Я увлекся спором с тобой и забыл, что ты можешь подумать, что мое настроение очень мрачное! Совсем нет, ангел мой дорогой, милый и хороший. Душа полна нежности и ласки к тебе и любовью. Но люблю я тебя по-своему и люблю твой дорогой образ — в мiре, там, где в самом деле есть мир. И хочу от души, чтобы твоя душа утверждалась там, т.е. в мiре, не в хаосе. Пусть хаос вылетит в дымовую трубу, где он шумит! Прощай, моя дорогая. Целую тебя крепко. 239. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[906] <7.01.1911.Москва — Рим> № 5й 7го янв<аря> Милый и дорогой мой Женичка! Очень хочется написать тебе сегодня о моей жизни, впечатлениях и событиях. Какой ты гадкий, мой друг, что так мало пишешь! Олимпиец ты этакий, гербарий ты неисправимый! Не сердись, ангел мой, я очень добродушно браню тебя, но не бранить тебя нельзя. Про мое настроение скажу тебе, что оно в общем светлое, тихое и доброе. Очень, очень важно мне получать от тебя письма, и потому особенно я нахожу эгоистичным с твоей стороны, что ты мало пишешь. Ты понимаешь, как каждая твоя строчка поддерживает мне душу. Часто просыпаюсь рано, всегда думаю о тебе, плачу и тоскую, но мрак и отчаяние редко охватывают. Как-то, где-то есть много веры и надежды! Бывают минуты мрака, конечно, но еще чувствую себя в силах пока. Что будет дальше, не знаю! Сейчас я как-то особенно увлекаюсь чтением Евангелия и чувствую неудержимое влечение к философии. Вообще тянет ко всему объективному, отвлеченному, хочется погрузиться в сферу мысли. Философия всегда была моей спасительницей и убежищем в трудные минуты. Видишь, что кроме тебя у меня есть спаситель, и единственный, к которому я советую тебе меня ревновать! Хотя ты гордо мне объявил, что я тебя ничем не испугаю. Но к этому я тебе не советую относиться с презрением — это неуловимый соперник, но вовсе не безопасный! Думаю начать с моего милого Канта. Перечту "Крит<ику> практич<еского> разума", потом хочу прочесть "Микрокосм" — Лотце[907], и Гегеля после! Что ты думаешь? С увлечением приготовляюсь взяться за это. Как видишь, некоторый запас огня будет перенесен на эту работу. Я очень озабочена вопросом о поездке за границу с Микой. Он в общем очень поправился. Конечно, я поеду, если нужно, и поеду туда, куда велят. Но мне ужасно не хочется ехать. Главное, просто ужасает мысль ехать на юг и к морю — я там с ума сойду! Я могу вынести весну, юг, море только с тобой вместе, а одна, когда ты далеко, видеть всю эту красоту и поэзию — гореть, кипеть и быть одной — этого я не могу себе представить. Я там или заболею, или, что еще хуже, убегу к тебе! Этого я очень боюсь! Будь совершенно покоен, мой друг, что я этого ни за что не допущу. Если уж нужно будет ехать, то поеду куда-нибудь подальше от тебя, подальше от соблазна! Чтобы и духу его не было. Будь спокоен, моя радость, слишком дорога мне твоя душа, слишком люблю я твою милую, светлую душу! Слишком мне хочется, чтобы успокоилась В<ера> А<лександровна>. Пиши ради Бога о ней почаще. Что она, лучше ли ей? На будущей неделе посоветуюсь со Шварцем, и решится вопрос о поездке. Раньше я как-то обо всем этом не думала, когда ты был здесь, а когда тебя нет, то я чувствую, какой огромной силы ключ я в себе заперла, и понимаю, что должна с ним обращаться осторожно. Вообще будь покоен за меня, силы я в себе чувствую немало. Их мне дает бесконечная моя благодарность к тебе и, конечно, к Богу, который послал мне такой светоч. Вот и сейчас хотела написать очень сериоезно о моем мудром житии, а не могу быть сериоезной, все разливается в какой-то улыбке, хочется прыгать, носиться, и вся душа залита ярким, ослепительным сиянием. И все это только от мысли о тебе, от того, что ты есть, что ты такой прекрасный, и что такая безумная радость будет тебя увидать! Вот что на дне этой мудрости! А так, видит Бог, что тудно найти человека сериознее и добродетельнее меня. — Ну довольно болтовни. — На днях я пережила сильнейшее впечатление. Я провела вечер с В.М.Васнецовым[908]. Какой это удивительной силы ума и самобытности человек. Сколько в нем жизни и огня. Я была в восторге от него и думаю, что даже больше буду теперь любить его вещи. Больше буду верить в их подлинную, горячую жизненность. Хотя в существе своем он слишком догматичен и тяжел и деспотичен, наверно. — У нас в издательстве — драма. Рачинский совсем болен. К моему ужасу, он избрал меня своим другом и рвется ко мне неудержимо[909]. Слава Богу, сейчас его засадили дома. Пока для дела это неважно, но в будущем, если это не изменится, то придется искать кого-нибудь. К сожалению, наше дело является для него центром жизни. Все его чувства и мысли вертятся кругом этого всего. Пока мы осторожно его обходим и конфиденциально все с Сергеем Никол<аевичем> решаем. Читаю твоего "Григория VII" — очень интересно. Умоляю тебя написать подробно о твоем здоровье, помогает ли вегетарианская диэта, пьешь ли часто соду? Все напиши. Что твоя работа? Если ты действительно будешь работать так, как пишешь, т.е. 6 час<ов>, то это хорошо. Тогда и немного шляться можно. Радуюсь, что ты видишь такую красоту. Я ее как-то сейчас переживаю. Так и вижу Виа Аппиа, и особенно красив вид на Рим против Пинцио. Что ты скажешь об Аполлоне[910]? Неужели он не прекрасен, по-твоему? Действительно живой носитель муз! Вся красота искусства как-то в нем живая и красота человека. Что тебя там особенно сейчас поражает и захватывает? Напиши обо всем, а то я больше писать не стану и настроение изменится. До свидания, мой ангел, Христос с тобой. Целую очень, очень крепко.
Твоя Гармося. 240. Н.А.Бердяев — В.Ф.Эрну[911] <10.01.1911. Москва — Пятигорск> 10 января 1911 года. Москва Дорогой Владимир Францевич! По получении Вашего письма переговорил с Челпановым. Он не знает, получен ли ответ, по поводу Вашей командировки[912], но обещал через неделю навести об этом справки. Тогда сообщу Вам. Отчего ничего не пишете о своем здоровье?[913] Пора Вам уже возвращаться в Москву. Соловьевское заседание назначено на десятое февраля[914]. Беда у нас с бедным Григорием Алексеевичем. Ему настолько сделалось плохо, что его отвезли в Ригу на поправку[915]. Мы остались вдвоем с Сергеем Николаевичем и ждем Вашего возвращения[916]. Из новых событий нашей жизни могу указать на то, что мы (я и Л<идия> <Юдифовна>) очень подружились с Флоренским[917]. Приезжайте поскорее, если здоровье позволяет. Очень ждем. Привет от нас Евгении Давыдовне[918]. Л<идия> Ю<дифовна> очень Вас приветствует. Любящий Вас Николай Бердяев. 241. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[919] <11.01.1911.Москва — Симбирск> 11 января 1911 г. Дорогой Александр Сергеевич! Мне не нужно выражать Вам радость, которую я испытал по получении благой вести от Вас. Слава Богу, все устрояющему. Пишу кратко, чтобы не задерживать ответом. В Нерви (Италия)[920] живет сейчас для поправки после такой же болезни, что и у Ольги Федоровны[921], наш близкий человек, бывший кореизский доктор Константин Васильевич Волков (он пользовал еще в Крыму Толстого). Он — человек сердечный, энергичный и разумный, и ему уже лучше. Я думаю, что он, по моей просьбе и встретит, и поможет всячески устроиться Ольге Федоровне. Кажется, он еще некоторое время там пробудет. Там постоянно практикует член 2-ой Государственной Думы, еврей Мандельберг[922]. Врач он, кажется, опытный, и человек, для своего внешнего положения, мягкий и недурной. Очевидно, там есть и русские, или по крайней мере, говорящие по-русски. Я с Волковым не списывался, но могу это сделать немедленно, да это даже и излишне. вернуться Ранее опубл. с комментариями А.Носовым //Новый мир, 1993, № 9. /ОР РГБ, ф.171, 7б, лл. 28-29. вернуться Лотце Рудольф Герман (1817—1881) — немецкий философ, врач. Его основное сочинение—"Микрокозм", ч.1—3, М., 1866—67. В начале нашего века его труды активно популяризировал С.Л.Кобылинский, брат поэта Л.Кобылинского (Эллиса), который часто бывал в доме М.Морозовой и получал от нее материальную помощь вернуться В коллекции М.А.Морозова и М.К.Морозовой было несколько работ В.Васнецова, позже переданных М.К.Морозовой Третьяковской галерее. вернуться Мамонтовы и Рачинские состояли в свойстве: Г.А.Рачинский был женат на двоюродной сестре Маргариты Кирилловны, Татьяне Анатольевне Мамонтовой. Сестры последней, Наталья и Прасковья, были по очереди замужем за Александром Константиновичем Рачинским. См. Публикацию Александра Носова переписки Е.Н.Трубецкого и М.К.Морозовой «Наша любовь нужна России» //Новый мир, №9—10, 1993. вернуться Видимо речь идет о статуе Аполлона из собрания Ватиканского музея — мраморной римской копии с работы древнегреческого скульптора I в. до Р.Х. мастера Леохара вернуться Архив Эрна, частное собрание, частное собрание, ф. Бердяева, л. 1. В Пятигорск. вернуться В.Эрн с 1905 г. был болен нефритом, от которого несмотря на постоянное лечение скончался 28 апреля 1917 г. "Эрн рассказывал, как в студенческие годы в Москве он соединился с друзьями, такими же как и он революционерами. Они наняли сарай, где работали и спали на дощатом полу с большими щелями. Там он страшно разболелся и нажил себе хронический нефрит. Со временем его убеждения переменились, и он осуждал этот период. Несмотря на плохое здоровье, он всегда был веселый и радостный." Лидия Иванова. Воспоминания. Книга об отце. Париж, Атченеум. ш1990, с. 51. вернуться Речь идет о заседании МРФО, посвященном 10-летию кончины В.С.Соловьева, которое состоялось 10 февраля 1911 г. в актовом зале Университета Шанявского. В программе было четыре доклада: Бердяева, Вяч.Иванова, Блока и Эрна. вернуться Г.А.Рачинский после перенесенного им микроинсульта и нервного кризиса находился на излечении в клинике нервных болезней д-ра Э.Э.Соколовского в Риге. вернуться В.Ф.Эрн находился в это время на лечении в Пятигорске. вернуться Через много лет Н.Бердяев дает старому другу иную характеристику: "В Москве я встретил у С.Булгакова П.Флоренского, человека очень оригинального и больших дарований. Это одна из самых интересных фигур интеллектуальной России того времени, обращенных к православию. С П.Флоренским у нас было изначальное взаимное отталкивание, слишком разные мы были люди, враждебно разные. Самые темы у нас были разные. Если от Мережковского меня отталкивала двойственность, переходящая в двусмысленность, отсутствие волевого выбора, злоупотребление литературными схемами, то от Флоренского отталкивал его магизм, первоощущение заколдованности мира, вызывающее не восстание, а пассивное мление, отсутствие темы о свободе, слабое чувство Христа, его стилизация и упадочность, которую он ввел в русскую религиозную философию. В Флоренском меня поражало моралное равнодушие, замена этических оценок оценками эстетическими. Флоренский был утонченный реакционер. Подлинной традиционности в нем не было. Об его книге "Столп и утверждение истины", книге блестящей, имевшей большой успех и влияние в некоторых кругах, я написал статью под названием "Стилизованное православие". За эту статью на меня очень нападали. В книге Флоренского чувствовалась меланхолия осени, падающих осенних листьев. Флоренский был универсальный человек, он талантливый математик, физик, филолог, оккультист, поэт, богослов, философ. Наиболее ценной мне казалась психологическая сторона книги, самая замечательная глава о сомнении. Но я не нахожу, чтобы у него был специфический философский дар. У него можно найти элементы экзистенциальной философии, во всяком случае, экзистенциального богословия. Чувствовалась при большой одаренности большая слабость, бессильная борьба с сомнением, искусственная и стилизованная защита консервативного православия, лиризм, парализующий энергию, преобладание стихии религизного мления. В Флоренском и его душевной структуре было что-то тепличное, отсутствие свободного воздуха, удушье. Он был во всем стилизатор, говорил искусственно тихим голосом, с опущенными вниз глазами. В своей книге он борется с самим собой, сводит счеты с собственной стихийной натурой. Он как-то сказал в минуту откровенности, что борется с собственной безграничной дионисической стихией. Одно время он пил. В Флоренском было что-то соблазняющее и прельщающее. В этом он походил на В. Иванова. Он был инициатором нового типа православного богословствования, богословствования не схоластического, а опытного. Он был своеобразным платоником и по-своему интерпретирвал Платона. Платоновские идеи приобретали у него почти сексуальный характер. Его богословствование было эротическое. Это было ново в России. Он также по-своему ждал новой эпохи Духа в христианстве, но был связан и скован. От Флоренского пошла и софиология, хотя он не разработал и не развил ее так, как потом С.Булгаков. Творческая инициатива во многом принадлежала Флоренскому. Но центральной фигурой православного возрождения ХХ века был С.Булгаков."Н.А.Бердяев.Самопознание. М. 1991, с.160—163. вернуться Со своей будущей женой, Евгенией Давыдовной Векиловой, дочерью подполковника в отставке, В.Эрн познакомился в 1903 году в Царских Колодцах (Тифлисская губ.) на свадьбе своего брата, Николая Францевича, и Марии Давыдовны Векиловой, сестры Е.Д.Векиловой. Это обстоятельство вызвало определенные сложности, когда В.Эрн и Е.Векилова решили обвенчаться, так как согласно канонам Православной церкви брак со свояченицей не дозволяется. В конце концов они все-таки были обвенчаны 28 января 1907 года в церкви при Академии Генерального штаба. Совершил венчание о. Георгий Шавельский, будущий Протопресвитер армии и флота, глава всего военного православного духовенства. вернуться РГАЛИ, ф.142, ед.хр.198, оп.1, лл.132. Из Москвы в Симбирск. вернуться Жена А.С.Глинки(Волжского), страдавшая болезнью печени. вернуться Мандельберг Виктор Евсеевич (1870—19..?), врач—терапевт, социал-демократ. Окончив медицинский ф-т Киевского университета (1893), поселился в СПб; в 1899 за пропаганду среди рабочих был выслан в Восточную Сибирь. В 1907 был избран от г. Иркутска депутатом в Государственную Думу (2-го созыва). Ссылаясь на свою принадлежность к РСДРП, уклонялся от совещания с прочими евреями-депутатами по вопросам, касавшимся гражданских прав евреев. Привлеченный к процессу группы депутатов социал-демократов, удалился в Италию. Еврейская Энциклопедия, тХ. |
