— Сжал в объятиях, не желая отпускать свой призрак тихого омута, — странноватым голосом дополнил за него Ксавьер. Словно продекламировал из пьесы. Или из сновидения.

Ангел ненадолго остолбенел. Еле справился с одеревеневшим языком.

— Ты… не можешь этого знать. Даже Джинни не способен влезть в мои мысли!

Златовлас туманно пожал плечами. Смешанное выражение его лица сам чёрт бы не прочёл.

— И? Не изволишь объясниться?! Что это за хрень происходит? Ксавьер! Аурор!

— Прости, — он уклонился от лобовой атаки, которая в случае успеха прижала бы его к стенке кэба. Тронул Ангела за плечо. — Мне тоже кое-что приснилось. И я страстно хочу тебе поверить.

— Я буду свататься за тебя у короля. И у него нет формальных причин отказывать! С моим новым статусом, с титулом…

— Я знаю, Эндж.

— Тогда в чём дело?!

— Не кипятись, — Златовлас прижался к нему сзади без предупреждения, заставив вздрогнуть с головы до пят. — Я сказал, что ты не любишь меня, и думал, что я прав. Но я был прав лет пять назад… то есть вчера где-то – по твоему летосчислению. А сегодня я не прав. Видимо, в лесу кто-то издох. Кто-то большой и толстый. И вонючий.

— Печные эльфы, да о чём ты?!

— Потише, — томно и даже кокетливо он обвил Ангела за бёдра, отправив во вторую волну мучительной дрожи. — Я уже видел тебя голым, мы переспали трижды… или четырежды? Я не мог прочитать в умных книгах, что быстрые победы добром не кончаются и добра не принесут, потому что умные книги недостаточно умны, чтоб о таком писать. И пришлось до всего доходить эмпирическим путём, методом собственной пробы и ошибки. Будучи по ряду причин склонным к драматизации событий, я решил, что ты моя ошибка, и собрался вырывать тебя вместе с аортой, близлежащим куском плевры и околосердечной сумкой. Я знаю, что говорю как настоящий фрик и ты меня понимаешь примерно так же хорошо, как лекцию по физике на китайском, но потерпи уж… раз любишь меня. В общем, я понял, что, только послав тебя подальше, я добьюсь какой-нибудь ясности и дружности с собственной головой. Например, ты вернёшься, покажешь, что тебе не всё равно. Возможно, ты вскроешь, что плохо спишь без меня, страдаешь несварением желудка, хочешь уйти в запой или, наоборот, не хочешь… — в нежной осторожности он зажал Ангелу рот, чтоб тот не перебивал, и закончил: — Пойми, я точно знаю, что был твоим мимолётным афтерпати-трофеем. Я не злюсь и не обижаюсь на это. Я просто захотел стать чем-то большим. Ну хоть попробовать. По праву крови или по праву личного ничем не оправданного высокомерия мне нравятся восхитительные, уникальные и сногсшибательные вещи. А ты восхитительный. И сногсшибательный. И почти наверняка уникальный. Предмет всеобщей зависти, если суметь тобой завладеть. Ты был ничей – а стал мой. Как я уже сказал тебе перед расставанием… я не хочу представлять тебя родителям. Я не вправе решать за тебя, но если бы мог – спрятался бы с тобой под семь замков. Любил бы втайне. Позволив тебе делать со мной любые бесстыжие безобразия, воплощать самые смелые перверсии, без сна и роздыху… укрыв от всех своим глупым ревнивым оком. Да, я глупый.

Кси отнял руку, освободив Ангелу рот. Повернул к себе лицом. И постарался сам не трепетать от безумного волнения. Паранойя нашёптывала, что провал близок как никогда, метод проб и ошибок ничего не дал, стоящий перед ним человек – конченый лицемер, на любовь не способный, и ему, нежному нераспустившемуся золотому цветку, остаётся лишь найти в проклятом отчем замке забытое кем-то по небрежности веретено, уколоть палец и сократить этот ужасный путь из гвоздей и битого стекла. «Быть подростком – один сплошной вынос мозга», — с сожалением резюмировал он, пока Чёрный Берет моргал, собираясь по кусочкам после шквала признаний.

— Ксавьер, я тебя ненавижу. Проверил меня? Доволен? Но хватит болтовни… — и он вставил бедро между коленей Принца, заставив их раздвинуться, а затем обхватить его, приподнявшись вверх. И все костюмы наконец-то были мужскими и удобными и не мешали телу вжиматься в тело, и рот послушно раскрылся подо ртом и наполнился чужой слюной, не успевая сглатывать, а язык коварно не сплёлся с языком, занятый сосанием и вылизыванием и шантажом в виде добычи коротких стонов, а за ними последовало жаркое поднятие и набухание крайней плоти, и трение её ткань через ткань. И вроде бы уже хватит, остановить пора сладкий неконтролируемый садизм, ведь ясно, что в карете никто не потрахается при живом кучере, но тело кричит всё громче в лихорадке начавшегося пассажа кайфа, оно страшнее героина, ведь не синтетическое, а заботливо выращенное и врезанное в кровь самой природой, ну как ему противостоять? И потребность куда-то идти и кому-то отчитываться заведомо отброшена и послана к чёрту, и опасность быть обнаруженными и застуканными – пинком под зад, послана всё туда же, к чёрту, да само дыхание забыто, убито и выброшено к чёрту, как и все прочие инстинкты, есть лишь одно конкретное желание, и оно граничит с каннибализмом. Эти двое были созданы раздельно, из разных сортов песка, дерьма и глины, как попало и где пришлось – волей случая. Определённо, им самим взбрела в голову несуразность, что они подходят друг другу. И, начиная с этого момента, они убьют любого, кто посмеет усомниться в их единстве, станцуют на его трупе и продолжат свой охренительный секс: ментальный, сакральный, физический, воображаемый и тот, которым они заняты прямо сейчас – изощрённый в своей тонкости, шагнувшей сквозь грань приличий и разврата, сквозь одежду, совсем не ставшую прозрачной, без привлечения нужных органов, только медленная внешняя пенетрация, только дурдом нервных всхлипываний и нервных окончаний, только артобстрел, только хардкор. И одному кажется, что до этого он просто не жил, а второму – что он застрелился из арбалета, но застрелился счастливым, застигнутым врасплох на пике эйфории, во взрыве жёстких, сугубо личных плотских ощущений. Но, на минуточку, зачем ему голый освобождённый дух, если над чувствами властвует плоть? Он не такой дурак, он останется эгоистом в нежном симбиозе с телом, он алчет другое тело, алчет ещё и ещё в акте разрешённого формального каннибализма, в акте поедания плоти плотью, и ни одного из них при этом не становится меньше, хотя кусочек откусывается за кусочком, смакуется жадно, в языке и горле, и на кончике набухшего члена, на поверхности раздразнённой плоти. Только кровь затапливает дурдом этаж за этажом всё сильнее, рычит и дерётся отдельным живым зверем, несётся галопом сквозь огненные кольца и разгоняет пульс до непрерывной дроби, приравнивая кайф к боли, а боль к кайфу, в тесно переплетённом клубке, и насилие над собой, в жалкой попытке оттянуть развязку и сдержаться, нейтрализовано, сопротивление уничтожено, всё… всё уничтожено. Крови нет, и пульса тоже, плоть обмякла, извергнув саму себя, вывернулась белёсым комком новой плоти, она течёт, распавшись на струи, она лишь глупая белая пена, тушащая угольки – остатки сгоревшего дома, она не подозревает, какой там свирепствовал пожар.

Дыша так, чтоб сожрать за раз недельную порцию воздуха, они отстранились друг от друга. В глазах одного отразился мимолётный испуг, и другой тут же прильнул к нему, не успев, да и не собиравшись додумывать и обрабатывать пойманную мысль. Он должен быть рядом, как можно ближе – и точка.

— Дэз?.. — слабым голосом позвал Ангел, забросив бессмысленные попытки отдышаться. — Я знаю, каким будет моё третье желание…

— Да не смеши, эту услугу я окажу всегда и без подсказки, — Дэз ухмыльнулся где-то за пределами чьего-либо поля зрения и щёлкнул пальцами.

— Обожаю твоего барабанщика, — смущённо шепнул Ксавьер, пощупав то место на своих штанах, которое секунду назад ещё было мокрым и склизким.

— Не заставляй меня быть поганым ревнивцем, я же не ты, — Эндж проследил за движением его руки и невольно округлил глаза. — Хотя, знаешь, я и сам его сейчас расцеловал бы взасос.

Комментарий к Глава 13

¹ По Фаренгейту. По Цельсию составляет 20°.

========== Глава 14 ==========