Нужно было что-то делать с этим. Немедленно. Срочно.
*
Он принял тяжелое решение не делать ничего. Оно действительно было тяжелым, для них обоих. Пора было взять себя в руки и обуздать это, пока не поздно. На четыре дня Стив прекратил всякие ласки, оставив лишь легкие поцелуи перед криокапсулой. Целомудренные. Он пробовал обуздать себя, и у него получалось. В конце концов, ненужное напряжение сбрасывалось тут же в душе, хотя всякий раз после экстаза Стив чувствовал себя погано, вспоминая… нет, не Баки в криосне. Вспоминая глаза Солдата, которого лишили ласки.
В этих глазах за эти четыре дня он видел столько эмоций, сколько не видел за все время общения с ним. Солдат не понимал его душевных терзаний и глубоких внутренних дилемм. Стив ловил осторожные, робкие попытки коснуться, придвинуться ближе, по блеску в глазах понимал, как и чего ему бы хотелось, он дважды за эти дни ловил Стива за руку, и всякий раз он останавливал. Мягко, но настойчиво.
И читал в этих глазах всякий раз – разное. Непонимание. Удивление, боль, огорчение и, под конец, такое яркое, читаемое выражение скорби… почти страдание.
«За что я наказан?»
Именно это лицо стояло у него перед глазами всякий раз, как рассеивался кумар наслаждения.
Стив рвался на части. Это было совсем не то выражение, которого он добивался, а объяснить…
Этого он объяснить Солдату не мог. Не знал, как.
*
Стиву часто приходила в голову мысль, что когда ты сам не совершаешь действие, медлишь, пропускаешь ход, то его делают за тебя. И не всегда это может понравиться, но раз уж снял с себя ответственность и передал вожжи другому, то будь готов. За него решил Солдат.
Ничто не предвещало. Они потренировались, как всегда, поели, поиграли в шахматы, даже поцеловались. Солдат весь день казался странно задумчивым, и пора было бы уже уяснить, что когда он становится таким, это значит внутреннюю работу мысли, которая скоро обратится в действие. Стив не заметил. Списал на дождь.
Солдат остановился перед криокапсулой как вкопанный. Как тогда, перед вторым поцелуем. Остановился уверенно и намертво, всем телом показывая, что не тронется с места. Между его бровей пролегла напряженная складка. Стив подошел ближе, собираясь выяснить, что случилось, даже тронул плечо – левое, избегая лишнего контакта с кожей. И Солдат зло повернул к нему голову. Как плетью хлестнул. Стив увидел мрачную сосредоточенность на его лице, и что-то еще… но что – понять не успел.
- Я нестабилен, - глухо сказал Солдат. После чего Стив оказался впечатан в стену.
Солдат тут же рванулся следом, врезался в него собой – тело в тело. Глаза его потемнели, как грозовое небо, он смотрел с отчаянной яростью и горькой досадой, как пьяный, у которого из-под носа отобрали стакан, над которым так зло подшутили. Да, он почуял волю. И в этих глазах было что угодно, но не покорность.
- Шаг назад, Солдат, - сказал Стив, преодолевая собственную установку «не отдавать приказы». Но ситуация вышла из-под контроля, и нужно было как-то вернуть ее в русло. Солдат не мог ослушаться прямого приказа. Не должен был. Но он остался к нему равнодушен, тем же взглядом пожирая лицо Стива. Дестабилизация копилась. Он вдруг с ужасом подумал, что все эти четыре дня «целомудренного» поведения взращивал ее сам, из самых благих намерений, но… «За что я наказан?». Бунт. Стив боялся увидеть амок, прежде всегда следовавший за дестабилизацией, но неповиновение Солдата пахло иначе. Потом, выделениями. Сексом.
Солдат прильнул, втискивая колено между ног Стива, вдвинулся и жадно потерся бедрами. Взгляд у него стал совершенно дикий. Стив потерялся, чувствуя бедром его жар, его восторг от ощущений, от волнующей близости тел, чувствуя его твердое вожделение, ощущая, как у него самого в паху предательски тяжелеет и крепнет…
- Нет, - он схватил Солдата за плечи, намереваясь усилием воли не допустить никакого разврата, зная, что у него сейчас хватит на это сил, и уж лучше подраться, чем…
- Ты же хотел, чтобы у меня были желания! – заорал Солдат, нажимая сильнее, до боли. В глазах у него билось отчаяние, ярость и темная страсть, такая густая, что в нее можно было закутаться. Стив замер. Они уставились друг на друга, и от такой близости у Стива запульсировало все тело, от губ до ступней. Он чувствовал голод Солдата, мощный и неутолимый, и этот голод обезоружил его. Впервые Стив видел в этом лице так много эмоций сразу. В мутных глазах была просьба, но еще больше было бунта, вызова, тяги, нетерпения, поволоки желания и той скорби, которая так потрясла Стива на днях. Скорби, как если бы он терял что-то ценное и не мог удержать. А ему было так надо, так невозможно надо…
Значит, вот как начинает проявляться его непокорность.
Стив скользнул руками по плечам и привлек к себе, обнимая. От одного только запаха Баки его повело, кожа заныла от желания контакта, и стало вдруг очень, очень трудно думать.
Мелькнуло в мозгу странное слово «сексомния», но Солдат потерся бедрами и пахом, и Стив тут же забыл, о чем думал. С губ сорвался судорожный вздох, Солдат двигался на нем, вверх-вниз, посылая по телу потоки сногсшибательных импульсов. Его жаркое дыхание опаляло шею, он терся, бился в Стива, бился всем собой, и Стив ловил его движение. Солдат впервые вел себя так безудержно, впервые делал так много сам, без приказа и позволения. Для него это все – срыв барьеров, взрыв чувственности. Стив, дурея от ощущений, выгибался ему навстречу, ловя остроту контакта. Всюду, где Солдат его касался, становилось горячо.
- Нет, постой, - в мареве похоти он вдруг ощутил, что от трения и давления становится больно. От одежды нужно было избавиться или хотя бы расстегнуть ее, освободиться. – Давай руками…
Он попытался отстранить Солдата, но куда там – тот вцепился как клещ, сжимая бедрами, потираясь по всей длине, не позволяя себя отодвинуть даже на дюйм. Двигаясь, двигаясь, двигаясь…
Принуждая безоговорочно капитулировать.
- Хорошо, - сдался Стив, в исступлении вжимаясь губами Солдату в висок. – Хорошо, пусть так… так…
И ему действительно было хорошо, чертовски хорошо, силы небесные, просто невыносимо, непозволительно хорошо. Столь откровенная непокорность, непредсказуемость, исподволь растущая воля. Она возбуждала. Стив дышал ею, теряя голову, наполнялся, наливался тяжелым жаром, все ближе, ближе, ближе…
…Солдат изогнулся к нему – словно волна прошла по телу, сложное, текучее движение. Напор его стал тверже, сильнее, он конвульсивно содрогнулся, в судороге задергались его грудь, живот, он издал короткий звук, средний между стоном и воплем – и жар прорвался, хлынул, скручивая нутро тугим узлом, Стив застонал, чувствуя, как бьет изнутри взрывная волна, как вгрызаются в тело кусачие мурашки озноба…
Они шумно и тяжело дышали в оглушительной, звенящей тишине.
Потом Солдат отодвинулся, медленно и скованно, словно это движение стоило ему титанических усилий, и, глядя перед собой невидящим взглядом, начал пятиться, как если бы его только что настиг последний приказ. Стив вовремя поймал его за левый бок – нечестный прием, Солдат не мог сбросить эту руку. Другой рукой взял за запястье, не давая отступить, опустил руку на кисть, обернув ее теплом своей ладони, и притянул обратно. Переплелись пальцы. В воздухе плыл терпкий запах пота и семени, и Стив уже почти не стеснялся его, вовлекая Солдата в поцелуй, унимая панику в глазах, прижимая к себе, давая прочувствовать итог этого внезапного бунта. Промокшая ткань почти остыла, холодила промежность и липла к телу, от трения чуть саднило кожу, но было хорошо. Даже если все было хуже некуда, Стиву все равно было чертовски хорошо, будь он проклят.
- Прости, - он виновато улыбнулся, погладив большим пальцем по теплой ладони. – Я понял. Больше не буду.
Солдат облизнул губы и посмотрел так красноречиво, что Стив невольно вскинул брови.
«Молодец. Хороший Хозяин», - сказали ему эти почти шальные, почти насмешливые глаза.
