Это был призыв. И Стив оторопело замер, понимая, что это означает.

Это случится сейчас. Неизбежное.

- Хочешь этого? – сдавленным голосом спросил Стив. – Хочешь так?

- Да.

О, небо… как ему отказать?

- Пойдем?..

В этот раз не было никакой темноты, только приглушенный белый свет.

Стив осторожничал, нервничал, все-таки в первый раз. Прелюдия растянулась надолго, давя нерешительность, он ласкал, целовал и растягивал пальцами, разжигал, пока Солдат сам не начал подаваться навстречу.

Они лежали вплотную, как ложечки. Стив придерживал Солдата за бедро, целовал в шею и кусал мочку уха, медленно погружаясь в тесное, живое нутро, мучительно и сладостно, чувствуя, как бешено оно пульсирует, крепко сжимает его до темноты в глазах. Он воспроизводил движения Баки. Он вспоминал то, что понравилось ему самому, и действия Баки восставали из запыленной памяти, текли через Стива, заново наливаясь красками, вкусом и плотью, уходили в Солдата, отдавались в нем – и завершались, замыкая цикл. Стив плавно толкался, зарывался лицом в теплые волосы и шептал: «Вот так… вот так…».

Это напоминало медленный танец.

Стив хотел заниматься любовью. Хотел бережно, нежно. Ласково. Хотел, чтобы Солдату было хорошо…

…Ровно до тех пор, пока Солдат не прошипел сквозь зубы:

- Сильнее! – и не дернулся в руках, двигаясь, пытаясь ускориться и рыча от позы, мешающей ритму.

Солдат не хотел бережных нежностей. Ему было мало, невозможно мало, и, кажется, даже слово «секс» было слишком приличным определением того, чего ему хотелось сейчас.

Он рванулся из рук, соскальзывая, перекатываясь, и Стив опомниться не успел, как оказался распластанным на спине, глядя, как Зимний Солдат перебрасывает ногу через его ноги… и седлает его. Сам.

Стив затаил дыхание.

Солдат опустился, помогая себе рукой, насаживаясь до упора, и замер, прикрыв глаза и дрожа ресницами. Посмотрел сверху вниз, омыл темной похотью взгляда, и Стив с трудом подавил в себе порыв немедленно дернуться вверх. Узкая атласная теснота пожирала его живьем, упруго сжимала со всех сторон, жгла внутренним жаром, избивала сумасшедшим пульсом. Это было прекрасно. И очень, очень, очень хотелось движений.

Но он не шевелился.

Они смотрели друг на друга, рвано дыша. Соединившись вот так – правильно, как шестерни. Да. Именно так. Так было правильно. Очень правильно. И под штормом сумасшедшего вожделения Стив ощутил покой.

Наконец-то все так, как надо. Наконец-то…

Солдат опустил руку ему на живот, его ноги сжимали бока, и Стив повел ладонями по напряженным бедрам, задевая вставшие дыбом жесткие волоски. Его ладони легли по обе стороны от изнывающего, полного, тяжелого от крови… Солдат зашипел от нехватки прикосновений, содрогнулся.

И двинулся. Упруго и раскатисто задвигался вверх и вниз, пока Стив гладил большими пальцами тонкую горячую кожу у паха. Ладони лежали на тазовых костях, и жилистое тело над ним ходило ходуном, вздымалось и опадало в глубоком, жестком механическом ритме. Стив пальцами чувствовал каждое напряжение ног. Мышцы змеились и перекатывались под кожей, остро торчали соски, волосы падали Солдату на лицо и из-под них полыхали глаза, осоловелые от страсти, разомкнутые сочные губы обрамляли темный провал горячего рта.

Такой развратный, сексуальный вид… Стив еще никогда не видел Баки таким.

Но его – такого – Стив уже обожал.

Руки жадно скользнули, переместились на ягодицы, Стив наполнил ими обе ладони, впился пальцами в их твердую мякоть, чувствуя, что может еще чуть сдвинуть руки к центру… и потрогать, пальцами ощутить стык соединения тел, где так горячо, остро и туго тянет, где слаще всего зудит и бьется. И как гладко, как глубоко Солдат поглощает его там. До конца.

И мыслей не осталось. Осторожности не осталось. Вымело. Начисто.

Стив рванулся навстречу.

Они забились в едином ритме, синхронные, как клапаны сердца легкоатлета, бегущего марафон. Движение – отклик на предыдущее, и начало последующего, и снова отклик. Пароль – отзыв. Они следовали друг за другом, бились друг о друга, изо всех сил, пока Стив не взял Солдата за правую руку и не сомкнул на напряженной плоти его же пальцы. Стиву хотелось это видеть. И говорить ничего не пришлось, Солдат закрыл глаза, запрокидывая голову, и, не сбавляя темпа, задвигал рукой, пока не вскрикнул, теряя ритм.

Долгая судорога выгнула тело Солдата, он задергался на Стиве, брызгая теплым на грудь и живот, и сжимая так сильно, что оргазм навалился на него мощным валом, омыл изнутри и рванулся наружу, освобождая, исторгая из тела, как из тигля, расплавленный жар…

Стив впервые ощущал такую оглушенность во всем теле, и чувствовал себя так, словно несколько долгих секунд после разрядки находился вне собственной кожи. Вне пределов тела, в океане гулкой белой пустоты.

Солдат все еще сидел на его бедрах, устало и тяжело дыша, и Стив притянул его к себе, перекатил на спину, улыбнулся, укрыл собой, целуя искусанные припухшие губы. Стынущее семя размазывалось по телам, Стив, не отвлекаясь от поцелуя, бездумно пощипывал твердую горошину соска (так хотел это сделать…), и то, что начиналось как ленивые ласки в посткоитальной неге быстро переставало ими быть, повторно твердея, наливалось жаром, истомой оттягивая живот. И, держа Солдата в охапке, целуя поочередно соски, катая их на языке, влажно потираясь потяжелевшим стволом о ствол… Стив еще подумал, что если им будет и дальше вот так же голодно друг от друга, если и дальше будет так хотеться озверело трахаться до белых звезд перед глазами…

То трех часов в день может быть чертовски мало.

А впрочем, кто знает…

*

С Солдатом Стив всегда сверху. Это правило. С Баки – всегда снизу. Тоже правило.

Правила устанавливает Баки. Стив этому рад.

Баки лечился близостью. Он окунался в нее с головой, ненасытно и самозабвенно. Фантазии у него тоже не всегда были простыми и понятными. Так однажды, когда Стив все-таки предпринял попытку впихнуть в него банановый сорбет, пригрозив «ешь, а то выпорю!», испытал некоторую тревожность, когда Баки подозрительно надолго задумался. Но сорбет все-таки съел, так что Стив решил, что в этот раз пронесло.

Он все еще с трудом принимал эту новую сторону их отношений. Все прислушивался к ним, к себе, пытался что-то понять, осмыслить, взвесить, правильно или неправильно, и к каким чертям все это катится…

Но отторжения не было. Стив любил Баки. Наверное, он любил его всегда. Сильно и осознанно, но как-то… по-детски, что ли. Во всяком случае, до памятной ночи на чердаке он и не думал о чем-то подобном. Его любовь выражалась в абсолютной и страшной уверенности: «если Баки умрет, я этого не переживу». Такие мысли всякий раз вызывали в нем мерзлый комок под сердцем и мурашки по спине.

А поди ж ты… пережил.

И теперь, вспоминая об этом, с еще большим пылом Стив целовал Солдата.

Странная штука. В последнее время он часто ловил себя на том, что прикипел к этой инкарнации Баки какой-то особой, болезненной привязанностью. Сам факт существования Солдата трогал в нем больной оголенный нерв.

Потому что Солдат – это Баки, у которого никогда не было Стива, Бруклина, смешливых девчонок, теплого прошлого и бескрайнего будущего, каким оно видится, когда тебе восемнадцать лет. Но даже не поэтому Стив смотрел на Солдата с такой удушливой, щемящей тоской, не потому так отчаянно тянулся к нему руками.

Солдат был живым воплощением той секунды в грохочущем поезде, которой ему не хватило.

И все время хотелось обнять, удержать, заглушая внутри фантомное чувство утраты – призрак, эхо…

Поэтому он давно решил для себя, что Солдат получит все, что хочет, чего бы ни захотел.

И когда тот с неподвижным и выжидающим взглядом опускается перед Стивом на колени, у него туманится взгляд. Он не может глаз оторвать от рта Солдата, ярких губ, которые находятся чертовски близко к тому, что уже откликнулось на его близость, а перспектива того, что эти губы к нему прикоснутся там…