607. П.А.Флоренский — А.С.Глинке[1800] <9.04.1916. Сергиев Посад — Н.Новгород>
†
1916. IV. 9. Светлое Воскресение
Христос Воскресе!
Дорогой Александр Сергеевич! Господне благословение да будет над Вашим домом. Приветствую Вас с Христовым Воскресеньем, хотя и в единонадесятый час и прошу прощения в долгом молчании.
Сперва был смущен Вашими вопросами о В.В.Розанове. То, что спрашивали или о чем просили Вы было пустяками, сравнительно с тем, что знал я. Но написать Вам об этом значило бы объяснить как и что, а в праве сделать это да еще письменно, я не чувствовал себя. Вот и избрал восточную политику, оттягивания. А там восточная превратилась в общечеловеческую: я заболел, и далее — в русскую: задыхался (и пост) от разных дел. Простите, относительно Вашей статьи[1801] С.Н.Булгаков писал Вам, что я ее не читал, но раз Вы прислали, то тем самым и вопрос о напечатании решен. Но сделано быть это может не ранее июня. О многом хотелось бы поговорить с Вами "усте ко устом". А писать и сил нет и охоты: иное от письма так огрубляется, что потом самому тошно вспомнить. Вот хорошо бы, если бы Вам можно было бы перевестись в Посад. Хорошо бы нам собраться у Преподобного Сергия. А м<ожет> б<ыть> — все это только кажется мне, и было бы это совсем не хорошо, ибо мы любим дальнего.
608. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1802] <1916.Москва — Петроград>
Дорогой, бесценный Женичка!
Как ты там в Петрограде поживаешь? <…> Как устроил еду и когда пойдешь к Романовскому[1803]? Напиши обо всем подробно. С нетерпением жду известий о Карачане[1804] и его заместителе. Подробно узнай, мой ангел. Не забудь распросить о том, через кого есть ходы к новому начальнику. Что политические дела, к чему все клонится, какие слухи, пиши обо всем подробней <…>
Насчет твоей корректуры я распорядилась: ее будут посылать в "Путь", а отсюда мы ее тебе будем препровождать. Не забудь, что тебе послана на Новинский бульвар вся рукопись Фихте. За твоим отсутствием, надеюсь, что ее никто не тронет. Милый мой, родной, птикуля[1805], грустно мне без тебя! Много волнений и страхов обуревают душу. Очень боюсь, что ты меня не совсем понимаешь, когда я заступаюсь перед тобой за Булгакова, Бердяева и К°. Тут затрагивается много глубоких чувств из любви к тебе, из-за тебя, из-за страха за очень многое мне дорогое! Они же тут непричем, они только символы. Главное мне ты, твоя чуткость, отзывчивость, уменье понять жизнь в ее движеньи вперед, разобраться во всем, в то же время сохраняя твою ясную устойчивость, которая мне нужна и дорога и дорога прежде всего. Ты не можешь даже понять насколько ты этим своим драгоценным свойством вообще нужен и дорог, но в то же время надо, надо и надо, чтобы ты всегда сохранял чуткость и восприимчивость ко всему, что делается вокруг! <…>
609. А.В.Ельчанинов — Е.Д.Эрн[1806] <24.04.1916. Тифлис — Москва>
Милая Женя! не сердись, что пишу на машине, это не мешает мистике (ср. пример Тернавцева). Ваше письмо еще раз подтверждает мне прочность Ваших дружеских чувств, а это такая поддержка в той духовной пустыне, в которой я влачусь. Впрочем, это не совсем верно, так как со мною родные мои и некоторые еще милые люди. Сейчас я переживаю новое увлечение — не беспокойтесь, дело идет о предметах неодушевленных. Я страшно занят огородами! У себя в госпитале я разбил 6 больших гряд и засеял их укропом, морковью, бураками и т.п. Это дает совсем особенные, мне раньше совсем неведомые эмоции и служит основанием многих метафизических, моральных и житейских размышлений, больше в стиле Манилова.
Ваши сообщения о Лидии мы все приняли с огорчением и сочувствием. Коля, между прочим, поинтересовался ее экзаменами. Я ничего не знал о Володиной диссертации, как и о других его делах[1807]. Мария Давыдовна, которую я недавно видел, ничего мне не могла об этом рассказать, Ваших же братьев не было дома.
Мое положение сейчас неопределенное: с одной стороны, я мало проникнут войной и все мои мысли о том, что будет после войны. Об этом у меня подробные проекты, снова соединяющие меня с Москвой и друзьями. Это что-то в роде соединения школы и церковной общины. имея это в виду, я не тороплюсь жертвовать собой и т.д.… С другой стороны, я почти уверен, что мирного течения жизни я, может быть, и не дождусь, так как мало оснований думать, что даже победив немцев, мы сумеем без войны поделиться с милыми союзниками. Но если это так, то прожить несколько лет в ожидании, только к чему-то готовясь — дело довольно гнусное. Отсюда мое большое желание оставить на время войны школу и заняться всерьез войной, во всяком случае, выйти из того межеумочного состояния, в котором я нахожусь с начала войны. В этом направлении я предпринял некоторые шаги и жду результатов. Что думают мои друзья на этот счет? Одновременно это будет невинным способом уйти из гимназии Левандовского.
Спасибо за сведения о знакомых. О Наде я хотел бы получить более подробные сведения. Я бы хотел написать Вам с Володей еще много другого, но не все удобно писать в письме.
————————————————
Все до сих пор было написано сейчас же по получении Вашего письма, но потом обстоятельства все мешали мне кончить. Не кончил я и сейчас, но посылаю, как есть. Бориса забрали, и он уже уехал в запасной баталион в Кутаис, мы очень огорчены, мама особенно. Коля с Марусей на лето наняли дачу в Анапе. Весна уже кончается. Всего Вам светлого, семье Ивановых — мои самые горячие симпатии.
Ваш Саша.
1916. IV. 24. г. Тифлис
610. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1808] [? 06.1916. Москва — Петроград]
<…> Открытие Народного дома было большой и светлой радостью для меня. Чувствовалось радостное единение и начало новой, лучшей жизни. Прошло все с подъемом, были хорошие речи. Были гости и между ними Дмитрий Николаевич Челищев и кн. Урусов (сын).
Ангел мой, жду тебя скорей в Москву. Мы с Григорием Алексеевичем и Сусанной Михайловной отложили решение о твоей книге[1809] до твоего приезда. Это лучше, т.к. надо решать с толком. Бумаги у Кувшинова[1810] совсем нет сейчас, но может быть скоро будет. Это тоже меня заставило подождать. Когда ты приедешь — мы все обсудим <…>
611. П.А.Флоренский — А.С.Глинке[1811] <11.07.1916.Сергиев — Н.Новгород>
†
1916. VII. 11.
Милый Александр Сергеевич!
Вот всегда вспоминаю о Вас с любовью, тысячи раз решаю: сегодня уж непременно напишу, несколько раз даже начинал, — "а воз и ныне там". Да и сейчас-то взялся за письмо, чтобы иметь благовидный предлог отложить в сторону корректуру. Статья Ваша о "правде и кривде"[1812] не только очень хороша, но и, что важнее, принесет много понимания ее читателям, и вообще будет глубоко жизненной, — в этом я уверен.
Если бы таких статей побольше, как необходимы они. Но можете быть уверены, конечно, что многие, найдя в ней обличенье себя, не стерпят и раздраженно изругают Вас. И как редактор, и как читатель я благодарю Вас за статью и снова, как уже говорил ранее, прошу прислать что-нибудь в "Богословский Вестник", не взирая на мое молчание. Одно прошу, молчание не толкуйте никак. Усталость, неприятности, горе, частые болезни, если не мои, то кого-нибудь из близких, и самое главное — мускульная усталость (вот если бы был секретарь, я бы стал вести себя иначе!) не дают мне писать писем, в которых нет прямой внешней надобности. Я много пишу писем, но близким — никому, пишу же все деловые.
