Всем сердцем твой

Володя.

155.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[710] <29.01.1910. Москва — Тифлис>

29 января 1910 г. Москва

Моя милая, золотая и славная Женюра! Сегодня прошло ровно три года, как мы с тобой в это самое время стояли вцеркви под венцом. Сегодня утром я, все еще не оправившийся, долго сидел и смотрел на твой дорогой портрет, снятый в Сухуме. Ты такая изящная и такая воздушная на нем! Стоишь бесконечно милая, светлым видением, и по-прежнему чаруешь мое тихо влюбленное сердце. Если есть у меня что-нибудь действительно подлинное в жизни, так это любовь к тебе. Ты источник моей беспрестанной радости, благосовение моей жизни, моя отрада и мой покой. С таким тихим чувством я думаю о тебе всегда. Храни тебя Господь! Вчера вечером Вася принес мне твое письмо. Ради Бога берегись, не выходи из пределов тебе положенных, гуляй регулярно и ни в коем случае не уставай. Быть может учше будет, если пузырьки будет мыть Фряулеин. Ведь ты с этим возишься более полугода и все на ногах. Ты готовишь кушанье, а Фряулеин пусть моет[711]. Кроме того непременно возьми за правило лежать перед обедом час. Ведь так тебе и Левшин советовал. Помни, что самое критическое время ты переживаешь теперь. Если Бог даст, мы поедем в Красную Поляну, ты в ней окрепнешь окончательно. Ты ужасно мило пишешь. Несмотря на прыгающий ход мыслей все представляется так конкретно. Нечего говорить, как мне хочется, чтобы ты писала мне часто. Но если письма тебя утомляют, то помни, что можешь реже писать и прибегать к самому маленькому формату твоей зеленой бумаги.

Позавчера вечером у меня просидел Волжский. Вчера были Вася и Надя. Сегодня Надя и Бердяев. Как видишь, мое одиночество весьма относительно. Я Наде передал твои слова, но она на подобный рéцламент[712] не согласиась, хотя и восчувствовала живо высокую учтивость твоего предложения. С Булгаковым увижусь как следует в понедельник. Так мы условились с ним. За него болит душа. Да и за всех болит. Положение Волжского просто трагично. А он все каламбурит. Он вчера спрашивал о тебе и Ириночке с подробностями. Наш дом был ему настолько дорог, что теперь, приехав в Москву и не имев возможности идти в дом Бом, — он очень расстроился, потому что чувствовал себя у нас, как у себя дома. Он очень плох. И выхода ему нет никакого.

Кроме занятий я все думаю, размышляю. "Дума за думой, волна за волной…" только влечет "тревожно радостного призрак" — радостное, чисто умственное созерцание несказанных вещей. Думы, что голуби — подымутся и полетят, и следишь каким-то далеким, спокойным взором за их полетом. Потом опустятся, сядут и опять земля. Читаю "Божественную Комедию" в стильном переводе Д.Мина[713] и прихожу в эстетический и философский восторг. Читаю подробное житие св. Серафима и со слезами, с изумлением чувствую, как сильно волнует, как бесконечно привязывает к себе этот дивный старец. Я так ужасно хочу, чтобы и ты познакомилась с ним, какими тайнами вселенскими, мировыми тайнами полна его жизнь. Велика земля русская, велик народ русский, вскормивший св. Серафима!

Я все еще чувствую себя неважно. Но сегодня приступил уже к занятиям. Высижу. Меня утешает, что и св. Серафим, как и старец Исидор, говорит, что "болезнь очищает от грехов".

Как поправлюсь, пойду выбирать подарок моей дорогой девочке. Только уж ты не будь в претензии, если я куплю что-нибудь ниже твоих ожиданий. Много-много раз целую и обнимаю тебя, также много мысленно целую ножки дорогой моей дочери. Крепко обними и поцелуй всех дорогих наших. У меня растет желание мира, и мне так стыдно, что я был на недостаточной высоте положения. Ты уж постарайся, чтобы у нас все быо хорошо. Крепко поцелуй Манюрочку.

Христос с тобой и Ириночкой!

Еще раз крепко обнимаю тебя. Всем сердцем твой Володя.

156.     В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн[714] <31.01.1910. Москва — Тифлис>

31 января 1910 г. Москва

Волхонка, д. кн. Хилковой, кв.18

Моя милая, бесконечно любимая девочка! С величайшей радостью получаю твои письма. Вчера вечером пришло уже третье. Целую тысячу раз твои ручки. Спасибо за их работу. Они у тебя такие искусные, что твое горячее сердце так и трепещет на зелененьких листочках, к которым с любовью прикладываются мои уста. Я ужасно счастлив, что "Катерина" так великолепно меня помнит и на твои призывы ждет моего появления. Ты ей скажи (чтоб она поняла), что ея папочка также сердечно помнит ее и ждет, страстно хотя и тщетно ждет времени, когда сможет опять поселиться вместе со своей дорогой дочерью и с ея столь обворожительной во всех отношениях мамочкой. Я очень рад посещению Вали[715]. Это неожиданно и приятно. Я неизменно питаю к ней прежние чувства уважения и привязанности и очень был бы счастлив, если б ты узнала ее такою, как знаю ее я. Значит у ней есть известная глубокая потребность, раз она пришла. Так она не придет: ни из любопытства, ни из чувства приличия. Было бы лучше, конечно, если б ты ее прямо попросила придти еще. Но это не так уж существенно. Если выдастся хороший солнечный день — у тебя явится желание пойти повидаться с Валей, ты, не задумываясь, иди. Будет хорошо. Тебя встретят приветливо, и мне кажется, неловкости ты не испытаешь. Ты ужасно хорошо описала приход Вали. Немногословно — но с такой ясностью, что я представил все очень живо. Мне очень нравится, что ты с тетей была нежна. О если б ты совсеми, со всеми была нежна! Говорю это смеясь, потому что сам-то я несчастный!… Ты себе и Саше уже смастерила мамиными руками <нрзб>  Это очень искусно с твоей стороны. На этот счет ты у меня первый сорт, и не только на этот счет, но и на все счета. Чего это ворчишь на меня за отсутствие писем? Забыл? Ах ты, радость моя! Могу ли я забыть всегдашнюю мою думу, мое всегдашнее тонкое и интимное чувство возле тебя? Я писал тебе аккуратно, но только не всегда мог сразу опускать в ящик уже написанные письма. Тут мешало мое недомогание. Но за это ты меня простишь, также и за то, что я опаздываю с подарком. Надя ужасно потешная. Вчера одно твое письмо принесла Вераша. Надя пришла одновременно с ней. Увидев письмо, она неожиданно вскочила, чтобы оставить меня одного с твоим письмом. Я вчера плохо себя чувствовал и потому с Верашей виделся мельком. Вераша с большим вниманием и теплой улыбкой смотрела на Мусь Мусю[716] (с бабушкой) и просила показать все другие снимки. К сожалению у меня их нет! Я надеюсь, что призывы мои дошли до сердца моей девочки, и она отпечатала, (хорошо отпечатала) для меня все снимки. Вчера вечером был у меня только что кончивший и оставленный при Университете С.С.Розанов. Он пришел для того, чтобы принять на себя обязанности секретаря "Общества". Оказался премилым субъектом, очень подходящим и нужным для общества, с огромным запасом молодости и теплых чувств к Булгакову, Бердяеву, Волжскому, Рачинскому. Мне прямо приятно было провести с ним вечер. Чистая, неискушенная душа, умен и подает надежды. За дело примется, видимо, с жаром. Хорошая замена Сашеньке. Сегодня я себя чувствую лучше, хотя все же не занимался. Думаю, что завтра получу возможность и заниматься. Когда читал твое первое и второе письмо, где ты пишешь, что тебе грустно, и мне сделалось тоскливо, и так глубоко-глубоко захотелось к тебе. У тебя душевный уют. Ты согреваешь. Так приятно, так отрадно за тобой ухаживать, о тебе заботиться, все время ощущать твою нежную мягкую душу. Мне так не хочется, чтобы тебе было тоскливо. Ты лучше будь бодра и весела. С тобой Катерина и с тобой душевно всегда твой любящий рыцарь печального образа.