19-тысячным гарнизоном Риги командовал генерал-лейтенант И.Н. Эссен. Большая часть гарнизона была набрана из резервных батальонов, и многие из входивших в них солдат и офицеров были плохо подготовлены. Болезни были обычным явлением в гарнизоне еще до начала осады. Едва узнав о том, что Наполеон переправился через Неман, Эссен объявил Ригу на осадном положении: каждому хозяйству предписывалось иметь четырехмесячный запас еды, а каждое гражданское лицо, покидавшее город, было обязано оставить на своем хозяйстве двух работоспособных горожан, которые должны были оказать помощь в обороне города. В последнюю неделю июля, когда неприятель подошел к Риге, Эссен приказал сжечь дотла западные и южные пригородные районы, чтобы открыть гарнизону простор для ведения огня с городских стен. Было уничтожено более 750 строений приблизительной стоимостью 17 млн. руб. Несмотря на все приготовления, общее мнение было таково, что Рига сможет выдержать не более чем двухмесячную осаду.
Если бы Наполеон остановил наступление в Витебске или Смоленске и отправил часть армии на помощь Макдональду, Рига, разумеется, пала бы. Однако без дополнительных сил французский военачальник не мог рассчитывать, что ему удастся овладеть городом. Полная блокада Риги потребовала бы создания более чем 50-километровой заградительной линии по обоим берегам Двины. 32,5 тыс. человек, имевшихся в распоряжении Макдональда, было явно недостаточно для того, чтобы образовать такую линию. Кроме того, русские пушки контролировали водное пространство реки, а английский флот господствовал на Балтийском море, осуществляя рейды на береговые коммуникации Макдональда. Французская осадная артиллерия, первоначально отправленная к Динабургу, в конечном итоге оказалась недалеко от Риги, но к тому времени, когда ее можно было развернуть для ведения серьезной осады, баланс сил на северном фланге наполеоновской армии начал стал складываться не в пользу французов.
Прежде всего это произошло вследствие вмешательства частей российской армии, находившихся в Финляндии. В последнюю неделю августа Александр I отправился в г. Або в Финляндии для встречи с шведским кронпринцем Жаном Батистом Бернадотом. Главы двух государств подтвердили наличие союза, равно как и договоренностей, касавшихся предстоящих совместных военных действий в северной Германии и Дании. На тот момент важнее был тот факт, что Бернадот освобождал Александра от данного им обещания задействовать русские войска в Финляндии для высадки совместного русско-шведского десанта в Дании в 1812 г. и убедил российского императора направить их вместо этого к Риге. В результате русские суда переправили большую часть 21-тысячного финляндского корпуса в балтийские провинции. Находившиеся под командованием графа Ф.Ф. Штейнгеля, это были в основном войска, закаленные в боях. Их прибытие в Ригу к середине сентября обещало разрешить патовую ситуацию, сложившуюся на северном фронте[276].
Хотя Рига являлась главным полем деятельности для маршала Макдональда, он был также вынужден оглядываться в сторону Динабурга и Полоцка, где действовал 1-й пехотный корпус генерал-лейтенанта графа П.X. Витгенштейна. Когда армия М.Б. Барклая оставила Дрисский лагерь и устремилась к Витебску, корпус Витгенштейна был послан перекрыть дороги, которые вели на северо-запад к Пскову, Новгород и в конечном итоге к Петербургу. Главным противником Витгенштейна был маршал Н.Ш. Удино, который получил приказ наступать через Двину и оттеснить русских обратно к Пскову. В принципе эта задача была по силам Удино, чей корпус в момент вступления на территорию России насчитывал более 40 тыс. человек. Напротив, в 1-м корпусе Витгенштейна имелось всего 23 тыс. человек, к тому же в его обязанности входило также сдерживание любых попыток дивизии, располагавшейся на правом фланге Макдональда, начать наступление со стороны Динабурга[277].
Однако в действительности Удино суждено было продемонстрировать полную неспособность действовать в качестве командира независимого воинского подразделения: он позволил Витгенштейну взять над ним верх и держать в благоговейном страхе. Русская легкая кавалерия совершала непрестанные рейды через Двину, нарушая линии коммуникации и снабжения французов. Когда Удино в конце июля повел наступление на войска Витгенштейна, то был застигнут врасплох и наголову разбит русскими в трехдневном сражении при Клястицах и Головщине, проходившем с 30 июля по 1 августа. Одной из причин его поражения была неспособность сконцентрировать на поле боя все силы. Согласно сообщению с русской стороны, он имел в своем распоряжении более 8 тыс. человек неподалеку от Клястиц, которые так и не приняли участия в сражении.
Кроме того, русские войска действовали исключительно грамотно. Костяк небольшой армии Витгенштейна имел совсем недавний опыт боев в лесах Финляндии, полученный во время войны 1808–1809 гг. Не только егери Витгенштейна, но также и часть его тяжелой пехоты продемонстрировали прекрасные навыки стрельбы в похожих на финские условиях северо-западной России. Возможно, именно их пример вдохновил многие резервные батальоны и новые полки, сформированные в дивизиях Витгенштейна из гарнизонных войск, на то, чтобы с самого начала кампании действовать гораздо лучше, чем можно было ожидать. Витгенштейн сразу же пошел в наступление, одержал ряд побед и навязал противнику свою линию; в результате моральный дух его войск был высок, и уже никто не придирался к немецкому происхождению командира[278].
На руку Витгенштейну, вероятно, сыграл тот факт, что в отличие от Барклая де Толли он был выходцем из знатной, хотя и обедневшей семьи. Родившись в России и будучи сыном генерала, состоявшего на русской службе, он гораздо более уверенно вращался в аристократических кругах России, чем это делал неловкий М.Б. Барклай. К тому же П.X. Витгенштейн был кавалеристом и слыл «хорошим рубакой». Прекрасный наездник, храбрый, щедрый и нередко демонстрировавший рыцарское поведение — все эти качества Витгенштейна принадлежали к числу тех, что высоко ценились в среде русской военной знати. Кроме того, в личном общении он был скромным и добрым человеком, всегда по достоинству оценивал достижения своих подчиненных и рапортовал о них. В сочетании с серией одержанных побед, все эти качества являлись залогом того, что в штабе Витгенштейна в 1812 г. царила абсолютная гармония[279].
При этом наряду с гармонией здесь присутствовал профессионализм. Главой штаба Витгенштейна был Ф.Ф. Довре — способный, преданный и прекрасно образованный штабной офицер французского происхождения, родившийся в Дрездене и начавший военную карьеру в польской армии. Командующим артиллерией корпуса являлся выходец из знатного грузинского рода, князь Л.М. Яшвиль. Его помощником был 24-летний И.О. Сухозанет, сын польского офицера. Оба хорошо проявили себя в ходе кампании 1806–1807 гг. в Восточной Пруссии[280].
Лучшим среди них, однако, был 27-летний генерал-квартирмейстер корпуса П.X. Витгенштейна, полковник И.И. Дибич. Он был сыном старшего офицера прусского штаба, который в 1798 г. перешел на русскую службу. Молодой Дибич начал военную службу в лейб-гвардии Семеновском полку, откуда его взял к себе П.М. Волконский — также ранее офицер Семеновского полка — для службы в Главной квартире. Внешность И.И. Дибича — миниатюрного, с глазами навыкате и непривлекательной наружности — производила столь гнетущее впечатление на командира Семеновского полка, что он старался сделать так, чтобы молодой офицер не появлялся при дворе и во время парадов. Многие друзья Дибича называли его «самоваром», поскольку в состоянии возбуждения он буквально закипал, а слова вырывались у него таким образом, что их почти было невозможно разобрать. Несмотря на все свои странности, Дибич в 1812–1814 гг. был, возможно, самым талантливым штабным офицером российской армии. Он также выказал недюжинную энергию, инициативу и рассудительность в тех случаях, когда ему было поручено руководство движением войск. Хотя Дибич был честолюбивым и непреклонным человеком, он в то же время был всецело предан армии и тому делу, которому служил. К 1814 г., будучи всего 28 лет от роду, он уже имел чин генерал-лейтенанта, неизмеримо далеко обойдя по службе своих бывших сослуживцев из Семеновского полка. Тем не менее он оставался в хороших отношениях со своими старыми товарищами, что было выгодно как ему самому, так и им[281].
