Они нашли этот фургон на окраине города, возле старых деревьев; за ними начиналось поле, на котором виднелись следы котлованов и на вскопанной недавно земле уже цвели маки и зеленела весенняя трава. Им казалось, что фургон принадлежит им, что его полумрак защищает их, что они в нем совсем одни.

Но это продолжалось всего неделю.

После подъехали грузовики, рабочие прицепили фургон к огромной «татре», и она скрылась из виду, покачиваясь в траве, как черепаха.

Сашко встал с кровати, подошел к Тане, повернул ее лицом к себе.

— Послушай, — сказал он. — Ты знаешь, что важнее другое…

— Знаю, — ответила Таня. — Ну и что? Я знаю это уже два года, знаю с тех пор, как мы познакомились. И что из этого? Я тоже тебя люблю, и что? Как мы осуществим нашу любовь, где? Каким образом? Ведь она и действие, она и наша жизнь вдвоем, а не только состояние. Я хочу быть с тобой, я готова ради тебя на все, а дальше что?

— Как что? — удивился Сашко. — Как что?!

— Это ничего не меняет, ты понимаешь? То, что ты — честный, отзывчивый, светлый, как говорит та старушка, тоже ничего не меняет. Этого недостаточно. Это чудесно, я потому и люблю тебя, но этого недостаточно.

— Чего ты еще хочешь? — Он пристально посмотрел на нее.

— Неужели ты не понимаешь, что я хочу жить с тобой сейчас, пока я молодая, пока мне хорошо с тобой, пока я могу тебя любить. Когда мне будет сорок, я не смогу тебя любить, тогда все будет по-другому, и я буду другая, и ты… Я знаю, ты будешь работать, я работаю и откладываю, я знаю все, о чем принято говорить в подобных случаях. Ну и что? Я не могу себя законсервировать и проснуться, когда мне будет сорок лет… или пятьдесят… когда у нас, наконец, будет свой дом, дети, и мы сможем покупать картины и спокойно любить друг друга… Все говорят «завтра, потом, в будущем»… Ты тоже… Но эти годы, с которыми уйдет моя молодость, кто мне их вернет? Кто отдаст их нам обратно?.. Скитания по углам, мансардам, скандалы с хозяевами и соседями, эта проклятая необходимость стискивать зубы, этот постоянный шепот… Не хочу шептать, понимаешь? Когда я тебя люблю, я не хочу шептать, и после этого не хочу, не хочу больше шептать…

В старом доме было тихо, солнце светило в окна, какая-то пчела забралась между стекол, жужжала и напрасно старалась оттуда выбраться.

— Люби меня, говоришь ты, остальное не важно. Но ведь через десять таких лет, с мансардами и хозяевами, любовь пройдет. Не строй себе иллюзий: если мы будем жить так, через десять лет, через пять нам не захочется друг на друга смотреть и каждый из нас будет обвинять другого, что тот испортил ему жизнь. Все это я каждый день наблюдаю у себя дома, слышу своими ушами и не могу больше выносить; то начинает мама, то — отец; это ад, ты даже не можешь себе представить. А знаешь, как они любили друг друга, как у них все начиналось, как они хотели быть вместе… Я смотрела фильмы, в которых девушка отправляется за любимым на край света, но все фильмы заканчиваются перед свадьбой… Ты понимаешь, я не хочу жить так, как живут мои родители, как живет половина моих знакомых, я не могу. Я предпочитаю любить тебя сейчас и исчезнуть, чем возненавидеть тебя через пять лет. Не хочу заказывать ключ каждый раз, когда захочу тебя поцеловать….

Сашко глядел на ключ, лежащий на столе, там, где его оставила Таня, — лучи недолгого солнца переместились, и теперь он был в тени.

А потом все пошло как прежде, только он все чаще замечал горькие морщинки у Таниного рта, и слова ее были как будто прежние и в то же время не те; он искал в них скрытый смысл, упрек, но не находил, и это мучило его еще больше.

— Люби меня и не думай о завтра, — говорила Таня. — Завтра меня с тобой не будет. И этот ключ мне не нужен, он — ниоткуда, если хочешь, повесь и его себе на шею. И не расстраивайся, ты не виноват. Но и я не виновата: разве это преступление, что я хочу, чтоб у нас был дом, чтобы мы путешествовали, и все это сейчас, пока мы молоды? Разве это преступление, что я хочу иметь два платья, а не одно, что хочу поехать с тобой на море в конце августа?.. И жить там долго, целый месяц, лежать на скалах, погружаться в зеленую воду, целовать тебя вечером… Разве это преступление?

— Преступление то, что ты хочешь получить все сразу, — говорил он. — Ничего не поделаешь, придется ограбить почтовое отделение.

Но шутка повисала в воздухе, ей не удавалась преодолеть расстояние меж ними.

— Мужчина может начать все сначала и в сорок лет, а женщина — нет. Для нее будет слишком поздно, — сказала она ему однажды вечером и больше не проронила ни слова на эту тему.

А время шло, пролетали месяцы, наступило лето. По тротуарам заскользили длинные тени от деревьев, сквозь зеленые листья каштанов пробивалось солнце, и свет слепил глаза. Дни стали длинными и жаркими. Сашко должен был ехать с однокурсниками в трудовой лагерь.

Он долго думал, как ему быть, и не мог ничего придумать. В конце концов набрался храбрости и пошел к врачу — решил симулировать несколько болезней и хоть на одной из них выехать.

Врач раскусил его уже на второй минуте.

— У вас нет самых элементарных способностей, — заявил он. — Даже симулянту нужен небольшой талант. Хотя в данном случае он ничего бы не изменил — я вижу насквозь всех симулянтов, независимо от того, талантливы они или нет.

— Да, в симулянты я не гожусь, — согласился Сашко, — это ясно.

— Симулянты мне неприятны как таковые, — сказал врач с отвращением. — Мне неприятно даже смотреть на вас. Берите одежду — оденетесь там, в коридоре. Я никому не скажу.

— Все дело в том, — сказал Сашко, — что мой отец всегда был очень занят — целыми днями мешал бетон, сколачивал леса, клал кирпичи и так и не успел поднакопить денег. В то время как другие, словно пчелки, собирали по монетке и наполняли гипсовые и прочие копилки, он работал и содержал семью, построил нам комнату, потом — кухню, через пять лет еще одну комнатушку, потом сарай. Кормил детей, учил их… Понимаете? И теперь у меня нет денег, чтобы поехать со своей девушкой на море. Да и для других целей.

— У меня тоже нет, — ответил врач. — Но я не симулирую.

— Видите ли, доктор, вы меня не поняли. Я хочу смотаться из лагеря, чтобы поработать, понимаете? Я каждое лето работаю и зарабатываю. Я не собираюсь плевать в потолок, пока другие будут работать. Не беспокойтесь, я еще в детстве приобрел трудовые навыки. Но в этом году что-то уперлись, никого не хотят освобождать. Вот почему я пришел к вам…

— Это другое дело, — согласился врач, — если, конечно, все обстоит так, как вы говорите. Но это ничего не меняет. Ваши намерения делают вам честь, но поговорим по-мужски. Я несу ответственность. Если вас накроют, влипнем мы оба, и прежде всего — я. Кроме того, в нашей профессии существуют принципы, а вы заставляете меня их нарушать, лгать… Некрасиво, я не могу пойти на это.

— Меня ни за что не накроют, — сказал Сашко. — Я буду искать воду на участках. Кто же меня накроет?

— Неужто? — заинтересовался врач. — А как вы будете искать воду?

— Буром. Небольшой частный бур, три человека с безупречной репутацией, все — хорошие производственники, один из них — друг моего отца; одно время они работали вместе, а сейчас он на пенсии. Он вроде бы отвечает за бур, его зовут дядя Ламбо.

— А когда вы находите воду? — спросил врач.

— Что — когда находим воду? Бросаем вверх шапки от радости.

— Я хотел спросить, делаете ли вы потом колодцы и колонки?

Сашко объяснил, что не знает, так как еще не начал свою трудовую деятельность в качестве бурильщика, но может узнать, если доктора это так интересует.

Врач задумался на мгновение, побарабанил пальцами по столу и посмотрел на Сашко.

— Девушка красивая? — неожиданно спросил он.

— Какая девушка? — не сразу понял Сашко.

— Та, из-за которой вы симулируете.

— Для меня — да, — ответил Сашко. — Не была б красивая, я не пришел бы сюда.

— Так, так, — задумчиво произнес врач. — У меня беглое представление об этих вещах…