Баки не помнил. Или сказал, что не помнит, какую чушь тогда нес. Он был пьян. Да и наверняка что-то подобное он шептал в постели каждой девушке. Что с него взять?

Стив помнил. В конце концов, это был его первый секс. Положено помнить такие вещи во всех деталях.

Баки был первым. Наверное, поэтому еще долгое время спустя все его тело отзывалось на Баки. Оно, это тело, страстно любило Баки. Хотело его, ждало его снова. И Стив не мог убедить его, это грешное тело, что Баки хотеть больше нельзя, что это неправильно. Он чувствовал себя брошенным, и сколько ни пытался себе внушить, что и не было-то ничего, ощущение этой потерянности, брошенности угасло в нем только год спустя после того, как они решили для блага обоих, что это был просто увлекательный опыт. Алкоголь и сумрак.

Все решилось правильно. Он действительно заставил себя поверить в это. И поверил.

Со временем успокоился. Хотя с женщинами все равно у него не ладилось, во всяком случае, до сыворотки. А после… было много всего. Из-за него дрались, пытались свести счеты с жизнью, плакали. Он, сам того не зная, очаровывал и разбивал сердца, становился причиной скандалов и ссор, а однажды оказался втянут в любовный треугольник с двумя миловидными артистками команды поддержки… Впрочем, на деле все было далеко не так интригующе, как звучало со стороны. А сексуальный опыт в современном мире… это не хотелось вспоминать.

…Они больше никогда об этом не говорили. И все бы кануло и сгинуло тем холодным Нью-Йоркским утром.

Если бы не еще один поцелуй.

Внезапный и неожиданный. Австрия, осень, лагерь ГИДРЫ. Как только они выбрались из пожара, Баки поймал его за руку и молча, с сосредоточенно-суровым лицом впился в губы. Для этого ему пришлось чуть привстать, потянуться вверх, Стив теперь был непозволительно выше. Он поймал Баки, придержал за спину – тот все еще с трудом стоял на ногах. Дым разъедал глаза и нос, мешал щит, взрывались проклятые лаборатории… они целовались. Страстно и жадно. Пока не услышали в отдалении крики.

- Бак, это… – начал он, но Баки только хрипло рассмеялся.

- Не волнуйся, Капитан Америка. Это я унесу с собой в могилу.

И унес ведь, подлец. Потом отшучивался, что был еще под веществами. Стив ему не поверил, но тему замял.

Баки больше ни разу не целовал его.

Об этом поцелуе они тоже никогда не говорили.

*

Баки любил целоваться. Хуже того, он это умел. Один раз (или все-таки дважды) он делал это со Стивом, и тот, отдаваясь приятному головокружению и томной щекотке во всем теле, вынужден был признать, что в этом у Баки талант. Он не рассматривал поцелуи как способ отвлечения внимания или как уступку в угоду девушке. В мировоззрении Баки поцелуй фигурировал как отдельный вид удовольствия, могущий повлечь за собой другое, не менее увлекательное продолжение, но даже и без оного целоваться ему просто нравилось.

Стив, всегда считавший, что целоваться умеет всякий, кто достаточно сильно этого хочет, вынужден был признать, что это – тоже своего рода искусство, и здесь, как и в рисовании, опыт приходит с практикой.

Они целовались теперь каждый день.

Стив ни разу не начинал это сам, хотя губы горячо покалывало и тянуло уже ближе к последнему часу. Он был уверен, что нельзя. Вот так – нельзя. Только по чужому желанию, по молчаливой просьбе. Только если этого хочет Солдат. Стив ждал сигнала.

И получал его. Каждый день.

Уже после душа, иной раз даже не притронувшись к еде, они замирали, глядя друг на друга, и Стив понимал раньше, чем Солдат делал шаг ближе. По одному только блеску глаз. Солдат подходил, его взгляд опускался на рот, и Стив сглатывал горлом, чувствуя, как губы начинают саднить, умоляя, требуя прикосновений. Наверное, что-то отражалось в этот момент на его лице, потому что Солдат тянулся и сухо касался его, легко прижимаясь мягким ртом к розовой полоске губ. Мертво и неподвижно, ожидая ответа. И ответ следовал. Каждый день. Стив целовал его, и губы на его губах оживали, двигались, и дальнейшее происходило всегда по-разному, и всякий раз удивляло Стива своей новизной – как это будет…

Они оба ждали этого третьего часа, чтобы с его наступлением выцеловываться до изнеможения.

Иногда Солдат сидел на столе, и Стив, чуть склонив голову, ласкал призывно подставленные губы, жадные и ненасытные. Иногда поцелуи получались упоительно-пылкими, и Стив валил Солдата на красное покрывало, языком поглаживая его чувствительные десны и чувствуя телом дрожь тела под ним. Дважды Солдат сам толкал его в кресло, седлал бедра, оказываясь на коленях у Стива. Тогда он замирал, застывал под прикосновениями, потому что в этом случае вел Солдат, и делал все так, как ему хотелось. Стив только гладил его лицо, убирал за уши волосы, постоянно лезущие в рот, придерживал за металлическую лопатку, пока его целовали, яростно жалили, питались им, и Солдат всаживал язык так глубоко и ритмично, словно они занимались совсем другими, куда более бесстыдными вещами ярусом ниже.

Но чаще они просто сидели на кровати и целовались. Спокойно, нежно и чувственно, глубоко дыша и закрыв глаза, полностью отдавшись процессу. Сплетались языками и пальцами. И Стиву казалось – они могут так целый час, хотя эту планку они еще не брали ни разу. Хотя, какой там час… он мог бы так целый день.

Эта близость туманила голову, отдаваясь внутри предательской дрожью и знакомым гулким волнением, словно кончиком языка Солдат задевал какой-то чуткий камертон во рту у Стива, отчего его вибрирующий отзвук резонировал по телу до самых костей…

Хуже было то, что это волнение начинало охватывать его, когда Баки еще спал в криокапсуле.

Всегда внезапно и всегда сильно, как если бы одни только мысли о поцелуе с Солдатом задевали проклятый камертон. Он грезил, пока еще неясными образами, утопая в острой, щемящей нежности, которой отзывалась в нем теперь всякая мысль о Солдате.

Его хотелось ласкать. Утопить в поцелуях, довести до полного исступления…

Они не делали больше ничего. Стив не был уверен и внутренне страшился мыслей, как поступить, если на горизонте забрезжит что-либо еще. Это был Баки. И Баки был в беспамятстве. И если поцелуи Стив еще мог позволить, хотя их поцелуи уже давно не походили на невинные, думать о «чем-либо еще» было страшно.

И еще это было волнительно, что пугало не меньше.

Стив еще ни разу не виделся с Баки с тех пор, как это началось. Ему было стыдно. Еще и потому, что он совсем не знал, что с этим делать. Но больше потому, что если Баки запретит ему делать это…

Об этом думать было невыносимо.

Близился процедурный день.

*

Стив боялся этого дня. Боялся того, что слишком сильно ждал его. Боялся той истомы, которой наполнялось тело всякий раз, когда он думал об обнаженном теле друга. Мысли об этом кипятили кровь.

Это был самый чувственный опыт. Самый первый. Самый незабываемый.

И даже если это было в прошлой жизни, тело помнило его много лучше памяти.

Стив не знал, что будет делать, если что-то… произойдет в этот день. Потому что уже тогда знал – произойдет. Они недвусмысленно реагировали друг на друга, даже когда просто целовались. И хотя Стив предпочитал делать вид, что ничего не замечает, просто отодвигаясь и не позволяя возбуждению Солдата выйти на пик, все равно…

В этот день Солдат вел себя скованнее, чем всегда. Он не уходил от прикосновений, дал вымыть себе голову, но расслабленности в его теле не было. Вода была в этот раз почти черной, как кофе, Стив специально сделал раствор крепче, чтобы обоим не было так неловко, хотя и тонул в запахе сандала и цитрусовой цедры.

И несмотря на темную воду, Стив видел. Пусть только очертания тяжелого от крови, прижатого к животу…

Солдат вцепился рукой в выступающий бортик так сильно, что побелели пальцы. Он не смотрел на Стива.

- Эй, - Стив тронул его плечо, и встретил опасливый, напряженный взгляд. Он ждал, что Солдат скажет «Я нестабилен», но тот молчал. И в его глазах был почти прежний страх. То, что происходит с ним – не порядок, и если он сам допустил это, то должен быть наказан. – Ты как?