1965 Голгофа (вторая) Ах, эти игры на Голгофе! Играют мальчики в кресты И носят их, Как бантик — носят, Пока легко, и скоро бросят У той мучительной черты. Моя последняя черта. Все меньше иноков — по следу: Как ящерица без хвоста, Я, плача, праздную победу. Я сам, наверно, упаду На эти скользкие ступени, Где подгибаются колени, Где только мысленно — иду. Не дай мне, Господи, конца Без искупленья, Без надежды. Не дай устойчивость невежды! Не дай горошины свинца — Конец глупца и гордеца. О, дай мне, Господи, прозренье: Я кровь Твоя, Слеза Твоя. Не утешенье — постиженье, Преображенье бытия. 1967
«Люби меня тихо и грустно…» Люби меня тихо и грустно, пока за порогом темно, любить, как болеть — безыскусно — никто не умеет давно. Но с глазу на глаз и заглазно, едва зарумянится свет — люби меня полно и праздно, как будто усталости нет. А в этой больничной одежде, где я и четыре угла, — люби меня просто, как прежде, когда не любить не могла… 1971 «На взорванной кем-то панели…» На взорванной кем-то панели, на поднятой вверх мостовой, где камни упасть не успели: висят над моей головой — ты что-то пустое бормочешь, а мне вот — почти пятьдесят, ты что-то несчастное хочешь, пока эти камни висят. Пока искушение смуты, а мы перед миром — одни. Но я не припомню минуты, чтоб так не висели они… 1971 «Всё хорошо не потому…» Всё хорошо не потому, Что хорошо, Но потому, Что лучше быть не может. Бродяге — полную суму, Убийце — теплую тюрьму, А кто без истины, тому Пусть истина поможет. Все хорошо, но только так! Кто мост построил, Тот мастак, Иным — торить дорогу. Проезд в автобусе — пятак За полный круг, а кто — за так? — Пешком! — И слава Богу… 1971 «Я строю, а кто-то ломает…» Я строю, а кто-то ломает, я снова, а кто-то — опять. А время остатки снимает. И мне уже некогда спать. А если не спать — не работа. А если усну, и во сне все тот же — без имени! — кто-то бесчинствует молча во мне. И я, отодрав от подушки тяжелую голову сна, шепчу: «Откровение», «Пушкин», «Отечество», «гений», «весна». 1973 «О Боге, о людях, потом о делах…» О Боге, о людях, потом о делах (В делах тебе может помочь и аллах). Но ты о достатке не думай, Довольствуясь малою суммой. А если большая прибудет, мой свет, Клади ее в тот же дырявый пакет, А сам оставайся как прежде: При той широте и при той тесноте, При черством ли, Свежем ли хлеба ломте, При старой свободной одежде. И будешь доволен уделом певца, Коль песенку эту споешь до конца, Но мне и подобная малость: О смысле заботиться прежде всего, В привычных делах не забыть никого — Увы, не всегда удавалась. И если я счастлив бываю порой, То, стало быть, чудом устроился строй Души в неразборчивом теле. И если несчастлив я — узок и плох — То тем, что считать не умею до трех: О Боге, о людях, о деле… 1973 «Я, наверно, уйду, не достроив своих кораблей…» Я, наверно, уйду, не достроив своих кораблей. Проплыву над толпою в сколоченной наскоро лодке. Мне всегда не хватало ни черных, ни белых морей — мне мешали дышать эти мерные пальцы на глотке. Оттого, как с гвоздя, я, срываясь, лечу в пустоту. И покуда лечу это полное смысла мгновенье — будто дело в руках, будто первое слово во рту, будто девственных губ ощущаю щекой дуновенье. 1976 «Когда я вернулся с войны, меня не узнали…» Когда я вернулся с войны, меня не узнали, Говорили, что знали такого-то, Но что это не тот… Убивали меня, воскрешали, До зубов пеленали, Через край зашивали суровыми нитками рот. И вернулся, конечно, не тот. Но — вернулся! — Чтоб, к земле приклонившись, Вернуть хоть какого — того! Сколько раз, не сломав головы, Через голову перевернулся Искушенный преемник — Наследник пути моего. И покуда живой — тот вернувшийся, — Тлеет надежда, Что проснется однажды, разжав кулачонки, во мне Долгожданный, дурной, По сегодняшним меркам — невежда, Позабывший о славе, о грязи, О прошлой войне… |
