Ярость и жажда крови застелила Лаиде глаза, и когда она заметила еще троих диверсантов, убегающих сквозь кустарник, она даже не задумалась, что бежать тем некуда, и они так или иначе попадут либо под огонь жандармов, либо под пулеметы "отцов". В очередной раз пришпорив Диррэля, она понеслась на них. Один из бегущих споткнулся и упал на бок, получив пулю от заходящего с другой стороны вахмистра Дадило, другой остановился, ловя Лаиду в прицел винтовки, но упал, скошенный выстрелом из страшного своей убийственной мощью пистолета Гжегожа. Третий же резко развернулся, подхватил винтовку на манер дубины за цевье, закрутил, как вентилятор, и словно вконец одурев, бросился ей почти под копыта. Лаида суматошным броском направила клинок прямо в перекошенное лицо, но, увы, поздно, вхолостую, - верткий враг куда-то исчез из виду, а в следующее мгновение её крепко ударило в живот чем-то твердым, что-то грузно навалилось на плечи...
Теряя равновесие, ротмистр опрокинулась назад, сорвалась из седла и приложилась головой об узловатый корень. Она тут же открыла глаза, - и узрев противника в сбитой на затылок вязанной шапочке, который заносил над ней широкий вороненый кинжал, немедленно закрыла вновь.
Вот она какая, смерть.
Ничуть не торжественно, и очень больно, - а кругом все куда-то стреляют, куда-то бегут...
И дела никому нету...
Гжегож Ивойло, увидев, что ротмистр оказалась на земле, развернул коня и помчался на выручку в тот же момент. Пистолет был разряжен, затвор стоял на задержке, и Гжегож бросил его на ремень, подхватывая темляк сабли, за которую в принципе очень не хотел браться, не вполне доверяя холодному оружию. Враг, придавив Лаиду к земле и обездвижив, занес было кинжал для верного смертельного удара, даже уложив вторую ладонь на затыльник рукояти, но почему-то промешкал, - Гжегож не понял почему и мгновенно этим воспользовался, приподнимаясь в стременах и нанося со всего разгону сокрушительный удар. В последний момент что-то подорвало Гжегожа развернуть клинок, и удар пришелся бандиту плашмя по макушке, отчего у того закатились глаза, и он без чувств рухнул на Лаиду.
Причина, по которой он сразу не ударил её кинжалом, состояла в том, что диверсант неожиданно понял, что перед ним женщина, - обычным образом коснувшись её груди раскрытой ладонью. Именно это и спасло Лаиду, - бандит оказался просто не в состоянии осознать, что бравый егерский офицер, зарубивший двоих его товарищей, не был мужчиной... И тот факт, что среди его боевых друзей также были девушки, ему ничем не помог.
Гжегож сходу спешился, - на черкасский манер, пробежав еще несколько ярдов по инерции, и махом стряхнул с Лаиды бесчувственного пленного, которого тут же могуче скрутил подоспевший Здыбенко. Убедившись, что ротмистр жива и относительно здорова, Гжегож помог ей приподняться и протянул упавшую шляпу.
Опираясь на руку урядника Лаида повела вокруг мутноватым взглядом, - уже спешившиеся "сыны" стаскивали на вытоптанную площадку порубленные трупы диверсантов, кто-то нес трофейный пулемет со свисающей лентой (расчет которого накрыло едва ли не первым же кугелем), и несколько действительно заготовленных восьмифутовых шестовых мин, по обеим сторонам осторожно приближались "отцы" с карабинами наперевес...
- У нас хороший день, девоньки мои, - чуть слышно произнесла она, тайком преодолевая накатившую тошноту, - Кажется, вы, наконец-то, смогли сделать что-то относительно путное. Вдобавок, должно быть, не ошибусь, если предположу, что ты, Гжегож, захватил единственного пленного на нынешний день.
- Рад стараться, пани ротмистр, - мрачно кивнул Гжегож, не давая ей упасть, и передавая Дамиру-Агы, который уже протягивал руки.
- А еще ты спас мою жизнь, и черт меня раздери, если я это забуду, - прошептала Ленски сквозь зубы.
- Вот уж спасибо, пани ротмистр. Только вот от вашей благодарности, всячески прошу, избавьте, пани ротмистр!
Потери оказались невелики, хотя от этого не менее прискорбны, - один убитый из числа "сынов" (тот самый, со страшно разбитым лицом) и двое из числа "отцов", один из которых, молодой и не слишком опытный боец, погиб в последний момент, схлопотав шальную пулю (весьма сомнительно, что вражескую, хоть вслух об этом никто не говорил). А вот что касается второго...
Лаида, все еще покачиваясь, с пару минут стояла над распростертым на траве телом Стася Чарторыйски, в окружении сочувствующе молчащих солдат и урядников. Лицо Стася выражало лишь одно удивление - похоже, он так и не успел понять, что его убило... Удар чем-то острым рассек ему половину шеи вместе с сонной артерией, и сознание ушло из сильного тела хлопца раньше, чем жизнь. Кровь заливала всю его униформу, рука судорожно сжала цевье винтовки, но поза была расслаблена и естественна.
Пугало по-настоящему другое.
Грудная клетка Стася была рассечена тремя чудовищно сильными ударами, - сейчас, когда кровь почти покинула его жилы, на бледной груди урядника хорошо было видно, где и как прошел клинок. Скорее всего, к тому моменту Стась был уже мертв.
У него было вырезано и вырвано сердце....
Убитых диверсантов оказалось восемь. Три девушки в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет. Пять парней - по четырнадцать-шестнадцать лет. Мускулистые, тренированные, ни одной лишней унции веса, сухие лица с очерченными скулами, яростно сжатые перед смертью зубы... Ни один не погиб сжавшись, не один не был в момент смерти во власти страха, у каждого руки сжимали заряженное оружие или обнаженный клинок.
Чернокожего лысого гиганта среди них не было.
...Транспорт все же оказался на месте и вовремя. Собственно, Командира удивило не то, что Руководство скрупулезно осуществило все свои планы, - это-то как раз было вполне в его обыкновении. Иное дело, его слегка озадачило, каким образом руководители решили задачу.
На берегу безымянного лесного озера их и в самом деле никто не ждал. Не оказалось там ни Обезьяна с его бойцами, ни ожидающих связников, - словом, там было тихо и безлюдно. Только стайку уток, набирающих жир перед долгим осенним перелетом, ненароком вспугнули уставшие дозорные, Молчун и Омела, двигающиеся чуть поодаль от Командира, Граба и орка...
Зато на блестящей в предрассветном тумане поверхности озера, за живой изгородью из плотных зрелых камышей, лежала на темной воде, чуть покачиваясь, трехмоторная летающая лодка RAF. Хорошо известная Командиру модель, "Эмфибиэн Шарк"... В первый момент Командир просто не поверил своим глазам, во второй - в его голове возникла паническая мысль о очередной засаде, - а меж тем, было очевидно как день, что лодка самая что ни на есть взаправдашняя, и опознавательные знаки видно хорошо, и бортовой номер, и эмблема эскадрона...
Сомнения его быстро разрешились - в тот момент, когда пассажирский люк лодки раскрылся, оттуда показалась голова летчика в кожаном шлеме, и он поправил закрепленный над крылом сигнальный флажок, ярко-желтого цвета. Флажок этот крепился там штатно, чтобы при поломке радиосвязи информировать аэродромный персонал о внештатной ситуации и грядущей вынужденной посадке. Он был вполне уместен и на крыле машины, севшей на воду глухого озерца, названия которого даже не имелось на топографической карте, - двигатель заглох, или тяга элерона начала клинить, вот и приводнились... А кроме того, флажок желтого цвета был еще и паролем. Который должен был выделить в глазах Командира транспорт для эвакуации...
... Сейчас они летели над поймой Андуина, держась высоты три тысячи футов, и Командир до сих пор не мог успокоиться. Так комфортно, кажется, он ни разу не эвакуировался с территории противника, - бывало в трюме корабля, среди тюков с табаком, бывало и в собачьем ящике пассажирского вагона. А один раз его вывозили из Шовена, заколоченным, как в гроб, в деревянный контейнер, между двумя шкафами из палисандра. Ел он тогда протеиновый концентрат из тюбиков, пил из одной канистры, и справлял нужду в другую, разве что с горлышком пошире. И так - тринадцать дней, пока контейнер ехал по железной дороге, потом его отгрузили на портовый склад, и оттуда - на борт торгового судна, где, наконец, доверенные лица не выпустили полуживого агента на свет...
