— Чарльз? — Эрик вернул русала в реальность, и тот вздрогнул, посмотрев на своего человека. Тот уже успел закончить с чаем и поставил перед Ксавьером чашку. — Ты в порядке?

— Да.

— По тебе и не скажешь, — заметил Леншерр и положил свою руку поверх сцепленных пальцев Чарльза. — Можешь не говорить, если не хочешь, — спокойно предложил он и отошел, чтобы нарезать мясо и хлеб.

— Да нет, все… нормально. Мне пришлось бежать из старой стаи. Нас увел наш нынешний вожак. Его зовут Курт Марко, и он бывший пират. Он хорошо сохранил свою прошлую личность… и это отразилось на суждениях и поступках русала, которым он стал, — презрительно добавил Чарльз, отпивая горячий чай. Эрик при этих словах даже напрягся, словно Чарльз мог бы каким-то образом понять, что и Леншерр тоже когда-то был пиратом.

— И как же?

— Он, как и все пираты, жесток и кровожаден. Не говоря уже об оставшихся человеческих позывах, — Чарльз даже фыркнул, словно его подташнивало. Эрику стало совсем не по себе, и он едва не отрезал себе палец, когда нож соскользнул с мяса. Но он только тихо зашипел и прижал порез к губам, чувствуя привкус собственной крови, а затем вытер руку о полотенце.

— Не может же все быть настолько плохо? — Эрик усмехнулся и обернулся, чтобы взглянуть на Чарльза, который в свете лампы был прекраснее любой даже самой искусной фигуры русалки, что располагались на кораблях.

— Может, — Чарльз как-то оживился. Было видно, что эта тема мучила его давно, но не было никого, с кем он мог бы поделиться. — Я же говорил тебе о своей сестре?

— Рейвен? Да, говорил, — кивнул Эрик и поставил на стол тарелку с нарезанным мясом и хлебом.

— Так вот, она с нами не так уж и давно. И тоже стала русалкой… не совсем обычным способом.

— То есть, можно не только переродиться после утопления? — Эрик сел поближе к Чарльзу, а тот принялся мастерить себе бутерброд.

— Да, но это несколько сложнее, — Чарльз нахмурился, и Эрик услышал тихий стук под столом — Чарльз задумчиво бил хвостом по полу. — В каждом русале или русалке есть частичка силы океана, которая и дала им вторую жизнь. И мы можем ее передать, — он пожал плечами и приступил к еде.

— Передать?

— Угу, — кивнул юноша и запил еду чаем. — Я точно не знаю, как это сделать, но Рейвен говорила, что русалка может передать эту силу умирающему человеку. И тогда тот переродится, а сама русалка погибнет. На самом деле, о таких случаях я и не знал, пока не встретил Рейвен, а она подробности рассказывать не любит. Как я понял, она была очень больным человеком, а еще дружила с русалкой, и та передала ей свою силу… Суть в том, что мы приняли Рейвен в нашу стаю, и она мне как сестра.

— Хорошо, — кивнул Эрик, хотя сам пораженно смотрел на Чарльза, не до конца понимая, как верить в его слова, потому что звучали они уж очень сказочно. Даже учитывая то, что говорил их настоящий русал.

— И она мне стала как родная за это время. Поэтому… то, что я должен сделать… Я не знаю, как долго я смогу оставаться в стае.

— Что ты должен сделать? — тихо спросил Эрик, пытаясь представить себе подводные порядки, и первое, что пришло ему в голову, почему-то было связано с убийством сестры Чарльза. Уж точно никак не меньше, судя по тому, с каким видом он об этом говорил.

— Наша стая маленькая, и из-за этого нам опасно оставаться на месте. Но если мы сможем увеличить количество русалок, а еще лучше, русалов, то сможем осесть на одном месте. Но это сложно — одиночки слишком редки, а другие стаи крупнее и опаснее нас. Топить корабли, слава океану, мы не станем, но Марко выбрал худший из вариантов.

— Что может быть хуже, чем нападения на корабли? — удивился Эрик и придвинул к Чарльзу тарелку с хлебом и мясом, чтобы тот мог взять вторую порцию, и невольно залюбовался тем, как русал облизывал мягкие губы.

— Он хочет, чтобы я с ней спарился, — с отвращением фыркнул Чарльз, и щеки его покраснели. Он тут же уставился на стол и отпил побольше чая, старательно избегая встречаться взглядом с Эриком. А тот вдруг почувствовал, что пол под ногами начало качать. Да так, словно он был на корабле в самый лютый из штормов в своей жизни, и его вот-вот выбросит за борт.

— И это?.. — осипшим голосом спросил Эрик, глядя, как юноша осторожно облизывает испачканные тонкие пальцы, и чувствуя, как от этого зрелища приятно разогревается кровь.

— Противоестественно! — возмущенно воскликнул Чарльз и снова ударил хвостом по полу, словно этот стук мог бы придать еще больше веса его словам. — Русалы и русалки — народ, выбранный самим океаном! Ошибкой было то, что строение нашего хвоста столь схоже с рыбьим. Мы не должны этим заниматься. Это отрицание нашей природы, — глаза Чарльза заблестели, и грудь стала вздыматься чаще. В каждом его слове слышалось едва сдерживаемое возмущение, и юноша явно был рад тому, что может наконец обосновать кому-то свою позицию. Он даже не замечал, как с каждым новым словом русала Эрика штормило все сильнее. Леншерр буквально чувствовал, как то трепетное чувство, каждое прикосновение и поцелуй, со всеми их возможными значениями, ускользают от него. Словно вода сквозь пальцы. И ему неудержимо хотелось их заморозить, сохранить на будущее, в котором Чарльз не будет говорить этих слов и не заставит его сердце холодеть от отчаяния.

— В моей первой стае все в это верили. И был мир, гармония. Я чувствовал ее в себе и в окружающих. А затем все полетело в бездну. Как только главой стаи стал безумный спрут. Он считал, что наш вид просто выродится из-за того, что все меньше людей тонет в океане, и еще меньше — перерождается. Но даже этот псих не додумался до того, чтобы осквернить само понятие русалок! А Марко… — Чарльз гневно зарычал и со всей силы ударил кулаком по столу, заставляя Эрика нервно сглотнуть. — Все потому, что он пират. Это ведь нормально для людей, вы только так и появляетесь. Никакой воли природы, вы просто… пф-ф, — Чарльза даже передернуло, а Эрик впился в подлокотник своего стула и едва заметно усмехнулся, мысленно едва ли не впадая в истерику от той боли, что причинили ему слова Чарльза. Он словно отплывал от Эрика, все дальше и дальше с каждым словом, становился нереальным и недосягаемым. Его путеводный маяк, его нежный русал, юноша, о котором он мечтал по ночам и за которым хотел отправиться в океан. И даже сейчас эти чувства лишь обострились, но к ним прибавились боль и невероятное желание, которое буквально взвыло внутри лишь от одной мысли, что он никогда не сможет быть так близок к Чарльзу.

Он и представить не мог, что культуры их миров так далеки друг от друга. Но ведь Чарльзу нравились прикосновения. Эрик видел это по его глазам, по тому, как Чарльз сам тянулся к нему и сам прикасался. Как взволнованно дышал перед каждым их поцелуем, даже не понимая полного его человеческого значения. А теперь он весь взъерошенный и взволнованный, говорит о том, насколько омерзителен и непозволителен секс в его понимании. Зато другая часть сознания Эрика из всех слов Чарльза ухватилась лишь за фразу об анатомии хвоста русалок. И теперь ему хотелось броситься на Чарльза и исследовать каждый миллиметр его хвоста, хотелось доказать ему, что ласки могут быть приятными и желанными.

— Ты правда считаешь, что это столь… противоестественно? — Эрик налил себе еще чаю и почти залпом осушил чашку, заставляя себя собраться с мыслями. Сейчас главное — не оттолкнуть от себя Чарльза, который и так, казалось, прежде не говорил ни с кем о подобном.

— Да. И это не просто мои рассуждения или то, чему меня учили в первой стае, нет. Это факт. Русалки с трудом могут выносить детеныша, и если они даже не умрут при родах, то уже не смогут родить повторно.

— Так все же это возможно?

— Пф-ф, — Чарльз поморщился и покрутил в руках кусочек хлеба, задумчиво глядя на него.

Возможно? Ох, он знал ответ на этот вопрос. Он стал этому свидетелем, ровно с тех пор, как Марко вывел их из стаи и возглавил свою собственную. И решил, что нужно увеличить ее численность. Он помнил Шерон, пока та была беременна. Помнил, как распухало ее тело, как бледнела кожа, какой слабой и больной она казалась… Не говоря уже о том, что случилось после родов. Чарльз не присутствовал при них, но слышал крик и чувствовал запах крови. И именно он ухаживал за той, кто была для него матерью, поддерживал в ней жизнь, пока новорожденный Кейн осваивался в воде. Он не был похож на Чарльза в детстве. В Кейне от человека остались лишь внешние черты. В его сознании Чарльз не чувствовал разума — лишь гнев и кровожадность. Его движения, поступки и его дикость только подтверждали это. И то, что Кейн научился говорить, не меняло его природы. Чарльз навсегда это запомнил. Существа, рожденные против воли океана, не могут быть такими же, как избранные им. Словно само божество всех вод заставляло Кейна вернуться в изначальную форму рыбы, лишая дара разума и мышления.