- Сейчас, - шепнул Баки, то ли предупреждая, то ли командуя… и Стив дочитал код. Самое несексуальное, что можно было придумать в такой момент, но Баки упал на него, вздрагивая, втолкнулся в последний раз, глубоко, сильно – и закричал. Судорога раскатилась по нему с головы до ног, он дернулся раз, еще раз, Стив крепко держал обеими руками крупно вздрагивающее тело, бьющееся в экстазе на нем, невольно думая про оборотней. И еще про то, что, может быть, эти двое тонут в этом сладостном спазме на равных.

Только после этого он позволил себе рукой добраться до края. Давление зашкалило, прорвалось, и тяжелое тепло из напряженного паха рванулось наружу. Стив содрогнулся навстречу короткой вспышке наслаждения.

Не слишком яркой, но сейчас это уже не имело значения.

- Я люблю тебя, - шепнул он, перебирая влажные волосы, поглаживая ладонями потную широкую спину и чувствуя, как тело вздрагивает под его рукой, как обжигающее загнанное дыхание опаляет ухо.

И добавил про себя: «Я люблю тебя, кем бы ты сейчас ни был…».

*

- А знаешь… может, твоя идея и не лишена смысла.

Они лежали вповалку почти бездыханной грудой плоти посреди пепелища, не в силах пошевелиться. Красное покрывало казалось раскаленным, воздух вокруг звенел.

- Это ты так только что сказал, что я не придурок? – поинтересовался Стив, скорее угадывая смысл фразы, чем осознавая ее целиком. Думать было трудно. Тело приятно ломило, в голове царила благостная воздушная пустота. Как облака над джунглями Ваканды. Сердце Баки колотилось ему в живот.

- Нет, ты все еще придурок, но… если уж я не принадлежу себе, то отчасти принадлежать тебе я даже не против.

- Только отчасти?

Баки улыбнулся шальной довольной улыбкой. В его глазах плясали черти. Он протянул руку и провел большим пальцем по влажному лбу Стива длинную полосу к виску.

И такая нежность светилась в его глазах, что Стив задохнулся собственным сердцем.

- Тупица. Иди сюда…

*

Эти четыре дня они почти не говорили. Торопились. Вели войну в постели, словно оголодавшие. Четыре дня прошли в тумане и ярости, в шорохе простыней, ритме, жарком обоюдном дыхании, сонной возне под красным покрывалом, стонах и криках. Потом, на пятый день, заговорили наперебой, севшими, охрипшими голосами. Обо всем сразу. Захлебываясь словами, споря, перебивая друг друга.

Баки смеялся. Мягко и так тепло, что смех в итоге обрывался, снова превращался в сопение и стоны.

Запах возбуждения прописался в комнате на постоянной основе. Стив тонул в нем. Потребность касаться пронизывала его до костей, туманила мысли.

Он не чувствовал себя таким влюбленным с тех пор, как… никогда.

*

В итоге покрывало приходится стирать, и оно долго сохнет на вешалке в процедурном кабинете. В качестве извинения Стив приносит Солдату красную футболку, но тот, кажется, вовсе не огорчен отсутствием покрывала.

Словно знает больше, чем хочет показать.

*

Баки соглашается спать вне капсулы. Он любит красное покрывало. Они чаще гуляют по коридору, завтракают вместе, Баки слушает музыку и учится работать одной рукой. Просит у Стива плетенки и африканские маски себе на стену – те, что бесстыдно подсмотрел в «National Geographic». Стив приносит ему пять штук, клыкастых, с выпученными глазами, одна другой страшнее, но Баки от них в восторге. Да и Солдат, кажется, тоже.

Ваканда. Там, за этими стенами, маленькая богатая страна, где цивилизованность все еще странным образом уживается с ритуалами черной магии и практикой кровавых жертвоприношений. Благо, режут коз, а не людей. Там мыли самородный вибраниум еще при французах, а масштабными поисками и разработкой занялись много после провозглашения независимости, уже при отце Т’Чаллы. Там женщины ваканди в яркой одежде носят корзины на головах, поют и танцуют вокруг костра священные танцы под бой барабанов, славя покровителя народа – Черную Пантеру, а также языческих богов и духов, оберегающих от болезней, ненависти и несчастий.

Здесь очень красивые женщины. С плетеными косичками, тонкими ногами и пластичной хищной грацией.

Но Баки еще нескоро увидит их. К сожалению или к счастью.

Теперь уже Баки прыгает и кувыркается на бревне, поднимает и подтягивает одной рукой собственный вес, заново отрабатывает падения, учится защищаться и страховать уязвимый бок. Они оба верят, что это не навсегда. Но эти занятия помогают чувствовать себя лучше. Боеспособнее.

У Баки есть просьбы и пожелания. Мелочи. А еще он ворчун. У него еще очень много проблем, к сожалению, нефизического свойства. Стив еще только учится ходить по этому льду, открывая Баки заново. Он часто скучает по его легкости, по жизнерадостности. Иногда друг может выдать что-нибудь откровенное, что его тяготило еще тогда, на войне, отчего волосы становятся дыбом и становится трудно дышать. Стив часто не знает, что сказать на его откровения. Поэтому подходит и целует. Или бодает в плечо или спину между лопаток. Обнимает. Заставляет сосредоточиться на «сейчас». И Баки оттаивает. Трогает. Касается, целует в ответ, утягивает в постель. У него за это время накопилось так много фантазий, что Стив краснеет от них как в восемнадцать.

И идет на это. Идет на все.

*

Баки соглашается впускать в себя Солдата на те же три часа каждый день, и три часа проходят… интересно. Они занимаются, и Стив не устает поражаться, насколько легче и сильнее получается у Солдата. Наверное, это из-за того, что ему ничто не мешает. Он умеет сосредотачиваться на собственных действиях и уходить в них с головой, в отличие от Баки, которого присутствие Стива рядом в последнее время отвлекает непозволительно часто.

Они вместе обедают – это правило сохраняется всегда, у Солдата распорядок. А потом наступает время ласки, и Стиву кажется на протяжении первых часов, что Солдат с затаенной истомой ждет этого третьего часа.

Потому что у Стива есть правило – никаких проявлений чувств на улице. Солдат принимает его легко и ни разу не пытается нарушить, разве что глаза горят и блестят огнями «потом отыграюсь».

И отыгрывается. Тянется к рукам, позволяет себе вопиющие, по сравнению с прошлым, вольности. Он не спрашивает, почему его больше не укладывают в криокапсулу. Теперь он засыпает на красном покрывале, обычно в обнимку со Стивом, а просыпается уже Баки. И переход после введения кода все легче и легче.

Стив не знает, что из этого Солдат запоминает как «важное» и что отсеется потом как «несущественное». Баки так или иначе помнит все. Но каждый день Солдат явно ожидает чего-то приятного, и всякий раз знает, что это приятное будет связано со Стивом. Неправильным куратором. И тело недвусмысленно подсказывает ему, как именно будет приятно, и чувство опасности спит, стало быть, приятно будет без страха и насилия. И он смиряет желание на первые два часа, чтобы всласть насытиться третьим.

Чтобы после превратиться в податливое, жадное, исходящее низкими стонами существо на красном покрывале, так призывно раскрытое, когда Стив целует и покусывает поочередно его соски. Он глубоко, ритмично проникает масляными пальцами, массируя, поглаживая и растягивая, сгибая их и слыша шумный выдох. Несмотря на собственное острое возбуждение, Стив не собирается делать больше ничего, доведя его до исступления вот так, руками. Разве что… Если только… Солдат его попросит о чем-то большем…

Подаст сигнал.

*

Стив не хотел с этим спешить. Считал, что стоит подходить постепенно, не торопясь. Но Солдат очень чутко улавливал настроения Баки, и его тело знало, что происходит. Тело отзывалось на Стива, как и раньше, и даже сильнее, чем раньше, и на пятый день отказа от криокапсулы Солдат впервые сам саботировал тренировку.

Снаружи лил дождь, бой в спортзале захлебнулся поцелуем, они катались по хрустящим матам, жгуче целуясь и сминая друг друга. Солдат вдруг развел ноги, и Стив упал на него вплотную, а когда, опомнившись, попытался приподняться, Солдат чуть сжал бедра, погладив его коленями по бокам.