— Только океан может выбирать, кому из людей жить в нем после смерти. Кому давать этот шанс. Идти против его воли опасно…
Эрик напрягся, но уцепился за рассказ Чарльза, не теряя надежды.
— Но вы можете это сделать для продолжения рода. Пусть это ваши обычаи, но неужели все так плохо? У людей это не самый плохой процесс.
— Я видел, что бывает с беременными русалками. Марко сделал это с моей матерью, и она чуть не погибла. Он бы сделал это и с Рейвен, да только не может. Больше не может, слава океану. Так что, да, у меня достаточно оснований считать это неестественным и опасным.
— Хорошо, — Эрик кивнул и решил не усугублять ситуацию, боясь сказать чего-то лишнего и разозлить Чарльза. — Ты выглядишь уставшим…
— Да. Прости, я вспылил. Это на меня не похоже. Устал, должно быть, — уцепился за возможность Чарльз и посмотрел в окно, за которым уже была темная густая ночь. — Мне стоит вернуться в океан. Ты отнесешь меня? — попросил Чарльз и мягко улыбнулся, словно извиняясь за свою вспышку чувств.
— Останься, поешь спокойно. Я отнесу тебя к пирсу, — предложил Эрик, не желая вот так обрывать их странный разговор, в надежде, что все еще может исправить эту ночь.
— Мне не стоило об этом говорить, — Чарльз поправил волосы и провел пальцем по краю своей чашки, явно жалея, что сболтнул так много. — В твоем мире другие правила, и…
— Все хорошо, — перебил его Эрик и придвинулся ближе, налил Чарльзу чая, и тот осторожно убрал руку от чашки. — Я хочу знать все о твоем мире, мой друг, — слова отдавались болью в горле, но он сказал их ровным голосом и даже усмехнулся, что помогло Чарльзу немного расслабиться.
— Правда? — русал слегка прищурился, глядя на своего человека. — А я хочу знать больше о твоем, — он лучезарно улыбнулся и в очередной раз взмахнул хвостом, только теперь его широкий плавник прошелся по босой ноге Эрика, и прикосновение это оказалось очень легким, прохладным и нежным. Настолько приятным, что Эрик протянул ноги к Чарльзу, надеясь, что впечатлительный русал еще не раз заденет его так, пока будет слушать его рассказы о человеческой жизни.
Они проговорили всю ночь, и Чарльз понял это, только когда от усталости у него начали слезиться глаза, и тело словно налилось свинцом. Их разговор, который начался за столом, плавно перетек в болтовню в спальне, куда Чарльз с довольным видом смог добраться сам, обучаясь управлять своим креслом. Эрик устроился на кровати и продолжал рассказывать про рынки и магазинчики, про специи и фрукты, про свою работу в мастерской, а Чарльз заворожено слушал, постоянно перебивая его десятками вопросов.
Его хвост уже начинало стягивать от нехватки влаги, а кожа ныла, но Эрик нашел решение. Просто потому, что Чарльз заявил, что он еще не готов возвращаться в океан. Леншерр принес тонкий плед, пропитанный океанской водой, и накинул его на хвост Чарльза. Дышать стало легче, и Ксавьер почувствовал, как оживает его кожа, пропитываясь влагой. И только плавник не помещался под пледом. Но и на этот случай у Эрика нашлось решение, и спустя несколько минут Чарльз с удовольствием вытянулся на широкой постели, закинув хвост на своего человека, пока тот протирал его влажным полотенцем. Эрик даже принес с кухни небольшой, но довольно глубокий тазик и иногда поливал своего русала водой.
Чарльзу уже давно не было так тепло и уютно, и он даже не представлял, что сможет так комфортно чувствовать себя на суше, да еще и в человеческом жилище. Так безопасно — в человеческих руках. Он даже не заметил, как уснул, улегшись на мягкую кровать и слушая рассказы Эрика о его детстве, которое он провел на торговом судне юнгой. Чарльз искренне хотел дослушать эту историю до конца и лучше узнать своего друга, но он слишком устал. И стоило лишь на мгновение прикрыть глаза, как он провалился в сладкий спокойный сон.
***
За все девятнадцать лет своей жизни Чарльз никогда не думал, что будет так сильно стремиться на сушу. Да, ему всегда были интересны рассказы русалок, помнивших свою человеческую жизнь, и он обожал собирать затонувшие вещицы людей, стремился узнать все, что только можно было, о недоступном для него мире. Но при этом он никогда не думал о том, чтобы жить такой жизнью. Даже в детстве не верил в глупые россказни о том, что русалки могут вновь стать людьми, да и сейчас не изменил своего мнения. Но каждый раз, оставаясь на дне в их пока еще безопасной бухте, он подолгу не мог уснуть. Лежал в своей каюте, смотрел в почти прогнивший потолок некогда прочного корабля и ощущал приятное колкое чувство в груди, словно там поселился пушистый комок света, щекочущий сердце, согревая его. А в жизни появился новый ритм. Охота на рыбу и сбор растений, даже придирки отчима и ночи, которые он вынужден был проводить с Рейвен, изображая близость, — все это больше не вызывало в нем чувство безысходности и злости. И все потому, что он знал — нужно пережить всего два дня под водой, и потом он сможет уплыть к Эрику. Да и сам Леншерр был не против такого графика встреч. По крайней мере, его человек теперь ждал своего русала вечером на пирсе. А когда Чарльз приплывал, в доме уже был готов ужин, постель и таз с водой, в котором отмокал плед для Чарльза.
Дни стали похожи на шахматную доску. Мрачные и подводные, проведенные среди затонувших кораблей, чередовались со светлыми и беззаботными, которые он делил с Эриком. Разделывая очередную рыбу, Чарльз знал, что скоро он уплывет прочь от этого облака крови. И тогда он будет плавать в прозрачной воде у берега, ныряя со своим человеком, играя с ним и часами разговаривая обо всем на свете.
— У меня никогда не было такого друга, как ты, — однажды признался Чарльз, когда они играли в шахматы, и Эрик на мгновение замер, не сразу поставив своего коня на клетку доски.
— Ты выглядишь общительным и дружелюбным. Я думал, у тебя много друзей, — Леншерр пожал плечами, и Чарльз не заметил, насколько сильно Эрика поразили эти слова.
— Ну… скорее много знакомых. Было. В прежней стае. Но общаться с кем-то, и… это не то же самое, что я чувствую с тобой, — он сказал это легко и ненавязчиво и почесал нос, прежде чем сделать свой ход. Он сидел в своем кресле, укрытый мокрым пледом, и почти казался обычным человеком. Очень домашним и уютным. И от одного только присутствия Чарльза в своем доме Эрик ощущал, как здание, что было для него лишь крышей над головой, становится чем-то большим и куда более важным.
— И что же ты чувствуешь? — с ухмылкой спросил Эрик, продолжая игру, но он уже не следил за ее ходом с тем же внимательным интересом, который был у него всего несколько минут назад.
С того дня, как Чарльз вернулся к нему и рассказал о порядках подводного мира и о том, как он относится к любому виду близости, Эрик старался держать дистанцию и чувствовал вину за то, что его все еще тянуло к Чарльзу. Это чувство даже усилилось. И одна мысль о том, что Чарльз вырос среди почти монашеских устоев, которых он до сих пор придерживался, вызывала в нем нервное чувство боли в груди. Он не мог изменить своих чувств, но старался хотя бы их не навязывать, даже в те моменты, когда, казалось бы, это было так легко сделать. Их прикосновения и игры в воде, короткие поцелуи и объятия при встрече… для Чарльза это уже стало привычным, но он все еще понятия не имел об истинном значении этих действий. А Эрик позволял их себе, не желая отказываться хотя бы от такой малости. Но теперь Чарльз сам заговорил о своих чувствах, пусть даже и в другом ключе…
— Мне спокойно. Я даже не понимал этого, пока не вернулся к своей стае. Наверное, я давно не чувствовал себя в безопасности. С нашим вожаком это сложно, всегда ждешь чего-то… И это не говоря уже о ночных дежурствах и постоянном страхе, что наше убежище вот-вот снова выследят…
— Выследят? — Эрик тут же стал серьезным и нахмурился, напрочь забыв об игре, а Чарльз стал крутить в руке слона.
— Да. Я не говорил?
— Нет. Кто тебя преследует?
— Синистер и его последователи. Нет, волны великие, Эрик, не смотри на меня так, — Чарльз рассмеялся и вытянул руку, осторожно касаясь кончиками пальцев морщинки между нахмуренными бровями своего друга. — Это не так, как ты мог подумать, друг мой. Они когда-нибудь отстанут.
