На балу Дайтон не без охоты принимал комплементы и выражения восхищения своей отвагой. Ведь он спас от неминуемой гибели своего раненого офицера (которого из-под огня должны были выносить санитары, а никак не он); он вывел из боя двух гражданских журналисток (которым оформил допуск задним числом, и которых там вообще быть не должно было). Он, наконец, победил сильного и коварного противника. Дайтон так хотел верить в это, что и сам в конце концов в некоторой степени поверил...

Он торжественно поздравил надутого от гордости гусарского хорунжего Асмунда Михалковски (тот вообще скромностью не отличался, а тут и вовсе принял шарообразную форму от чувства собственной важности), который со своими гусарами уничтожил еще одну группу (пять человек, еще один герой-стратег, мать его налево) и Лаиду Ленски, которая силами свого эскадрона, кажется, добилась наилучшего результата по итогам операции, - чисто взяла всех врагов, при этом потеряв "всего" шестерых бойцов убитыми на девять человек уничтоженных диверсантов. Соотношение далеко не блестящее, однако тот же Асмунд умудрился почти ополовинить свой эскадрон (с мизерным процентом раненых), горные стрелки резерва потеряли три с лишним дюжины убитыми и ранеными, а сводная ударная группа Дайтона - одними убитыми почти шестьдесят человек. Кроме того, урядник Ивойло из эскадрона Ленски захватил единственного живого пленного, которого сейчас усердно пытались допрашивать в RSS, но насколько знал Дайтон - безуспешно. Еще малость неудобно становилось, когда речь заходила о численности этой группы, - тут возникали неприятные разногласия... Однако все равно это можно было (если судить чуть-чуть пристрастно) считать нешуточным успехом. Учитывая, что эскадрон был от его дивизии, успех можно было как бы суммировать к личным Дайтоновским достижениям (не по своему же почину они в квадрате происшествия оказались, а по приказу). Однако из соображений политкорректности было решено восславить мужественную девушку-ротмистра и её урядника, которому едва стукнуло двадцать один. Дайтон щедрой рукой представил обоих к наградам, и оба вроде бы как были вполне довольны, - а сучка Лаида так и вертелась перед Нобилем, прилагая немалое усердие, без очевидных, правда, результатов...

Вобщем, на самом деле он неплохо провел вечер, ничего кроме пары бокалов игристого, себе не позволив. Собирался было уже к себе домой, чтобы начать потихоньку готовится к отъезду на место постоянной дислокации, однако внезапно перед ним выросла, как из-под земли, Лисса, которую он не видел с самого утра, когда она встречала его на выходе из госпиталя. Девушка оделась соответственно случаю, и выглядела настолько блестяще и роскошно, что у него перехватило дыхание. И когда она пригласила его на танец (что во всех случаях, кроме "белого вальса" этикетом прощалось лишь редким дамам-оригиналкам, а танец был меж тем объявлен совсем другой), разом забыл и о предстоящем отъезде, и о своих хронических волнениях. Кончилось все тем, что они форменным образом сбежали с бала, хулигански наплевав на речи Нобиля, губернатора и прочих важных персон. Дайтон увлек Лису в конюшню своей дивизии на городском ипподроме, и оттуда они вырвались уже верхом на его любимых жеребцах, взяв направление прямо через поля при свете огненно-кровавого заката. Дайтон и сам сейчас с трудом верил, что смог подорвать себя на такую мальчишескую выходку, - но ничуть, ну ни капельки о ней не жалел...

Потом был стог сена, была бутылка белого вина из седельной сумы (спасибо Петеру, седлавшему коней) и была роскошная ночь, закончившаяся в его номере, когда они, окоченев от холода под ледяным августовским дождиком, мокрые до нитки добрались до города. И до постели.

Сейчас, отпивая прямо из горлышка графина ледяную воду, Дайтон ощущал бесконечный восторг и спокойствие. Давно он не испытывал такой благости на душе, а может и вовсе никогда, - и до сих пор не вполне верил, что смог поднять свое израненное тело на подвиги, подобные вчерашним. Но нежная, разомлевшая от сна и любви Лисса в его постели, с волосами, еще сохранившими запах свежескошенных луговых трав, была тому живым свидетельством.

В соседней комнате, кабинете, зазвонил телефон. Петер спал в своем номере, и Дайтон решил его не будить, тем более, что адъютант, кажется, тоже был не один. Генерал не спеша поднялся, поймал босыми ногами тапочки, и прошлепал по чисто надраенному паркету, стараясь не топать, чтобы не разбудить Лиссу. Без удивления убедился, что звонит не гостиничный аппарат, обслуживаемый телефонисткой в фойе, а протянутая сюда на время учений точка спецсвязи.

- Мич, ты уже проснулся? - голос Нэда в трубке звучал спокойно, но Дайтон по старому опыту понял, что дело серьезно, - Нам нужно встретиться как можно скорее. Будь у себя, я через час подъеду, - есть повод переговорить с глазу на глаз, насчет нашей ... ситуации.

- Конечно, сир Нобиль, - по телефону Дайтон никогда не допускал фривольностей, - Я буду тут.

- Не отказался бы позавтракать с тобой. В твоей "Коронали" невероятно вкусные омлеты.

- Э... Сир, простите, но я не один... - чуть замялся Дайтон, решительно не зная что сказать дальше и ощущая себя школьником, пойманным на мелкой проказе. Действительности сие ничуть не соответствовало, и он решительно прогнал эту дурацкую мысль, однако она отчего-то крепко впечаталсь в сознании.

- Ничего, значит обойдемся без омлетов. Разговор у меня не особенно долгий. Давай, собирайся с мыслями, - а твою дамочку даже будить не будем. Дай угадаю, вчерашняя дунландка? Или двинянка с роскошным бюстом, все же? Эх, до чего пригожая девчонка, где мои тридцать лет...

- Дунландка, сир, - оторопело ответил Дайтон. Походило на то, что шеф нервничает всерьез, - уж больно неискренним выходил у него фривольный мужской трёп "за баб-с".

- Что ж, и рыженькая тоже куда как хороша. Поздравляю!

- Спасибо, сир...

- Ладно, до скорого, Мич.

- До свидания, сир, - ответил Дайтон, нервно положил трубку, и секунду молча смотрел в окно, за которым лил непроглядный ливень. Хм. Что же это получается, - быть может, его вот так "изящно" готовят к мысли об отставке? Да нет. Не так бы все было, для Нэда же отставка - сущий пустяк. Не справился человек - добро пожаловать с борта на сушу... Справился - получи свой орден (или похвалу, или пряник с полки, по обстоятельствам), да начинай готовиться к новым указаниям. Безотносительно выслуги, личной дружбы и всего тому подобного, жестко, зато честно...

Дайтон вышел из кабинета, наскоро принял душ, и прошлепал в гардеробную, где поспешно оделся в повседневный серый мундир - вчерашний " синий вечерний парадный" еще не высох, да и в травинках весь, надо думать. Едва он застегнул последнюю пуговку, как вновь зазвонил телефон. На этот раз самый обыкновенный, гостиничный...

- Доброе утро, сир гран-генерал, приносим вам искренние извинения за беспокойство... - неуверенно начал портье.

- Не за что. В чем дело?

- Сир, к вам пожаловал посетитель. Офицер Королевской Секретной Службы, капитан Эйрхарт. Настаивает на встрече, сир... Желаете принять его у себя сир?

- Нет... - Дайтон стремительно обернулся в сторону спальни, но не услышал оттуда ни единого звука, кроме ровного дыхания девушки, - Я, пожалуй, спущусь в фойе. Так и передайте капитану... Благодарю вас.

Эйрхарт ожидал его возле стойки, не снимая мокрый дождевик с откинутым капюшоном. В руках его был портфель, лицо выглядело бледным от недосыпа, а глаза - раскрасневшимися от множества прочитанных при скудном свете документов. Капитан отдал честь, и подойдя как можно ближе к Дайтону, пожелал ему доброго утра, осведомился о заживающих ранах, а затем снизив голос, попросил, так чтобы его слышал только генерал:

- Сир, нам срочно надо поговорить. В таком месте, где нас никто не может подслушать, сир.

- Капитан? - скосил бровь Дайтон, - Ну... Поднимемся ко мне в номер?

- Нет, это как раз отпадает. Я бы предпочел на улице, но там льет дождь... Быть может, выйдем под навес летнего кафе, - я не надолго, вы не успеете замерзнуть, сир.