Перед отъездом моим из Москвы возбудился опять вопрос о привлечении меня на кафедру Духовной Академии, хлопочет опять Павел Александрович. Я, конечно, отношусь к этому уже без всякого энтузиазма, но не считаю себя в праве препятствовать. Если удастся, то почему же не попробовать, ведь на худой конец это будет не хуже, чем читать лекции в другом месте, а м<ожет> б<ыть> Господь и поможет и устроит.
От аввы Владимиром Александровичем была получена тревожная телеграмма с вестью об опасной болезни сердцем его мамаши, он просит молиться. Он сам выглядел очень неважно и, по словам Мамонова, нуждался в отдыхе и покое, а вместо этого испытание. Помоги ему, Господи! Сухомлиновское дело он-таки издал и "старца" Распутина изобличил, последнее уже подхвачено газетами. Будет ли толк — не знаю.
Эрн должен был читать уже пробные лекции и сделаться приват-доцентом. Если Бог даст ему здоровья, то его ожидает рано или поздно кафедра в Московском Университете. Так складываются сейчас для него обстоятельства, неожиданно благоприятно, ввиду сочувственного отношения к нему представителей кафедры, совсем не имеющих сродных заместителей и учеников.
Владимир Александрович приезжал ко мне однажды. Читали ли Вы его книгу Федорове и что думаете о ней? Следует ли ее переиздать в нашей Библиотеке русских мыслителей[798]?
Я сам всецело занят своей богословско-экономической книгой ("Философия хозяйства") и запутываюсь в собственных построениях все дальше и дальше. Для "духовной" жизни от этого занятия кроме ущерба ничего, а выйдет ли что, тоже не знаю. Очень сомнительно, чтобы получилась "диссертация". Остается ли у Вас возможность работать при службе и пишите ли Вы что-либо?
Храни Вас Господь! Не торопитесь с ответом, я знаю, что Вам трудно. Но если соберетесь дать о себе весточку, буду рад. Бердяев в том же положении, но пока набрал себе литературной работы в издательстве.
Целую Вас. Любящий Вас
196. С.Н.Булгаков — А.С.Глинке[799] <10.06.1910.Кореиз — Симбирск>
10 июня 1910 г. Кореиз
Дорогой Александр Сергеевич!
Ваше письмо поучил на другой день, как отправил Вам свое. Я от Эрна с самого отъезда из Москвы известий не имел, хотя он и обещал написать мне, когда устроится. Прежний его тифлисский адрес: Тифлис, Дидубе, Глданская ул. собств. дом.
Целую Вас. От Михаила Александровича новых известий все нет.
Да хранит Вас Господь! Ваш С.Б.
197. Е.К.Герцык — В.Ф.Эрну[800] <31.07.1910. Судак — Бакуриани>
31 июля, Судак
Мне было радостно, милый Владимир Францевич, получить маленькую весточку от Вас, спасибо и за Беркли, которого Вы так остроумно и уничтожающе породнили с нынешними немцами[801]. Но всего больше волнуют меня Ваши слова о Логосе по поводу "Логоса", которые я только что прочла[802]. Нужды нет, что это быстрая, с полемическим заданием написанная статья, за нею чувствуется такая глубокая тишина, долгий путь и та уверенность и меткость удара, которая бывает при самой большой — не только своей собственной — силе. В Вас есть то бесстрашие, то дохождение до конца, которого так мучительно, особенно последнее время, не вижу вокруг и в самых близких.
Я знаю, что я в далнейшем с Вами не соглашусь, что и здесь за своей справедливой и воинствующей Истиной вы не видите Вы не видите почемудерзают они (пусть заблуждаясь) выступать под знаменем Логоса, не видите, что они не только выродки рационализма, а Сыны, взбунтовавшиеся, верящие в Творчество, но не в покой Седьмого дня…
Безнадежный пафос — как бы это назвать? — трансцендентализма я почувствовала особенно остро в "Символизме" Белого[803] (страшная книга), но он же проскальзывает за маской благополучия порой и у немцев. Я их не люблю, но я слышу, что и они идут, будят, готовят… Конечно я говорю не об идиотских их выходках против русск<ого> предания, а о существе их, пусть церквененавистнической, но не нейтральной мистически философии.
Мы переживаем очень трудное время — 6 недель назад тяжело заболела Евг<ения> Ант<оновна>, и несколько докторов считали ее в безнадежном состоянии. Долгая и мучительная борьба за жизнь была, и долгие дни мысль о смерти. Теперь она оправляется, но так медленно и трудно. За время ее болезни я много говорила с Минцловой[804], приехавшей по просьбе больной. Я была с нею раньше во вражде и теперь узнала ее впервые близко и по-новому. Теперь я глубоко, бездонно устала и, видите, пишу карандашом…
Жду к нам Бердяевых недели через 3. Вяч<еслав> Ив<анов> сейчас на пути в Рим — переезжает границу. Радуюсь и боюсь за него. Здоровых, светлых и творческих дней желаю Вам.
Герцык
198. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[805] <6.08.1910. Бегичево — Михайловское>
№ 1
августа
Милая и дорогая
Начну с самого для тебя интересного. После двухнедельного долгого обсуждения все мы наконец пришли к соласию, чтобы я просил себе коандировку на вторую половину года. Как-то всем это оказалось удобнее: для сыновей при этой комбинации жерт — никаких, а только одно удовольствие; в финансовом отношении затруднения отпадают. Наконец, я надеюсь, что это будет лучше длясамого главного: именно нужно, чтобы наши отношения в Москве установились по-новому уже до отъезда за границу и чтобы от этого воспоследовало успокоение для всех, о чем мы при свидании так много говорили. От души надеюсь, что все это, Бог даст, наладится так, чтобы всем было в душе легко.
Теперь у нас все относительно хорошо, хотя сначала было очень тяжело и трудно. Ну, да что же об этом размазывать! Повторяю, теперь стало легче: по крайней мере все на чем-нибудь остановились, и впереди виден исход.
Теперь предстоит подать прошение Мануилову[806] о командировке на второе полугодие. Если это осуществится, то предстоит отъезд в Декабре. Это будет нелегко и тебе, и мне, но все же это легче, чем на год, а для души, для спокойствия совести, для равновесия и прекращения раздвоения это, увы, необходимо. Ты не можешь себе представить, как я тебе благодарен за то, что ты с этим миришься, и насколько ты мне от этого становишься ближе и дороже, если ты еще можешь стать мне дороже, чем ты есть.
Получил письмо от Струве. Он пишет между прочим: "обидно, что такой флаг, как «Московский Еженедельник» оказался спущенным"[807]. Мне не столько обидно, сколько жалко: уж очень много хорошего связано для меня с этим флагом. Конечно, флаг не пропадет; но жаль целого дорогого, теперь оконченного цикла жизни. Жалко наших с тобой там переживаний; жалко и независимо от наших отношений многого, особенно вторничных собраний, всегда столь интересных.
Нужно,чтобы, по крайней мере в будущем из этого что-нибудь выросло. От всей души надеюсь, что это будет не уничтожение, а превращение. А пока прощай, моя дорогая. Крепко тебя целую. Я совершенно здоров.
199. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[808] <14.08.1910. Бегичево — Михайловское>
№ 3
14 августа 1910
Милый и дорогой друг
Не удивляйся, что я пока не назначаю точно дня моего приезда в Москву. Вероятно придется приехать не 20го, а несколько позднее. Только в Четверг 19гоАвгуста Мануилов увидит гр. Камаровского (декана), и, следовательно, только в тот день выяснится, когда будет назначено заседание.. Очевидно, оно не может быть назначено на другой день!
