стороны южного газона. Постарайся, чтобы тебя не заметили».

Джаро выполнил инструкции и с некоторым трепетом пробрался по запущенному саду, окружавшему Сассунское Эйри, к указанной Скирлет двери. Она его ждала и сразу провела в кабинет своего отца. Вдоль стен стояли высокие застекленные шкафы, содержавшие всевозможные редкости и антикварные экспонаты – в том числе коллекцию ритуальных кукол. На столе у окна лежали стопки проспектов, брошюр, предложений и прочих документов в аккуратных голубых картонных обложках.

«Здесь мой отец замышляет финансовые авантюры, – язвительно заметила Скирлет. – Вот его учетная ведомость». Она подобрала со стола толстый журнал и показала Джаро первую страницу. Джаро увидел столбцы цифр, напечатанных красным шрифтом. «Печальная картина, – кивнула Скирлет. – Именно по этой причине и созвано совещание клуба „Посредников“».

«Каких посредников? Какое совещание?»

«Посредники совещаются, решая вопросы несправедливости, алчности и злоупотребления полномочиями. В данный момент подробности тебе знать не обязательно».

Джаро направился к выходу: «В таком случае я пойду, а ты можешь сама разбираться в подробностях. По правде говоря, здесь я чувствую себя неудобно».