Бердяевы настроены печально. Н<иколай /> А<лександрович /> все лежит, кость срастается плохо. У него постоянно толчется народ и, как говорит Л<идия /> Ю<дифовна />, — он с удовольствием принимает "ванны любви". <… />
559. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <8.03.1915. Москва — Тифлис>
8 марта 1915 г.
<… /> Эти дни я усиленно занимался. Почти до конца написал ответ Бердяеву (должно быть, завтра кончу) и еще 6 писем — сбросил с себя всю почтовую тяжесть одним махом. Курсы[1676] прислали мне телеграмму: "Согласны ли занять кафедру философии. Получено право. Мейер." Я подумал, подумал (в письме предлагают 7 часов по 400 р. т.е. 2800 р. в год) и ответил отказом, но вежливым: "Будущем году не могу". Вячеслав одобрил. Перед диспутом я подал заявление в факультет о желании моем вести на будущий год практические занятия по Платону. Слыхал от Лопатина, что факультет согласился, и я таким образом смогу несколько развернуться и укорениться в Университете. А мысль углубиться и погрузиться в Платона по уши и в греческий язык — для меня мечта <… />
560. В.Ф.Эрн — Е.Д.Эрн <15.03.1915. Москва — Тифлис>
15 марта 1915 г.
<… /> Сегодня я чувствую себя утомленным, потому что вчера случился неожиданный "вечер". Позвала нас к себе Маргарита Кирилловна "на Струве". Он судился (присужден к 2 месячному аресту при тюрьме) по этому повду приехал в Москву[1677],. Собрались без определенной цели, так — чтоб "поговорить". Струве начал застольную беседу словами о том, что сейчас с особой остротой поставлен национальный вопрос. Вокруг этой темы и пошли разговоры. Говорили один за другим Котляревский, Вячеслав, Булгаков, Новгородцев, Ильин, Турбин, Рачинский и твой супруг. Речи чередовались диалогами со Струве и его "ответами". Было очень сердечно, серьезно и хорошо. Весьма возможно, что из этой беседы что-нибудь вырастет, либо сборник, либо постоянный отдел в "Русской Мысли". Разошлись поздновато, но я никак не мог не пойти. Вячеслав очень хвалил меня. Маргарита Кирилловна выразила полную солидарность с тем, что я говорил, а Струве был несколько озадачен, потому что я поставил ему трудные вопросы, о которых он очевидно никогда не думал. Сегодня чудесный день — солнце и мороз — я выбежал прогуляться и подышать чудесным воздухом. Как мороз, я оживаю и уже спешу воспользоваться им, а в сырые дни сижу дома <… /> Теперь время самое горячее, нужно не упускать ни одного дня. Тогда летом я смогу иметь спокойную работу (Данта кончу и о Джоберти писать буду). Сегодня была у Ивановых жена Скрябина, очень милая дама, вся вращающаяся вокруг своего супруга, забросившая музыку и собственные композиции, чтобы жить всецело им[1678]. Она умна и "жертвенна", но впечатление получилось очень грустное. Что-то все-таки неуютное есть в нем, замкнутость в себе, в каких-то больших, но ограниченных сферах; сын необыкновенно развитой и музыкальный (7 лет), все боится "сойти с ума"[1679]. Просто страшно было слушать ее рассказы (она рассказывала просто, почти весело). Как люди ходят над безднами <… />
Позавчера была у меня Люся с Домночкой. Она еще похудела. Одета очень элегантно. С своими компаньонами по найму квартиры расходится. Хочет даже бросить службу в Центральном [нрзб] и ехать на войну. С Домночкой она очень хорошо встретилась. Ивановым всем понравилась. Лидия нашла, что она "безумно красива", как все Флоренские <… />
561. М.К.Морозова — Е.Н.Трубецкому[1680] <16.03.1915. Москва — Москва>
Дорогой мой ангел, спасибо за письмо! Напишу только один раз, больше писать не буду, а то тебе наверно неприятно. Начала говеть, молюсь за тебя! Очень больно, что столько причиняю тебе страдания. Совсем не этого хотела бы!
Я очень рада, что ты все больше приходишь к заключению, что Петроград не Москва и что там лишь небольшая кучка людей тебя понимающих! И все твои Ковалевкие и Петражицкие недалеко ушли! А скептицизм это просто душевная бездарность! Еще очень важное подтверждение моей оценке Петрограда я получила на днях от П.Б.Струве. Он приехал в Москву в пятницу и просил меня на субботу вечер пригласить 8 человек с тем, чтобы поделиться своими мыслями.
Эти 8 человек: Рачок[1681], Булгаков, Эрн, Вяч. Иванов, Котляревский, Новгородцев, Ильин, Гершензон. Все пришли, только тебя так недоставало, что и передать не в силах. Беседа была прямо знаменательная. Очень, очень тебя прошу, позвони скорее Рачку и расспроси его. Струве остался страшно доволен этим вечером и на другой день даже звонил мне и благодарил меня за то, что я отозвалась, и высказал, что он в Петрограде никогда не находил такого удовлетворенья душевного, и такого сочувствия, и понимания!
Вот подтверждение! Поставил Струве вопрос об оправдании национализма. Он сказал, что национализм может быть оправдан только на религиозной почве, т<ак /> к<ак /> иначе он становится зоологическим, тем, против чего ты выступаешь! Тебя поминали каждую минуту. Постановка этой проблемы для общественного сознания есть великое событие вообще, а такими людьми как Струве особенно. Я так была воодушевлена и радостно взволнована этим всем впечатлением, что не спала всю ночь. Григорий Алексеевич говрил твоими словами. Струве говорил по-своему, но важно дать в этом направлении как можно больше общественному сознанию, иначе грозит большая опасность.
По-моему, надо сделать все, чтобы воскресить в общественном сознании идею Святой Руси и т<ак /> к<ак /> это религиозный идеал, то никакой опасности немецкого национализма здесь нет. Ты в твоей лекции о Софии это делаешь и оттого она особенно хороша, но надо еще определеннее это развивать. Если бы немцы искали в своем Граале содержания своего национализма, то это было бы прекрасно!
Я оттого так рада, что Струве это провозглашает, что он может привлечь широкие круги интеллигенции. Всех бессодержательнее был Ильин, а всех неопределеннее — Новгродцев и Котляревский. Но и эти культуртрегеры все были сочувственны и соглашались! И этому я страшно рада. Пусть каждый в своей сфере основывается на религии и связывает с ней все! Только это и нужно. Боюсь, ты поймешь меня не так, и я рассержусь тогда до болезни, т<ак /> к<ак /> я очень этим захвачена и не могу, и не хочу всегда рассуждать. Хочу, чтобы без рассуждения провозглашались любовь и обожание к России, и все силы были положены не на равноправие всех народов (это между прочим), а на раскрытие сокровищ и святыни нашей народной души!
Поговори с Григорием Алексеевичем, пожалуйста, т<ак /> к<ак /> я слишком волнуюсь, чтобы быть понятной и ясной для тебя! Будь здоров, пожалуйста.
Я поеду к Троице с Микой в пятницу и в субботу вернусь. В воскресенье 22-го мы с Микой поедем в Михайловское и вернемся во вторник. Напиши мне так, чтобы я получила письмо в воскресенье утром, здесь. Ради Бога прости меня за все, что я тебе причинила, мне очень, очень это больно! Напиши мне! Целую тебя очень крепко миллион раз!
562. Е.Н.Трубецкой — М.К.Морозовой[1682] <19.03.1915. Москва — Бегичево>
Христос воскресе, моя дорогая,
Пишу тебе заранее, уже в Среду, так как очень боюсь, что в нынешнем году почта будет особенно неаккуратна. Дай тебе Бог, чтобы этот праздник был для тебя в полной мере светлым праздником. Ужасно рад твоей блестящей мысли поговеть с твоим Микой у Троицы. Дай Тебе Бог мир душевный и радость в детях.
